Эльфийские слезы сладки

Тот прекрасный домик, светлая обитель, откуда через окно можно было увидеть луг с самодельными мишенями, огромного пса со странной кличкой Кит, носившегося по поляне, навсегда исчез. Маленький сказочный мирок, принадлежавший ему одному, тихому, ласковому зеленоглазому малышу, мирок, в котором у него была собственная принцесса, верный конь (это Кит), смертельное оружие, и самое главное – счастье, всепоглощающее огромное счастье, которое не могла вместить его маленькая светлая душа ребенка.
Желтые маргаритки и анютины глазки – любимые мамины цветы. Он излазил всю округу в поисках этих цветов и нашел-таки огромную поляну, где они росли. Кит, его неизменный спутник, сопровождал его в каждом таком походе, пока очаровательный малыш с грозно нахмуренными бровками крался в высокой траве, полз на животе, целясь своим луком, превышавшим его собственный рост, в неизвестного врага.
Тот день был таким обычным. Когда он уходил – мама пела, сидя у окна и вышивая ему очередную рубашку. Она никогда не покупала ему одежду в деревне, всегда шила сама. Она учила не брать ничего у людей. И рубашечки, выходившие из-под ее заботливых рук, были такими тонкими, такими невесомыми и легкими, совсем не стеснявшие его свободы и почти не ощущавшиеся на коже. Носить их было одно удовольствие. А как она готовила! О боги. Тейт бы вообще из-за стола не вылезал. Озорная мордашка, испачканная в маминой каше, вызывала у женщины улыбку.
Он так любил сидеть вечерами у ее ног, пока она сидела в кресле у окна и читала ему сказки о каких-то сказочных созданиях. Она и сама казалась ему прекрасным сказочным созданием. Они почти никогда не выходили в город или деревню, и старались как можно меньше сталкиваться с людьми. Но каждый раз, когда такие встречи происходили, Тейт не мог не заметить, как смотрели эти чужие ему существа на его прекрасную мать. Грязно. Угрожающе. Некоторые с отвращением, некоторые – каким-то омерзительным липким взглядом. Тейт не понимал, почему они так смотрят. Ведь его мама никогда не была для него высокородной эльфийкой, гордым прекрасным существом, холодным и отчужденным, не привыкшим проявлять бурные эмоции. Никогда она не была для него и объектом низменных человеческих чувств, что проявляли эти гадкие люди. Нет, для него она была самым близким существом на свете – мамой. Родной, теплой, любимой, ласковой, нежной и заботливой, любимой, обожаемой мамой. Тейт никогда не уставал любоваться ею. Трогать длинные блестящие черные волосы, свивающиеся в изящные локоны, любоваться длинной тенью, отбрасываемой на бледные щеки пушистыми черными ресницами. Любоваться чистой светлой кожей, не оскверненной ни единым пятнышком или родинкой. И даже когда мама злилась, - а злилась она страшно, Тейт ее сердить не любил, - она была прекрасна. Он помнил случай, когда в лесу на него напал волк. Мама бросилась защищать его как тигрица, и тогда ее красивые зеленые глаза опасно потемнели, и выросли маленькие клыки. Она шепнула что-то, оскалилась, и волк убежал. Мама очень злилась, потому что он успел его царапнуть. Потом ночью долго обнимала, целовала, даже плакала…
Тейт тогда поклялся себе, что никогда больше не будет так рисковать собственной жизнью и без спросу уходить глубоко в лес. Мама была его все в этом огромном враждебном мире. Она учила его не доверять людям, учила полагаться только на самого себя, и когда ему стукнуло шесть лет, принесла кучу книжек и разложила перед ним. Пыталась вложить в него знания своего народа, но наглядно показать не могла. Тейт тогда не понимал, что она пыталась ему объяснить, а она неожиданно взяла и расплакалась. Долго плакала, а он сидел, трогал ее черные локоны, сам едва сдерживая слезы, и шептал: «Мама, мамочка, ну успокойся, я же рядом…»
- Нельзя вернуться, Тейт, мой малыш, понимаешь? – шептала она, роняя хрустальные слезинки на их ковер в гостиной. – Не могу тебя защитить, не могу даже элементарного заклинания сотворить! И мы вынуждены прятаться от этих мерзких смертных, бежать, бежать без оглядки… Как же надоело, Тейт, я так хочу для тебя большего!
Малыш хлопал ресницами, ничего не понимая. Ему-то было хорошо. Он растерянно гадал, почему мама расстроилась. Из-за книжек?
