Раса и язык. Часть II

Профессор Макс Мюллер давно предостерег нас, что нельзя говорить о «кельтских черепах». Сейс еще раньше предупреждал, что из общности арийских языков не следует делать вывод о кровном родстве англичан с индусами. Оба предупреждения были верными с научной точки зрения. Но каждый, кто начинал изучать эти проблемы со знаменитого «Оксфордского очерка» профессора Мюллера, будет иначе смотреть на вещи. Перед его глазами возникнет живая картина великогo арийского семейства, живущего в одном месте, говорящего на одном языке и уже сделавшего первые шаги к оседлому обществу, с семейным укладом и первыми зачатками государства и религии. Всем этим первым элементам культуры были даны названия, которые прослеживаются у многих народов одного корня. Столь же живо об· рисовал он и разные ветви этого семейства, которые разошлись со своей прародины. Одна большая ветвь ушла на юго-восток; это были предки жителей больших, но изолированных колоний в Персии и Индии. От остальной массы отделялись волна за волной предки народов исторической Европы. Каждая ветвь забирала свою долю из общего достояния. Так язык, вера, учреждения, некогда общие для всех, приняли разные, но сходные формы в разошедшихся ветвях, которые стали развиваться независимо. Так наши учителя описывали нам происхождение народов и их языков. Одни пошли одним путем, другие - другим, третьи от· стали. Мы можем дать волю фантазии и решить, что некоторые семьи древней разделившихся народов. Может быть, готские Амали и римские Эмилии - ветви одной семьи, получившей свое имя до отделения тевтонов от италиков. Одни члены этой семьи Присоединились к орде, от которой пошли готы, другие - к орде, от которой пошли римляне. Нет иных различий, кроме различий во времени,· между этим предполагаемым случаем и примером английской семьи, одна ветвь которой поселилась в ХУН веке в Бостоне в Массачусетсе, а другая осталась в Бостоне в Голландии. Мистер Сейс правильно говорит, что использование родственных языков еще не доказывает расовое родство англичан и индусов, так как многие индусы - люди неарийской расы, просто усвоившие языки санскритского происхождения. Он имел такое же право сказать, что нет твердой уверенности в том, что единокровной была сама первоначальная арийская группа, и даже если мы предположим такую единокровность, из этого еще не будет следовать, что индусов или англичан связывает какое-то особое родство. Первоначальная группа могла быть не семейством, а искусственным союзом. А если это и было семейство, то членов его, разошедшихся во все стороны света, никакие родственные узы уже не связывали.

Развитие этой аргументации приводит к еще более удивительным выводам, нежели тезис о том, что язык это не расовый признак. В итоге окажется, что раса не доказательство кровного родства; отсюда уже недалеко до утверждения, что нет вообще такой вещи, как раса. Ведь вся наша концепция расы начинается с идеи кровного родства. Если слово «раса» не означает кровного родства, трудно понять, что же оно означает. Нет четких доказательств действительного кровного родства даже тех групп, которые мы инстинктивно называем семействами или расами. И дело не в позднейшем смешении кровей; не доказано, что кровное родство было изначальным. Ни один из ныне живущих англичан не может с полной уверенностью доказать, что по мужской линии он происходит от германцев, поселившихся в Британии в V или VI веке. Я говорю «по мужской линии», потому что каждый, кто происходит от кого-либо из английских королей, может доказать это происхождение, но только после долгого и сложного изучения женской линии. Но можно быть уверенным, что ни в каком другом случае нельзя представить адвокатам доказательства такой родословной, какие требуются при притязаниях на имение или титул пэра. Предками современных англичан могут быть не англы или саксы, а бритты, шотландцы, позже - французы, фламандцы или представители других народов, которые усвоили английский язык или взяли английские имена. Но, предположим, человек имеет германскую родословную и может ее доказать. Он все равно не сможет доказать· изначальное кровное родство ни тевтонской расы, ни арийского семейства в целом. Если мы говорим о семействах и расах, мы должны отбросить язык, обычаи, учреждения - все, кроме физических отличительных признаков. Если мы не хотим употреблять слова, в точном значении которых мы не уверены, мы должны вообще перестать говорить о расах и семействах, если только не рассматриваем их с чисто физической стороны. Нам придется довольствоваться признанием того, что отдельные группы людей имеют общую историю, общие языки, верования и учреждения, но как они стали общими, мы не знаем. Мы не можем с уверенностью сказать, что связало членов первоначальной группы, когда и где она образовалась.

