ПРИЛОЖЕНИЕ. К истории древнерусской рукописной традиции

К истории древнерусской рукописной традиции

Сочинений, связанных с Ферраро-Флорентийской

Унией

Источники по истории Ферраро-Флорентийской унии, повествующие об этом событии либо отражающие реакцию на него православного общества, не образуют в русской рукописной традиции XVI–XVII вв. целостного комплекса. Они распадаются на две группы, имеющие сравнительно мало точек соприкосновения. Одну группу образует «Повесть» Симеона Суздальца о восьмом Соборе (устойчиво воспринимаемая книжниками как центральный памятник, служащий основой для позднейших компиляций) с примыкающими к ней документальными памятниками — заключительным решением Собора, посланием папы Евгения IV великому князю Василию II Васильевичу и грамотой митрополита Исидора, посланной из Буды.

Вторую группу (неоднородную в отношении рукописной традиции) составляют эпистолярно-полемические памятники, отражающие неприятие идеи унии в православном обществе: переписка великого князя московского Василия Васильевича с протом и старцами Святой горы и его послания к Константинопольскому патриарху и византийскому императору (один и тот же текст, адресованный в разных списках либо главе Константинопольской Церкви, либо повелителю ромеев), духовное завещание одного из непримиримых противников унии — Марка, митрополита Эфесского,— и, наконец, послание трех Восточных патриархов против подчинения православной Церкви Риму.

Особняком среди источников стоит послание Константинопольского патриарха-униата Григория Маммы киевскому князю Александру (Олельку) Владимировичу в ответ на его несохранившуюся грамоту с вопросами о том, что же в действительности произошло на Флорентийском Соборе, на каких условиях состоялось соглашение «с латиною».

Отсутствие сборника, объединяющего материалы по истории Флорентийской унии в древнерусской книжности, видимо, не случайно, а закономерно. Для православной славянской историографической традиции средневековья в освещении определенных исторических событий при наличии различных источников характерным было создание не сборника, а скорее компиляции с элементами сборника, при этом не всеобъемлющей, а со строгим отбором источников. Такой компиляцией стало составленное около 1461–1462 гг. на основе «Повести» Симеона Суздальца «Слово избранно, еже на латину», в сокращенном виде вошедшее во многие летописные своды XV–XVI вв. начиная с великокняжеского свода 1479 г. [1] Кроме обработки «Повести» Симеона «Слово» содержит также послание папы Евгения «великому князю московскому» и послание Исидора из Буды. В Своде 1518 г. (Софийская II и Львовская летописи) текст «Слова» сопровождают определение Ферраро-Флорентийского Собора [2] и послание великого князя византийскому императору.

Показательно осознание древнерусскими книжниками Флорентийского Собора и последовавших за ним событий как важного явления русской истории, выразившееся во включении этого пространного текста в летопись, а не в хронографический свод (например, в Летописец Еллинский и Римский), в Русский хронограф редакции 1512 г. летописная редакция «Слова» не вошла [3]. Причина не только и не столько в том, что текст отсутствовал в летописном источнике памятника — Сокращенном летописном своде 1493 г., он скорее ассоциировался в первую очередь с русской историей, которая, по мнению составителей, не должна была перевешивать в Хронографе всемирно-историческую часть.

Самостоятельная (нелетописная) традиция XV–XVII вв. наиболее богата у «Повести» Симеона Суздальца, при этом памятник мог переписываться как в полемическом, так и в неполемическом окружении: при хронографах, вместе с другими «хождениями» (в т. ч. и на Флорентийский Собор). Полемические антилатинские сборники (не посвященные специально Флорентийской унии), содержащие повесть, представлены поздними списками XVII в. и отражают ситуацию уже после Брестской унии, то же самое можно сказать и о хронографах [4]. Текст «Повести» Симеона Суздальца, содержащийся в них, относится ко второй разновидности первой редакции по классификации А. Д. Щербины [5], или же (что то же самое) ко второй нелетописной редакции по классификации Н. В. Мощинской [6].

Наиболее древний текст «Повести» Симеона Суздальца сохранился в составе сборников, архетип которых возник, вероятно, в 1-й половине 60-х гг. XV в. (terminus ante quem non составляет здесь «Слово на латину», открывающее сборник и созданное, как сказано выше, в 1461–1462 гг.). Списком, наиболее близким к архетипу, исследователи считают сборник середины XVII в. (ОР РГБ. Музейное собрание. № 939), восходящий, по мнению Л. В. Черепнина, к рукописи 60-х гг. XV в., написанной в Троице-Сергиевом монастыре [7]. Старшие из реально сохранившихся рукописей, близкие по составу к Музейному сборнику — РНБ. Софийское собрание. № 1465 (конец XV — начало XVI в.) и № 1464 (первая треть XVI в.),— происходят из Кириллова Белозерского монастыря [8] и, весьма вероятно, созданы в нем. Книжные связи Кириллова Белозерского и Троице-Сергиева монастырей в XV в. хорошо известны [9], и сходство рассматриваемых сборников — лишнее свидетельство тому. Лучшая сохранность кирилловской традиции памятников по сравнению с троицкой объясняется, возможно, меньшей «востребованностью» достаточно отдаленной монастырской библиотеки до середины XVII в.