- Мама, - жалостливо пробормотал он, шмыгнув носиком. – Ну не плачь? Ты хочешь, чтобы я все это выучил? Я выучу! Хоть за одну ночь! Ты только не плачь!
Она лишь посмотрела на него глазами, полными боли и отчаяния, и снова расплакалась. Затянутые пеленой слез, они вызывали у малыша восхищение. Словно зеленые листочки на дереве после дождя. Он подцепил алмазную капельку и попробовал на вкус. Эльфийские слезы сладки…
Тогда боль матери он ощущал как свою собственную. Но вообще, Тейт привык чувствовать маму всегда и в любое время. Правда, если он был далеко от нее, связь становилась слабее. Ее эмоции были для него открыты каждую минуту. И когда она была спокойна, ее спокойствие передавалось и ему, и он веселый, целый день играл и бегал с Китом. Когда она была расстроена, он тоже был хмур, как тучка. Очаровательная маленькая тучка. Для него это не было странным, чувствовать свою маму. Скорее, он бы очень удивился и даже испугался, если бы перестал ее ощущать. Все ее ощущения, эмоции, чувства он переживал как свои собственные.
Возвращаясь в тот день домой, уже во дворе Тейт почуял что-то неладное. Какой-то тошнотворный, вызывающий отвращение запах затопил всю округу. Малыш принюхался, а Кит внезапно залаял, хрипло и с надрывом. Тейт поспешил внутрь их с мамой уютного домика. Услышал грубый смех, издевательские голоса… Напрягся. Чужих в доме никогда не было. Они периодически переезжали, когда мама чувствовала что-то неладное, и всегда селились в какой-нибудь деревеньке, на околице, ближе к лесу или лугу. Ближе к первозданной природе. Слышался непривычный звук ударов, приглушенный стон. Тейт сжался и весь напрягся. Семилетний малыш вскинул лук и крадучись направился в гостиную, откуда и раздавались все эти странные звуки. Но резкий ментальный приказ матери остановил его на пороге.
«Не высовывайся! Спрячься, Тейт!»
Малыш послушно притаился. Он забрался на чердак, спрятался под ворох какого-то тряпья и тихонечко раздвинул половицы, чтобы посмотреть, что происходит в гостиной. Поначалу он не понял. В гостиной находились пятеро незнакомых мужчин, они окружили маму, что-то говорили ей низкими угрожающими голосами, а она отвечала им резко, повелительно, приказывала выметаться из ее дома.
- Ну ты, эльфийская шлюха! – прорычал один. – Думаешь, мы не узнали, кто ты такая?! Нелюдь! Нежить! Жизни мирной захотела?! Зачем в нашу деревню явилась?!
Тихий ответ матери Тейт не расслышал, но отчетливо увидел, как мужчина замахнулся и ударил ее по щеке наотмашь. Мама разозлилась. Оскалилась, ощетинилась, потемнела лицом, зарычала приглушенно и стала похожа на зверя. Даже тогда, когда его ранил волк, она не выглядела такой сердитой. Тейт не улавливал в ее эмоциях ни паники, ни страха. Только холодную сосредоточенность, ярость и готовность защищаться до конца. Люди еще что-то говорили, судя по тону, оскорбляли, а она рычала в ответ, даже попыталась ударить рукой с выросшими внезапно длинными когтями. Тейт испуганно сжался в комок. Мама никогда не выглядела такой устрашающей. А потом события для малыша понеслись так быстро… Мама не успела дотянуться до кинжала, который всегда прятала в тумбочке. Защищалась своими когтями, пыталась кусаться, но впятером они скрутили ее. Говорили что-то издевательски, били. Тейт уже хотел выйти и кинуться на защиту, но мама, уловив его намерения, рявкнула так сердито, что малыш испугался. Велела под страхом смерти не выходить в гостиную.
А потом… Они раздели ее. Измывались, били, и делали что-то непонятное. Тейт не знал, что именно, но понимал только, что это унизительно и плохо. Беззвучно плача он смотрел, как насиловали его прекрасную мать. Со страхом он улавливал ее эмоции. Исчезла сосредоточенная холодная ярость. Остались лишь паника, омерзение, отвращение, боль и отчаяние. Он словно сам ощущал эти липкие прикосновения, вызывающие жгучее ощущение мерзости. Кожу жгло, было так противно, и отчетливое чувство унижения, давило на душу всей тяжестью. Грязно, мерзко, отвратительно, липко и больно… И потом он ощутил жуткое желание, желание такое сильное, что чуть не потерял сознание. Желание смерти. Оно затмило даже то теплое яркое солнце в сердце матери, солнце ее любви к нему. Умереть, единственная мысль, что билась в ее ставшим пустым и холодным сознании. Первый час она металась, кричала, стонала от боли и отвращения, а потом затихла. Но каждое прикосновение, каждый толчок, каждый удар Тейт по-прежнему ощущал так, словно все это делали с ним самим. И когда это закончилось, когда они ушли через сколько-то часов, он уже не слышал мать, тихо рыдая от собственного бессилия и страха. Она была пуста и безжизненна. Он не слышал ничего, ее сознание стало темным и холодным.
