Эдвард Аугустус Фримен.

Раса в Язык. Часть I. Из «Исторических очерков», Зоя серия. 1879.

Не так давно читателей английских газет частично удивило, а частично позабавило сообщение о том, что делегация венгерских студентов приехала в Стамбул и преподнесла почетный меч одному турецкому генералу. Стороны вспомнили о древнем родстве турок и венгров, которые долго были разобщенными, а теперь должны снова подружиться на основе этих воспоминаний. это выглядело странно, если помнить не о столь давних временах, а о царствованиях Сигизмунда и Владислава, о разгромах венгров турками под Никополем и Варной, об Оборонительном лагере Гунияди у подножья Гемуса и об успешной защите Белграда от Махмуда-Завоевателя. Зрелище венгров и турок, радостно обнимающихся, как вновь встретившиеся родственники, ни кто не мог бы себе представить в XIV или XV веке. В более ранние времена оно могло бы показаться не столь удивительным. Если человек, который привык к современной географической карте, откроет труды византийского императора Константина Порфирогенета, он с удивлением обнаружит, что о турках и франках в них говорится как о соседях. Но суть в том, что «турки» В сочинениях этого императора - венгры, а «франки» - германцы. Венгерские студенты могли исходить именно из этого. Турецкий генерал вряд ли об этом знал, но выразил в своем ответе взаимную симпатию. Так далеко в прошлое он не заглядывал, но мог вспомиить о том, как Oтnoманская империя приютила венгерских беженцев, мог исходить и из современной ситуации, когда славянские национальные движения угрожают и туркам, и венграм, но идея, будто венгры и турки должны любить друг друга по причине их изначального родства просто не могла прийти ему в голову. Такую мечту мог лелеять профессор, одуревший от своих этнологических изысканий, но серьезно думать об этом не может ни один практический человек, к какой бы нации он ни принадлежал. Но венгерские студенты, похоже, были вполне серьезны, а турецкий генерал, хотя и не принял их всерьез, счел разумным написать такой ответ, какой написал. Для политика-реалиста это выглядело бы так, словно Фридрих Барбаросса обещал отомстить Саладину за поражение Красса, а войска Французской революции возложили на папу Пия ответственность за казнь Верцингeтoрикса. Все это выглядит комично, но подобные комедии могут превращаться в трагедии, если идеи такого рода укоренятся в мозгах и приведут к практическим последствиям. Пока эти идеи проповедуют горячие головы из студенческой среды, их можно счесть безумными, но если их возьмут на вооружение государственные деятели, это будет более чем безумие.

Считать реальное или предполагаемое изначальное родство венгров и турок основой для политических действий или по крайней мере симпатий в текущих делах это крайний случай - его могут назвать доведением до абсурда - действия целого ряда учений, которые в наши дни обрели большую власть над умами, столь большую, что те, кого это беспокоит, не могут ограничиться насмешками над ними. Делать практические выводы из изначального родства венгров и турок значит проталкивать расовую теорию и строить свои симпатии на расовой основе, не погружаясь в глубокие тайны и не поддаваясь влиянию опасных теорий, когда речь идет о темных областях этнологических исследований, мы начнем с того, что поставим под сомнение изначальное родство между турками и угро-финнами. Те, кто специально занимался далеким про· шлым неарийских рас, не могут ответить на этот вопрос ни «да», ни «нет». Из всех исторических проблем вопрос родства - самый неясный. И венгры, и турки - неарийские племена, вторгшиеся в Европу в исторические времена, и тех, и других, правильно или неправильно, называли турками. Но на этой шаткой основе не могут возникнуть взаимные симпатии, тем более что несколько столетий живой истории отталкивали эти нации друг от друга. Трудно поверить, что о родстве турок и венгров думали в те времена, когда турецкий паша правил в Буде. Да, венгерские протестанты считают - и не без оснований - что мусульманский султан терпим, и его иго выносить легче, чем преследования католических императоров. Но они сделали свой выбор не по причине изначального родства. Этнологический диалог в Стамбуле звучал как изложение безумной этнологической теории. Но безумие при· дает силу. Расовая теория, расовые симпатии должны прочно овладеть умами людей, прежде чем начнут принимать столь причудливые формы.

Несомненно, новые направления научных и исторических исследований оказали глубокое влияние на политику. Можно по·разному относиться к этому факту, но сам факт отрицать нельзя. Не с сугубо научной или литературной, а со строго практической точки зрения, мир теперь не таков, каким он был, когда еще не знали о родстве между санскритом, греческим и английским языками, когда считались чем·то парадоксальным различия между кельтскими и германскими языками и нациями.