Рукописная традиция памятников, содержащих непосредственные отклики православного общества на Флорентийскую унию, изучена значительно хуже, чем «Повесть» Симеона Суздальца и сопровождающие ее документы. Так, завещание Марка Эфесского и Послание трех Восточных патриархов дошли в раннем списке 2-й трети XV в. в сборнике троице-сергиевской библиотеки № 177 [10]. Весьма вероятно, что сборник был и написан здесь же. Однако окончательное решение вопроса требует обстоятельного палеографического исследования кодекса.

Как и старшие списки «Повести» Симеона Суздальца, с Кирилло-Белозерским монастырем связаны и ранние списки посланий афонских старцев великому князю Василию II Васильевичу и этого князя Константинопольскому патриарху. Оба они дошли в составе сборников известного книгописца Евфросина из Кириллова Белозерского монастыря. Первое из них содержится в сборнике РНБ. К-Б 22/1099 (л. 244–250) и написано рукой самого Евфросина на бумаге, датируемой серединой XV в., что свидетельствует о несомненном интересе к сочинению и его актуальности для Московской Руси в это время [11].

Список послания Василия Темного патриарху содержится в сборнике того же собрания № 11/1088 (л. 7–18 об.), текст написан не Евфросином, а другим писцом [12]. Сборник в целом датирован описателями 90-ми гг. XV в., но к посланию это не относится. Поскольку размер текстового поля этих листов отличается от листов с почерком Евфросина и третьего писца, а почерк в рукописи далее не встречается, послание является, вероятно, частью более раннего сборника, включенной в состав дошедшего до нас кодекса в 90-х гг. XV в. О. А. Абеленцевой удалось установить, что фрагменты водяного знака на этих листах («виноградная гроздь») идентичны № 1039 в альбоме Н. П. Лихачева. Знак взят из рукописи РНБ. FI 207 («Тактикон» Никона Черногорца), написанной в 1461 г. в Симоновом монастыре.

В то же время послание великого князя на Афон, ответ на которое сохранился в сборнике Евфросина, дошло лишь в списке 1-й трети или 2-й четверти XVI в. (РНБ. Софийское собрание. № 1454), вероятно также кирилло-белозерского происхождения [13]. Послание сопровождается здесь ответом (разночтения со списком Евфросина немногочисленны), оба памятника не раз публиковались по данной рукописи [14].

В целом древнерусская традиция эпистолярных памятников антиуниатской направленности, вызванных Ферраро-Флорентийским Собором, заставляет полагать, что пик интереса к ним пришелся на первые десятилетия после попытки заключения унии. Как только «Слово на латину» обрело в последней трети XV в. значение канонического текста по истории Флорентийского Собора и обличению его деяний, роль других памятников заметно уменьшилась и они тиражировались лишь изредка (особого внимания заслуживает включенное в Свод 1518 г. послание Василия Темного к императору).

Только в поздних списках (не ранее середины XVII в.) сохранилось послание Григория Маммы князю Александру (Олельку) Владимировичу (ГИМ. Син. 46 [15]. БАН. Устюжское собрание № 10 [16]; РНБ. Собрание Погодина. № 1572 [17]). Памятники XV в. (особенно небольшие по объему, в первую очередь эпистолярные), сохранившиеся только в списках XVII в., не являются для древнерусской книжности чем-то необычным. Достаточно напомнить послание Епифания Премудрого Кириллу Тверскому [18] или корпус посланий 10-х гг. XV в., связанных с избранием на митрополичью кафедру Григория Цамблака, дошедший в списке конца XVII в. [19] Однако, учитывая адресата — киевского князя — в данном случае не следует отрицать возможность, что текст стал известен московским книжникам только в XVII в.

Нельзя не заметить, что в целом западнорусская традиция, известная в настоящее время, небогата сочинениями, связанными с Флорентийской унией (за исключением, разумеется, компилятивной «Истории о листрикийском Флоренском Соборе», изданной в Остроге в 1598 г.). Порой они встречаются в ином контексте, чем в рукописях, происходящих из Московской Руси. Так, ранний список грамоты с определением Флорентийского Собора (последняя четверть XV в.), находящийся в известном сборнике ГИМ. Син. № 558, сопровождает здесь кириллическую транслитерацию глаголической мессы и ряд переводов с латыни и чешского языка (подробнее о нем ниже в приложении, посвященном западнорусским переводам XV в.). Но более показательно то обстоятельство, что униатские полемисты начала XVII в. вынуждены были искать славянские источники (прежде всего документальные) по истории Флорентийского Собора в рукописях великорусского происхождения. Едва ли не главным из них явился список летописи, отражающей (судя по составу документов, включенных в летописную редакцию «Слова на латину») Свод 1518 г. и, вероятно, попавшей в Вильно в Смутное время. К этой «Хронике Московской» апеллирует униатский полемист Лев Кревза в «Обороне унии» (Вильно, 1617), упоминая грамоту («универсал») митрополита Исидора, данную в Буде [20]. Летописный текст из «Хроники» полностью включен в большой историко-полемический сборник 1-й четверти XVII в. (Ватикан. Слав. 12 [21]), составление которого атрибутируется тому же Кревзе [22]. Парадоксальным образом текст, обличающий Флорентийскую унию, стал инструментом защиты унии Брестской.

Дата добавления: 2015-08-18