Мы можем отчаяться в науке, увидев, что, по сути, ничего не знаем. Но в чем можно быть уверенным при исторических исследованиях? Пусть исторический факт засвидетельствован в самых достоверных документах, пусть он про изошел в наше время и на наших глазах, мы все равно не сможем отразить его с математической точностью. у нас нет даже той уверенности, как у геолoгa, когда он говорит о последовательности слоев. Факты истории сами зависят от человеческой воли и капризов, свидетельства о них зависят от надежности информаторов, которые могут вводить нас в заблуждение, с умыслом или без него. Человек может лгать, он может заблуждаться. Треугольники и горные породы не лгут и не заблуждаются. Я мог видеть своими глазами, как некий человек что-то делал; он мог рассказать мне сам или кто-то другой мог рассказать мне, что этот человек это делал, но я могy быть абсолютно уверен лишь в том, что видел сам. Исторические свидетельства очень различны, в одних случаях они похожи на правду, в других отличаются той моральной уверенностью, какую каждый человек без колебаний проявляет в практических делах. За пределы этого диапазона выйти невозможно. И если мы употребляем такие слова, как «раса», «семейство» или «нация» для обозначения групп людей, различающихся исторически или по физическим признакам, мы не можем доказать математическую точность этих терминов. Я не могу быть уверен, что Вильгельм Завоеватель высадился в Пивенси, хотя есть основания верить, что было именно так. И у менять есть основания верить во многие факты, касающиеся расы и языка, хотя я далеко не так уверен в них, как в том, что Вильгельм Завоеватель высадился в Пивенси. Короче, во всех этих делах предположения занимают место действительных доказательств, но, если мы сочтем предположения допустимыми, многие наши трудности сразу исчезнут. Язык не расовый признак, но он позволяет предположительно определить расу. Расовая общность - не доказательство изначального кровного родства, но предположить, что оно было, можно. Предположение поднимается на уровень морального доказательства, если только от нас не требуются такие же доказательства, как в генеалогии, если мы только хотим установить связь, в которой главной является идея кровного родства, и даже если природного кровного родства нет, его место занимает не­ что, рассматриваемое как его эквивалент, фикция, ставшая законной.

Если от нас не требуется точность физических наук, а достаточно доказательств, используемых в исторических науках, и мы можем гoворить, ориентируясь на популярные и практические цели, можно сказать, что язык связан с расой в обычном понимании этого слова, а раса это, главным образом, кровное родство. Если мы примем римский принцип усыновления, все станет ясным. Естественная семы - исходная точка всего, но эта семы должна иметь возможность расширяться за счет приемных членов. Таким образом формируется группа людей, в которой не все члены связаны кровным родством, но кровное родство служит исходной точкой, где те, кто связан природным кровным родством, образуют первоначальный круг, в который потом принимаются новые члены. Таким образом, это не случайное скопление атомов. Три или четыре единокровных брата с четвертым или пятым человеком, которого они согласны рассматривать в таком же качестве, образуют группу, не похожую на союз четырех или пяти человек, никто из которых не связан кровным родством с другими. В последнем случае нет речи вообще ни о каком родстве, а в первом случае родство - основа всего, оно определяет характер отношений и действий, даже если родство между одними членами общества и другими - узаконенная фикция, а не естественное родство. Все, что мы знаем о племенах, расах и нациях, заставляет нас думать, что ни росли именно таким путем. Естественное родство было основой, определяющей идеей, но, благодаря одной из тех узаконенных фикций, которые имели такое влияние на все институты усыновления, их тоже в определенных случаях приравнивали к естественному родству.