Спустился вниз, плача и спотыкаясь. Теребил, кричал, умолял, просил. Не очнулась. Он затих, уснул, изможденный такими сильными эмоциями. А когда проснулся, мать по-прежнему лежала неподвижно. Он не сумел привести ее в чувство. Семилетний малыш, он попытался успокоиться, привел мать в порядок как сумел, одел и попытался усадить ее. Он твердо знал, что мама жива. Но она была теперь… Как кукла. Живая кукла… Оболочка, внутри которой все сгорело.
Он просил ее очнуться, просил не оставлять, силился проникнуть в ее сознание, плакал, кричал, закатывал истерики… Бесполезно. Она затихла… Он пытался нащупать ее сознание в этой холодной темноте, но там было так пусто и безжизненно. Оно уплыло от него, растворилось в этой тьме, исчезло.
Ведь не мог Тейт знать, что эльфы умеют погружаться в Транс Смерти, состояние, вызывающее смерть самостоятельно, не извне, но ментально.
Просто в какое-то мгновение малыш понял, что остался один. Матери с ним больше не было. То тело, что лежало на ковре, поруганное, со следами низменных человеческих пороков и страстей, было теперь всего лишь оболочкой.
И тогда Тейт понял. На него нашла какая-то холодная отрешенность. В последний раз бросив взгляд на тело матери, малыш взял свой лук и стрелы и вышел из дома. Сказка кончилась. И внезапно от семилетнего ребенка потребовалось стать взрослым. Вот так, в одно мгновение. Он только сорвал с ее шеи золотую цепочку и надел ее себе.
Никаких мыслей не было. Только отчетливое ощущение своей никчемности и испачканности. Отделаться от него он не мог даже тогда, когда с ожесточением натирал свою нежную кожу песком на берегу первого же попавшегося ручья. Он все еще чувствовал эти грязные похотливые руки, все еще ощущал эти липкие мерзкие прикосновения.
Возможно, если бы его мать не была эльфийкой дроу, то это происшествие не оставило бы на нем такой огромный несмываемый след. Не просто психологическая травма. Он был моральным калекой. Ибо эльфы испытывают такое вечное и глубокое презрение к смертным, что для высокородной эльфийки изнасилование оказалось настолько тяжелым, что она не захотела жить даже ради собственного любимого ребенка. То отвращение, что она испытывала к этим грубым неотесанным насильникам, мерзость, чувство гадливости навсегда въелось в душу семилетнего малыша.

Лес отвалился от кресла, в котором сидел Тейт, лихорадочно дыша и обливаясь холодным потом. Он упал на ковер и сжался в комок, пытаясь отделаться от ощущений, которые испытывала эльфийка. Ему самому сейчас казалось, что он измаран, что он осквернен, что он грязен. Он отлично прочувствовал все происходящее через Тейта. Воспоминания малыша прошли через него, через его кожу, разум, тело, душу…
Весь бледный, дрожа, с широко раскрытыми глазами, он пытался унять бешено стучащее сердце. Когда ощутил легкое прикосновение к плечу, вздрогнул и отшатнулся.
Тейт удивленно нависал над ним, и на лице его была написана легкая тревога.
- Эй… С тобой все в порядке? Снова магический откат? – спросил он.
Лес неопределенно покачал головой, тяжело дыша, и отвел взгляд. Он не мог смотреть в глаза капралу после всего того, что видел. Нестерпимо хотелось искупаться.
- Ты что-то видел? Видел, да?
Принц замотал головой, отползая от стрелка к стене.
- Н-нет… Я не… не смог пробиться через барьер! – ложь слетела с его губ прежде, чем он успел что-то подумать.
Не было сил сказать правду тому чистому невинному созданию, что сейчас стояло перед ним, глядя встревоженными изумрудными глазами. Ни сил, ни желания.
- Тейт... Я… поговорим потом, хорошо? - пробормотал Лес, с трудом поднимаясь на ноги. – Я… мне надо побыть одному. Я очень устал.
Видимо что-то такое было в его льдисто-голубых глазах, отчего капрал не решился настаивать. Кивнув, он молча вышел из комнаты.

Дата добавления: 2015-08-13