Этнологические и филологические исследования - я не забываю о различиях между ними, хотя в данном случае объединяю их, - открыли путь для новых национальных симпатий и антипатий, немыслимых сто лет назад, когда они редко отрывались от связи с местом рождения или происхождения. Это место делало человека членом того или иного сообщества, его гражданином. У этого сообщества были традиционные союзники и враги, чем и определились симпатии и антипатии его членов, во эти традиционные союзники и враги редко определялись теориями о языке или расе. Народ той или иной страны мог быть недоволен чужеземным правлением, но только в случае подавления личности или политической деградации. Уважение или неуважение к чисто местным пpивилегиям и чувствам играли большую роль, чем тот факт, свое пpавительство или чужое. То, что мы сегодня называем чувством национальности, значило немного, а то, что мы называем чувством расы, совсем ничего. Лишь немногие понимали те чувства, которые стали причиной двух великих событий нашего времени, политического объединения германской и итальянской наций после долгих веков политической раздробленности. Никто не понимал чувства, которые сделали панславизм важным практическим фактором в делах Европы, и те чувства, которые порождают разговоры о «латинской расе» - пока только разговоры. И мысль об изначальном родстве венгров и турок тоже может приобрести политическое значение.

Подобные чувства и их политические последствия обязаны своим происхождением научным и историческим теориям. Религиозные и чисто национальные симпатии - чувства более простые, не нуждающиеся в глубоких знаниях или специальной теории. У христиан вызвало возмущение занятие Иерусалима мусульманами, у мусульман - его занятие христианами, один и тот же дух побуждал Англию поддерживать во Франции гугенотов, а Испанию - сторонников Лиги. Эти мотивы лежат на поверхности, равно как и естественное стремление к более тесному союзу германцев и итальянцев, разделенных исключительно династическими междоусобицами людей, во всем остальном бывших их соотечественниками. Подобным чувством противостоят местные симпатии и антипатии, но это простые чувства, которые не нуждаются в изучении или понимании. Если мы возьмем для примера события наших дней, то вполне понятны чувства, которые побуждает Россия, как самое мощное из православных государств, оказывать повсюду помощь своим православным братьям, а лиц, принадлежащих к православной церкви, повсюду смотреть на Россию как на своего защитника. Этому чувству может противостоять множество чисто политических соображений, которые могут и перевесить, но само чувство остается простым и естественным. Так же народы Черногории, Герцеговины и других соседних стран чувствуют себя соотечественниками, разделенными лишь случайностями политики. Они близки друг к другу, как, скажем, население трех соседних английских графств, которое тоже сохранило бы чувство тесной связи, даже если бы их разделили какие-нибудь случайности политики. Это чувство национальности в самом узком, чисто местном, географическом смысле. Оно существовало бы, даже если бы никто никогда не слышал о панславизме или о славянской расе. Иное дело когда мы переходим к расовой теории и симпатиям на расовой основе. Здесь мы имеем дело с чувством, которое связывает между собой людей, родство между которыми не столь очевидно, как родство между германцами, итальянцами или сербами, разделенными лишь искусственными политическими границами. Это чувство тех, чей призыв к единству обращен к людям, которые живут далеко друг от друга и годами или веками не имели прямых контактов, пусть ученые и считают их языки славянскими. Россия интересуется Черногорией не из славянского братства, а потому что это независимое православное государство может быть полезным союзником против турок. Раньше Россия из покоренных турками народов больше интересовалась греками, чем славянами. Но раньше и в глазах Европы все православные подданные турок почитались за греков. Православная церковь была известна под именем греческой церкви, и было очень трудно втолковать многим людям, что масса приверженцев этой т. н. греческой церкви вовсе не греки в подлинном смысле слова. Мы сомневаемся, осознавали ли до недавнего времени сами покоренные народы свои различия по расе и языку. Человек всегда и везде знает, говорит ли он с другими людьми на одном и том же языке, но свое осознание различий он не всегда может четко сформулировать. Еще реже различия служат прямым поводом для действий. Англичане в первые же дни норманского завоевания почувствовали тяжесть чужой власти, понимали, что эта власть тяжелая, потому что чужая, но у них не возникло осознание самих себя как угнетенной национальности. Так, когда турки сочли, что интеллект греков можно использовать как орудие власти над другими покоренными народами, болгары почувствовали двойной гнет. У них возникла поговорка, что тело связано турецкими узами, а душа - греческими. Но мы подозреваем, что эта поговорка появилась позже, вместе с пробудившимся национальным чувством болгар. Турки были явными врагами как угнетатели и люди иной веры. Греки же, хотя их духовная гегемония, несомненно, причиняла зло, не воспринимались в таком качестве, их интеллект и утонченность делали их образцами. Болгары заимствовали греческий язык и манеры, они хотели, чтобы в других странах их принимали за греков. Только в самое последнее время, под прямым влиянием проповеди расовой теории была проведена четкая разделительная линия между греками и болгарами. Обе нации, греки и болгары, обрели обновленную национальную жизнь, национальную силу, национальные надежды, чего ни те, ни другие не имели веками. Это было одним из лучших достижений века. Но одно­ временно возникли опасные политические трудности. Призывая обе нации к обновленной жизни, их натравливали друг на друга, притом перед лицом общего врага, наличие которого должно было отодвинуть на задний план различия и соперничество.