Все «зыки свидетельствуют о том, что кровное родство было определяющей идеей при формировании больших и малых групп людей. Такие слова как «puxov», «yevos», «gепs», «паtiо», «kiп», все указывают на естественную семью как на начало любого общества. Семья в узком смысле слова, дети одного отца, живущие в одном доме, разрасталась в род. Таковы были Алкмеониды, Юлии, Скилдинги, реальные или мнимые потомки реальных или предполагаемых предков. Род часто изменял свою природу. Было бы ошибкой думать, будто каждый Юлий или Корнелий родной потомок другого Юлия или Корнелия. Столь же ошибочно мнение, будто роды Юлиев или Корнелиев были первоначально искусственными ассоциациями, в которых идея естественного родства не возникала. Возможно, что искусственные роды, группы людей, не связанных никаким родством, образовывались позже в подражание настоящим родам. Но и это свидетельство того, что концепция рода была изначальной. Возможен был и обратный вариант: не отец усыновлял сына, а группа людей соглашалась иметь одного человека общим отцом. Семья разрасталась в род, союз родов - в племя, первоначальную форму государства, союз племен - в нацию. Родство, реальное или искусственное, - основа, из которой выросли все общества и все государства.

Как только мы примем доктрину искусственного родства, будет покончено с идеей физической чистоты расы. При усыновлении ребенок считается сыном отца, которому он на самом деле не сын. Если брахикефальный отец усыновит долихокефального ребенка, официальный акт усыновления не изменит форму черепа последнего, хотя через несколько поколений может измениться и она. Равным образом усыновление само по себе не влияет на язык, если отец и сын говорят на разных языках, но со временем приемный сын усвоит язык своего нового рода. С его стороны это будет сознательный, волевой акт, а его дети будут учиться этому языку уже бессознательно. В дальнейшем они ничем не будут отличаться от окружающих, кроме физических черт, связанных с их происхождением. Когда нация - само это слово напоминает о рождении как об основе всего - принимает нового гражданина, это называется «натурализацией». Он обретает те же права, что и прочие граждане. Натурализация его детей через одно-два поколения станет уже фактической. Сегодня практически нет различий между англичанами, чьи предки высадились с Хенгестом или Вильгельмом, и теми, чьи предки бежали от Альбы или Людовика XIV. Разве что антрополог установит различия между ними по черепам.

Итак, в семьях появляются приемные дети, государство осуществляет натурализацию. Этот процесс охватывает не только отдельные личности, но и большие классы и целые нации. В последнем случае он называется ассимиляцией. Так Рим ассимилировал континентальные народы Западной Европы до такой степени, что не только Италия, во также Галлия и Испания стали говорить на языке римлян. Вскоре римских колонистов в Галлии или Испании уже нельзя было отличить от их коренных жителей. Эти процессы ассимиляции имели место везде и всегда. Когда две нации вступают в тесный контакт от массы обстоятельств зависит, ассимилирует одна другую или они останутся различными. Иногда завоеватели ассимилируют покоренных, иногда наоборот, а иногда они навсегда остаются различными. Направление ассимиляции в каждом конкретном случае частью зависит от относительной численности народов, частью от уровня их цивилизации. Немногочисленные и менее цивилизованные завоеватели легко растворяются в более многочисленных и более цивилизованных народах, даже если они дают свое имя стране, которую завоевали, и ее народу. Современные французы это не завоеватели-франки, а покоренные ими галлы или, как они сами себя называют, покоренные римляне. Современные болгары это не финские завоеватели, а покоренные славяне. Современные русские это не скандинавские правители, а славяне, которые призвали скандинавов править ими. Подобные примеры можно приводить без конца. ни одна нация не может похвастаться абсолютной чистотой крови, хотя, несомненно, у ряда наций кровь чище, чем у других. Когда я говорю о чистоте крови, я оставляю в стороне неясные вопросы, которые я уже поднимал, когда речь шла о доисторических группах. Я признаю большие группы, такие как кельты, германцы, славяне, но, по моему мнению, ни одна из существующих наций не является в антропологическом смысле чисто кельтской, германской, славянской и т. п. Все расы ассимилировали большее или меньшее число чужеродных элементов. Исходя из наших нынешних знаний о доисторическом периоде, мы можем сказать, с чисто научной точки зрения, что не только язык не является расовым признаком, но и не может быть и речи о расовой чистоте больших наций.

