Герой и автор

Здесь нужно различать авторское отношение к герою и авторскую позицию в художественном мире.

Авторское отношение: безоговорочное приятие, поэтизация героя. В своих героях-праведниках авторы видят точку опоры в современной жизни, то, что нужно спасти и сохранить. И благодаря этому – спастись самим. Учиться у деревенских праведников.

В этом пункте почти у всех «деревенщиков» нет разногласий.

Но есть существенные различия в авторской позиции, в том, какова она по сути и как проявляется в художественном мире произведения,– это делает «деревенскую прозу» отнюдь не монолитной, а, наоборот, внутренне дифференцирует её, и линия различия пересекает корпус «деревенской прозы» довольно ощутимо, разделяя общий поток на две разновидности – и по глубине разработки проблем, и по художественному уровню. Можно сказать и так: это дифференциация на прозу органическую и вторичную, прозу первого ряда и прозу второго эшелона.

Различие, водораздел между ними обнаруживается на художественном уровне, в структуре повествования.

У писателей второго ряда, второго эшелона – при внимательном чтении и анализе – обнаруживается внутренняя отчужденность от изобража­емого, поэтизируемого мира.

ПОЭТИЗАЦИЯ, НО – ИЗВНЕ.

Даже у бесспорно талантливых – таких, как Лихоносов или Рощин.

Авторы (или их alter ego – лирические герои, рассказчики, повествователи) – обнаруживают себя как люди отчужденные, оторванные от описываемого деревенского мира. Дачники. Блудные дети деревни.

Рассказ, как правило, ведется от лица человека, который изо всех сил демонстрирует свою близость к этому миру, но невольно обнаруживает свою оторванность, отчужденность от него. Именно невольно; художественное слово – слово честное, искреннее (а оно именно таково) – солгать не может.

Поэтому иногда даже в самом искреннем восхищении крестьянином в голосе рассказчика звучит отчетливое, хотя и невольное, может быть, неощущаемое автором, но ощутимое для внимательного читателя, противопоставление.

Вот два характерных примера.

М.Рощин. «Двадцать четыре дня в раю». Два горожанина – лирический герой повести и его жена Лида проводят отпуск в деревне Шишка: расслабились, нежатся … «Вода была зеленая и гладкая, и густая, как масло. А тепла – словно парное молоко, которым поит нас вечером Шура. Листья лежали на воде, словно подносы. Стрекоза остановилась и вибрировала в воздухе рядом с нами. Долгоногий водомер скользил по воде, как Христос. – Ну, рай, просто рай,– сказала Лида, – двадцать четыре дня в раю.– Комары стояли у нее над головой, точно нимб».

После бани дачники спят, «как боги». Умиляются глушью: «До ближайшей деревни Соколово семь километров. В приемнике давно сели батарейки, света на пасеке, конечно, нет, почта до Шишки не доходит. Чем не рай?» Рай – для дачников, на 24 дня. А для постоянных жителей – тоже рай? Нет электричества, дороги, радио, почты. Дети не видели кино, не знают, что такое телевизор, на картинке не узнают корабль. Что же тут хорошего, если люди такой жизнью живут всегда, а не 24 дня в году?

Покидая отпускную благодать, Лида говорит о жителях Шишки: «Я поняла, они же как святые…– И мы снова умолкли,– многозначительно присоединяется автор-повествователь ,– и молчали так долго…»

В.Лихоносов «Брянские». Лирический герой рассказа проводит осень в южнорусской деревне. Расстается с дорогими местами, с добрыми стариками, у которых жил. Весь рассказ проникнут грустью и очарованием этого прощания: «Как хорошо-то у них! Как приятно проходить по двору с пряслами, опять видеть корову под шелковицей, бабку за дойкой, старика, сидящего на земле, приморившегося за день на выпасе, здороваться, садиться рядом или валиться спиной на траву, видеть густо посыпанное звездами небо, а после брать ведерко и, сделав несколько шагов, нагибаться под ветками, щупать тропу к роднику у белолистки и, черпая воду, вдыхать сырой запах с исподу…Кажется, никогда бы не оставил этого места, ни на какие городские прелести не променял этой тишины и одинокости леса…»

Горожане умиляются деревенским раем.

Когда герой Лихоносова искренне и задушевно произносит: «Как хорошо-то у них!» – в этом вздохе слышится и то, чего автор никак не хотел сказать: хорошо – нам. Мы – одно. Они – другое. Пусть лучше, чище, чем мы, но – другое.

Чувство внутренней разъединенности очевидно. Авторы хотят рассказать, как они близки к родной деревенской почве, а рассказывают невольно о том, как они далеки от нее, как они оторваны от этой основы.

ЛИХОНОСОВ: «Кажется, никогда бы не оставил этого места, ни на какие городские прелести не поменял этой тишины и одинокости леса, их комнаты с кислым запахом, с двумя окошечками на огород и вниз, в долину. Когда еду к ним, всегда думаю, что согласился бы пожить хотя бы до весны, пока что-нибудь не переменится».

Сколько «бы», сколько сослагательности! А кто мешает? Но для героя «возвращение» это оказывается внутренне невозможным. «Уезжать мне всю жизнь в деревню, уезжать и возвращаться, уезжать и возвращаться, уезжать и возвращаться. И уже никто не переменит во мне этого желания. Никто не остановит».

Уезжать – и не уехать. Честно сказано. И то уже хорошо.

В такой внутренней отъединенности от объекта изображения – причина некоторой сентиментальности и идилличности этого типа прозы.

В результате изображаемый мир воспроизводится не столько как реальность, сколько как лирический фрагмент душевной жизни автора.

И еще – такая позиция напрочь исключает момент анализа, и уж тем более момент критики, даже просто трезвый взгляд на изображаемую жизнь и ее героев.

Так же как исключает и комическое, скажем, иронию. А зачастую даже и юмор.

У корифеев «деревенской прозы» – писателей первого ряда – таких, как Белов, Шукшин, Распутин, Абрамов – этого нет.

Даже в первых – лирического типа – их рассказах и повестях. Они в изображаемом мире – свои. Они свободны. Видят этот мир изнутри. Но могут на него взглянуть и извне. Могут – при всей любви к нему – трезво показать его недостатки, его ограниченность. Могут даже посмеяться.

Поэтому они – глубже, органичнее, у них лирика не исключает анализа, не исключает понимания и возможности показать то, как ограничен деревенский мир, как беспомощен и уязвим может быть человек этого мира, оказавшийся вне его (вспомните поездку в город Ивана Африкановича, или героев повести «Целуются зори» у Белова, злоключения шукшинских парней в рассказах или в фильме «Чудик», укорененность именно в своем мире Пряслиных и т.д.). Эти писатели могут, как Шукшин, сказать: «И в деревне есть всякие, есть такие, что не приведи господи», или, как Абрамов, обратиться с суровым и беспощадным письмом к землякам и так же сурово и беспощадно показать, во что они превратились, в романе «Дом».

6.3. Идеал и «архетипы» «деревенской прозы»

---

Дата добавления: 2015-08-18