Итак, есть особая расовая теория и симпатии на расовой основе, отличные от чувства религиозной общности и от чувства национальности в более узком смысле. Это не столь простой случай, как два других. это чувство не лежит на поверхности и не основано на очевидных фактах. Расовая теория это искусственная, ученая теории. Она основана на фактах, которые люди массы никогда вами бы не обнаружили и не поняли без помощи ученых. Какова же цена этой теории? Раз она искусственная, раз она вытекает не из спонтанных импульсов, а из проповеди ученых, не значит ли это, что она глупая, вредная, может быть, даже противоестественная? Можно более осторожно сказать, что она, как и другие учения и чувства, не плохая вообще и не хорошая вообще, не глупая по сути своей и не мудрая, а в одном контексте может служить добру, а в другом - злу, что ее нельзя ни поспешно принимать, ни поспешно отбрасывать, а направлять, регулировать, видоизменять в зависимости от места, времени и обстоятельств. Я не призываю давать оценку практической пользы или вреда этой теории и не пытаюсь объяснить ее сущность и проблемы, но я хочу со всей определенностью сказать, что нет ничего более пустого, глупого и чисто эмоционального, чем слова тех, кто думает, будто они могут просто высмеять теорию, которую сами не понимают. Вера или чувство, которые оказывают практическое воздействие на поведение больших масс или целых наций могут быть ложными или порочными, но В любом случае это важный и серьезный факт, которому надо смотреть в лицо. Люди, которые думают, будто вся мудрость у них, и их клика может считать себя выше бурных эмоций, сотрясающих наше время, а для них безразличных, как борьба между сарацинами и крестоносцами, упускают из вида, что эмоции никуда не исчезают, постепенно проявляются, даже у самых воспитанных людей в высшем обществе.

Но пора перейти к сугубо научному аспекту этой темы. Расовая теория в ее популярной форме - прямое порождение научной филологии, но теперь, по крайней мере, в ее популярной форме, она в научной филологии под запретом. В этом нет ничего удивительного. Таков естественный ход вещей, который можно предвидеть. Когда народ воспринимает истину, он редко воспринимает ее со строго научной точностью. Обычно он воспринимает лишь одну сторону истины и развивает только ее. Эта сторона не является искажением сама по себе, но ее искажают на практике, потому что не соотносит с дрyгими сторонами той же истины. Народная идеи обретает форму, оскорбительную дли людей сyгубо научного склада, и естественно, эти люди возмущаются. Но часто так происходит, потому что научная истина предназначена только дли научных целей, а ее народная версии это практическая истина, предназначенная для более грубых целей. В нашем случае ученые филологи стали жаловаться, со своей точки зрении, вполне справедливо, что народная расовая теория путает расу и язык. Они говорят нам, и имеют право так говорить, что язык это не расовый признак, что человек, который говорит на том же языке, что и вы, не обязательно человек той же крови. И они говорят, что, откуда бы не взялась эта путаница, ученые филологи в ней неповинны.

Истинность всего этого не может быть поставлена под сомнение. В истории слишком много примеров того, как нации переходили с одного языка на дрyгой, чтобы кто-нибудь мог счесть язык расовым признаком. Да, сферы исследований филологов и этнологов различны, они занимаются двумя совершенно разными видами явлений. Этнология это скорее физическая наука, она имеет дело с чисто физическими явлениями, занимается различными формами человеческого тела, особенно черепа. Она делит людей на расы точно так же, как других животных делят на роды и виды. Вспомогательную роль может играть сведения об оружии, орнаментах, керамике, погребальных обрядах, но в основу классификации кладутся физические различия между людьми. В языке с помощью этнологического метода ничего не найти. Этнология это прежде всего физическая наука, историческая она лишь во вторую очередь, как палеонтология и геология.