Но, признав ату истину, на чем мы настаиваем с сугубо научной точки зрения, мы можем посмотреть на вещи иначе с точки зрения более практической, учитывая, что история это прошлая политика, а политика - современная история. В этом случае мы можем без колебаний говорить, что есть такие вещи, как расы и нации, и при их классификации лучший указатель это язык. Мы не можем определить с философской точностью, в чем различия между расами и между нациями и как они возникли. Но по аналогии мы можем считать, что племена, нации, расы, формировались по образцу семьи, основанной на идее кровного родства, но допускавшей прием новых членов. Их влияние на принимавшее их общество было несомненным, что исключает притязания этого общества на чистоту крови. Но влияние общества на приемных членов было еще более сильным. Оно не могло изменить их кровь и дать им новых естественных предков, но оно могло изменить их язык, чувства, мысли и привычки. Изучая родословную того или иного болгарина или русского, мы можем обнаружить, что, либо между ними нет никакого реального родства, либо оно есть, но по другой линии, не славянской. И тот, и другой числятся славянами, но, может быть, один из них или оба принадлежат к другой линии, не славянской и даже не арийской. Болгарин может считать себя настоящим болгарином, но он может быть потомком финских завоевателей, которые дали имя болгар славянам, с которыми они слились. Русский же может быть потомком финских племен, покоренных славянским завоевателями. И может по· лучиться так, что призывы «помочь братьям» обосновываются родством, которого, по мнению антропологов, не существует, или оно есть, но такое, о котором ни просящие о помощи, ни помогающие не думают. Но в любом случае для практических целей такого рода просьбы можно обосновывать подобным образом. Мы считаем англичанином человека, предки которого прибыли к нам, как чужестранцы, может быть, лишь два поколения назад. Для практических целей, для побуждения людей к действиям, русские и болгары, давно разделенные родственные, а может быть и совсем не родственные народы, могут считать себя принадлежащими к одной расе и испытывать чувство расовой общности. Они принадлежат к одной расе точно так же, как англичанин, предки которого прибыли в Британию 14 веков назад, и тот, чьи предки при· были всего сто лет назад, оба принадлежат к одной нации.

Теперь, когда мы установили, что расы и нации, хотя они в значительной мере формируются под воздействием законов, это реальные, живые группы, возникшие на основе идеи родства, можем ли мы дать определение, что такое расы и нации? Как отличить их одну от другой? Помня о ранее сделанных оговорках и о множестве исключений, я скажу без колебаний, что для практических целей есть один и только один признак - это язык. Разумеется, нельзя брать за основу политические учреждения. Все большие страны Европы дают нам примеры исключений, но мы относимся к ним ко всем как к исключениям. Мы не спрашиваем, почему уроженец Франции говорит по французски, но когда уроженец Франции говорит на своем родном, не французском языке, а на французском языке, как на родном, говорит кто-то, кто не является уроженцем Франции, мы сразу же задаем вопрос: Почему? И причины каждый раз обнаруживаются в особых исторических обстоятельствах, которые делают данный случай исключением из правила. Почему по-французски говорит часть населения Бельгии и Швейцарии, хотя эти люди - не французы?

Если мы возьмем нашу страну, то и в Великобритании говорят не только на английском языке. Причина - те же особые исторические обстоятельства. В части Франции и в части Великобритании говорят на языках, отличных от английского и от французского, но очень близких друг к другу. Это реликты группы языков, некогда общих для Галлии и Британии, но нашествие других народов с другими языками низвело их на уровень реликтов. Но есть и острова, которые по языку и географически относятся к Франции, но принадлежат Англии. Эти острова - остатки государства и народа, язык которых был французским, но они не вошли в состав Французского государства. Большая часть этого народа была впоследствии завоевана Францией, и эти люди стали французами не только по языку, но и по чувствам. Но жители Нормандских островов, сохранив французский язык, не стали французами по чувствам. Этот случай особенно поучителен. Нормандия и Англия были связаны политически, хотя язык и географическое положение делали более естественным союз Нормандии с Францией. Под влиянием этих факторов континентальные нормандцы в итоге стали французами, а на островах перевесил политический фактор. Жители Нормандских островов не стали французами, но они не стали и англичанами, сохранив свой язык и законы. По своей малости они находятся в зависимости от Англии, но следует помнить, что не наши предки завоевали эти острова, а предки их жителей некогда завоевали наши.

Эти и множество других примеров показывают, что, хотя языковая общность это главный признак общей национальности, основной элемент ее формирования, есть исключения из этого правила и влияние языка всегда может быть пересилено другими влияниями. Но исключения только подтверждают правило.

И правила, и исключения объясняются историческими причинами, прежде всего, нахождением под одной властью или сепаратным существованием. Французская нация образовалась на территории, находившейся под властью французских королей, но ее образование было постепенным и нeocновательным. Не было момента, когда кто-то предложил образовать французскую нацию, соединив все герцогства и графства, где говорили на французском языке. Когда французская нация образовалась, стали раздаваться призывы присоединить ту или иную страну, потому что ее население говорит на французском или родственном ему языке, но сама французская нация образовалась под влиянием исторических причин, прежде всего, политики, устойчиво проводившейся на протяжении многих поколений, но не под влиянием теорий о расе и языке. Влияние этих теорий - особая примета нашего времени. Мы видели, как они сыграли важную роль в объединении больших наций. Если государственные деятели сами не руководствовались этими теориями, то использовали их в своих целях для влияния на умы. При объединении германской и итальянской наций немалую роль сыграло сознательное чувство национальности и признание языка ее символом. Поэты воспевали этот символ. Политики его использовали, если им не мешали иные соображения. Новообразованное королевство Италия не объединяет всех, кто говорит на итальянском языке. Такие чисто итальянские местности, как Лугано, Трент, Аквилея, не говорят о городах Истрии и Далмации, национальность жителей которых сомнительна, не входят в его состав, равно как и Корсика. Но тут сразу встают два вопроса: почему не входят и должны ли входить? История дает ясный ответ на первый вопрос и помогает ответить на второй. Тичино не хочет терять свою свободу, Триест необходим Южной Германии как выход к морю, Далмацию нельзя отрезать от континентальных славян, Корсика, похоже, пожертвовала национальным чувством в пользу культа личности своего героя. Трудней сказать, почему Трент и Аквилея остаются вне Италии. С другой стороны, новоиспеченное Итальянское королевство придерживается эластичных взглядов на язык, считая итальянским языком и пьемонтский, и сицилийский диалекты. В Италии есть один классический стандарт, остальное - диалекты одного языка. Но в Альпийских долинах говорят не на итальянском языке. Короче, объединение Италии не затронуло лишь те области, где политические причины не позволили использовать примат языка. Небольшими иноязычными областями в составе Италии остаются бургундская Аоста и семь немецких общин, если они еще сохранили свой язык.

Но все это означает, что в странах, о которых мы говорили, процесс приема новых членов шел с большим размахом. Нации формировались на базе языка; на чистоту крови обращали мало внимания. Короче говоря, в Западной Европе ассимиляция была про валом. При всех миграциях и завоеваниях масса народа конкретной страны обретала один национальный тип. Либо одна из рас переделывала прочие по своему образу и подобию, либо новый национальный тип появлялся вследствие смешения нескольких рас. Так современные французы это смесь кельтской крови, латинского языка и германской политической организации. Это не галлы, не римляне и не франки, а четвертый тип, впитавший в себя основные элементы всех трех. В современной Фран­ ции этот новый национальный тип ассимилировал все прочие, остались лишь фламандцы в одном уголке страны, баски - в другом и наиболее многочисленные бретонцы - в третьем. То же самое произошло в Великобритании. Англичане, шотландцы и валлийцы чувствуют себя одним народом. Отделение Шотландии или Уэльса столь же невероятно, как отделение Нормандии или Лангедока от Франции. У нас части, которые не подверглись ассимиляции и сохранили валлийский и уэльский языки пропорционально больше, чем нефранцузские части современной Франции. Северные и западные бритты могут выражать недовольство саксами, но в своих политических целях они едины. Различие между южными и северными англичанами - если жители Лотиана и Файфа позволят мне называть их так - говоря политическим языком, не затрагивая этнологию и лингвистику, похожа на ту, какая была бы во Франции, если бы Франция и Аквитания объединились на равных, а не произошло поглощение Аквитании Францией. Если же мы перейдем к Ирландии, то там ситуация иная. Ирландия, к сожалению, не столь тесно вязана с Великобританией, как разные части Великобритании между собой. Но и здесь раскол вызывается скорее географическими и историческими причинами, чем расовыми различиями... Что же касается языка, то недовольная Ирландия меньше держится за свой язык, чем более спокойные части королевства. Ирландский язык не является языком Ирландии в такой же мере, как валлийский - языком Уэльса. Саксов там ругают на саксонском языке.

Дата добавления: 2015-08-18