Филология, с дрyгой стороны, - сyгубо историческая наука. Физической ее можно назвать столь же мало, как этнологию - исторической. Филология имеет дело с физическими явлениями, когда занимается физическим аспектом звуков человеческого языка. Но главным образом, как и любую историческую науку, ее интересуют явления, зависящие не от физических законов, а от человеческой воли. Наука о языке в этом плане похожа на науку о человеческих учреждениях или верованиях. Ее интересует не то, каков человек есть, а что он делает. Ясно, что человек не может непосредственно повлиять на форму своего черепа, но косвенные влияния возможны. Многие наблюдатели отличают, что люди цивилизованных наций, когда они социально деградируют, приближаются к физическому типу низших рас. Но никто не может увеличить свой рост на локоть или по желанию сделать свой череп брахикефальным или долихокефальным. Но язык, на котором человек говорит, зависит от его воли, он может выбрать романский или германский язык. На практике перед человеком в большинстве случаев такой выбор не стоит, его язык предопределен, но здесь нет такой предопределенности, как в случае с формой черепа. Если человек не говорит на каком-то языке, значит, так сложились обстоятельства. Во многих случаях можно выбрать между двумя или несколькими языками. Каждое слово, которое человек произносит, это результат бессознательного про явления его свободной воли. Мы привыкли говорить о постепенной смене языка, словно это результат действия физических законов на существа, у которых нет выбора. Но каждое изменение такого рода это совокупность волевых актов всех заинтересованных лиц. Каждое изменение в языке, ввод каждого нового звука или нового слова это результат чьего-то волевого акта. Выбор может быть бессознательным, обстоятельства могут быть таковы, что не оставляют выбора, но человек все же делает выбор; он говорит так, хотя нет никаких препятствий говорить иначе и ничто не заставляет говорить вообще. От галлов не требовали перехода на латинский язык, необходимости в этом не было, а был ряд волевых актов конкретных галлов. Их выбор определили моральные причины, и Галлия заговорила на латинском языке. Но быть их черепам длинными или короткими, а волосам - черными или светлыми, это от галлов не зависело.

Изучение человеческих черепов это изучение физических фактов, на которые воля человека непосредственно не влияет, изучение языков - историческое исследование фактов, на которые воля человека влияет. Ясно, что язык не может быть свидетельством о происхождении. Человек не может выбрать форму своего черепа, а язык он может выбрать. Своим детям он не может передать другую форму черепа, а обучить их другому языку может. Физические признаки расы не изменяются или изменяются под влияниями, не зависящими от расы, а язык раса- может изменить... Например, человек поселится в другой стране. Он изучает язык этой страны и иногда забывает свой. Его дети могут говорить на обоих языках, но если они выбирают один, это будет язык страны проживания. Через одно-два поколения все следы иностранного происхождения исчезнут. Физические признаки своей расы можно утратить в результате смешанных браков, под влиянием климата и т. п. В каждой стране есть «приемные дети», люди, которые говорят на ее языке, но принадлежат к другой расе. То же происходит и с целыми нациями. Греческий язык на Востоке, латынь на Западе Стали языками миллионов людей, у которых не было ни капли греческой или латинской крови. То же самое случилось позже с арабским, персидским, испанским, немецким и английским языками - они стали родными для масс людей, которые не были по рождению ни арабами, ни испанцами, ни англичанами. Бритты на Корнуэльсе медленно, но все же усвоили английский язык. В Америке чистокровные индейцы говорят на языке Кортеса и Писарро. В странах, к которым сейчас приковано общее внимание, греческий язык активно усваивался иностранцами со времени создания первых колоний в Азии и на Сицилии, а теперь усваивается албанцами. У янычар, рожденных от матерей всех народов, физический тип какой угодно, только не турецкий. Описанные случаи доказывают, что язык - не расовый признак, и филологи хорошо делают, что постоянно это подчеркивают.

Но, с другой стороны, возможно, что истина, к которой сейчас привлечено наше внимание, если применять ее слишком широко и без должной квалификации, приведет к такому же заблуждению, что и то, против которого она направлена. Я не думаю, что кто·либо когда· либо считал, будто язык это абсолютно надежное доказательство. Так думать можно только с завязанными глазами. Тем не менее, многие люди придают большое значение языку как расовому признаку. Хотя они знают факты, доказывающие противоположное, они не обращают на них должное внимание. Но я думаю, что многие люди, которые говорили и писали на эту тему способом, который нельзя оправдать со строго научной точки зрения, применяют способ, который может быть оправдан с их собственной точки зрения. Часто бывает, что способ высказывания может быть не вполне научным, но близким к истине, соответствующей поставленной цели. Для некоторых практических и даже исторических целей он может быть более истинным, чем сугубо научный. Язык - не расовый признак, но если кто·то, узнав об этом, сочтет, что язык и раса не имеют между собой абсолютно ничего обще· го, то лучше бы он этого не знал, так как в этом случае заблуждение будет еще худшим, чем в первом. Естественный инстинкт соединяет расу и язык. Это не означает, что язык - расовый признак, но пред· полагается, что раса и язык как·то связаны между собой. Пусть язык не доказательство ученых, он может быть доказательством в ряде практических случаев. Пусть язык и не расовый признак, он может быть средством идентификации расы, если больше не за что зацепиться.

Дата добавления: 2015-08-18