Военный ренессанс

Ген. Куропаткин в своих «Итогах» несчастной японской кампании писал о командном составе:

«Люди с сильным характером, люди самостоя­тельные, к сожалению, не выдвигались вперед, а пре­следовались; в мирное время они для многих началь­ников казались беспокойными. В результате такие люди часто оставляли службу. Наоборот, люди бесхарактерные, без убеждений, но покладистые, всег­да готовые во всем соглашаться с мнением своих на­чальников, выдвигались вперед».

Японская война привела нас и к другому «откры­тию», что командному составу необходимо учиться. До войны начальник, начиная с должности ко­мандира полка, мог жить спокойно с тем «научным» багажом, который был вынесен из военного или юн­керского училища; мог не следить вовсе за прогрес­сом военной науки, и никому в голову не {245} приходило поинтересоваться его познаниями. Какая-либо по­верка почиталась бы оскорбительной. Общее состоя­ние части и отчасти только управление ею на манев­рах давали критерий для оценки начальника. Послед­нее, впрочем, весьма относительно: при нашем всеоб­щем благодушии грубые ошибки сходили безнака­занно.

В 1906 году вышло впервые высочайшее повеле­ние «установить соответствующие занятия высшего командного состава, начиная с командиров частей (полков), до командиров корпусов включительно, направленные к развитию военных познаний». Это нов­шество вызвало на верхах большое раздражение: ворчали старики, видя в нем «поругание седин» и «подрыв авторитета».

Но дело пошло понемногу, хотя первое время не без трений и даже курьезов. Занятия со старшими на­чальниками заключались нормально в двухсторонних военных играх на планах или в поле.

Многократно участвуя в этих занятиях, я вынес убеждение в боль­шой их пользе. Не говоря уже о поучительности их, они давали возможность участникам присмотреться друг к другу и способствовали добровольному или принудительному отсеиванию невежд.

Как туго входила в сознание военных верхов идея необходимости учиться, свидетельствует эпизод, слу­чившийся в 1911 году. По инициативе военного ми­нистра Сухомлинова была организована в Зимнем дворце военная игра с участием вызванных для этой цели командующих войсками округов — будущих командующих армиями. Игра должна была вестись в присутствии государя, который лично принимал участие в составлении первоначальных директив, в {246} качестве будущего Верховного главнокомандующего (Будущим Верховным главнокомандующим государь счи­тался до самого объявления 1-й мировой войны. Только 14 ав­густа 1914 года он распорядился назначить на этот пост вел. кн. Николая Николаевича.). В залах дворца все было приготовлено для ведения игры. Но за час до назначенного срока главнокоман­дующий войсками Петербургского военного округа, великий князь Николай Николаевич добился у госу­даря ее отмены... Сухомлинов, поставленный в нелов­кое положение, подал в отставку, которая не была принята.

Только в 1914 году, перед самой войной, в Киеве Главному управлению Генерального штаба удалось провести военную игру, старшими участниками ко­торой были будущий главнокомандующий и коман­дующие армиями на Австрийском фронте. В основа­ние этой весьма поучительной игры, в которой и я принимал участие в скромной роли начальника ка­кого-то авангарда, были приняты во внимание фак­тические планы как наши, так и австрийский, который незадолго перед тем удалось добыть нашей агентуре из Генерального штаба в Вене. Впрочем, ввиду того, что дело получило огласку, начальник австрийского Генерального штаба Конрад фон Генцендорф в последние недели перед войной успел из­менить свой план.

В результате введения нового пенсионного уста­ва, новых аттестационных правил и проверки знаний старших начальников, начался и добровольный уход многих и принудительное отсеивание, которое армей­ский юмор окрестил названием «избиение младенцев». В течение 1906-1907 годов было уволено и заменено от 50 до 80% начальников, от командира полка до командующего войсками округа. Приостановленный, {247} было, в 1906 году закон о предельном возрасте в 1910 г. был восстановлен, способствуя омоложению офицерского корпуса. Поднялся также и образова­тельный ценз: в списке генералов в 1912 году было 55,2% окончивших одну из военных академий.

Все эти мероприятия, если и не могли за 10 лет пересоздать командный состав, то, во всяком случае, значительно подняли его уровень по сравнению с эпо­хой японской войны.

***

Полоса безвременья вызвала в армейской среде государственно-опасное явление. Неудачи минувшей войны и отношение общества и печати к офицерст­ву поколебали во многих офицерах веру в свое при­звание. И начался «исход», продолжавшийся пример­но до 1910 года и приведший в 1907 году к некомп­лекту в офицерском составе армии до 20%.

Но далеко не все поколебались. Наряду с «бегст­вом» одних, маньчжурская неудача послужила для большинства моральным толчком к пробуждению, в особенности среди молодежи. Никогда еще, вероят­но, военная мысль не работала так интенсивно, как в годы после японской войны. О необходимости ре­организации армии говорили, писали, кричали. Уси­лилась потребность в самообразовании, значительно возрос интерес к военной печати.

Тем временем и военное ведомство частью при­ступило, частью наметило ряд реформ: омоложение и улучшение командного состава, повышение образо­вательного ценза военных училищ, организация кад­ров второочередных дивизий, усиление артиллерии, новая дислокация и т. д. Но работа эта шла страш­но медленно, будя в армии тревогу и нарекания. {248} Новый устав о воинской повинности, например, вышел только в 1912 году, далеко не оправдав ожиданий. Новое положение о полевом управлении войск было утверждено только в начале мировой войны. Ряд ко­миссий по реорганизации быта и хозяйства войск так и не закончили к войне выработку новых норм.

В 1909 году военный министр секретным цирку­ляром сообщил старшим начальникам о возникнове­нии тайных офицерских организаций, поставивших себе якобы целью ускорить насильственными мерами, по их мнению, «медленный и бессистемный ход ре­организации армии». Министр требовал принятия мер против этого явления... Об организациях подобного типа я никогда не слышал и уверен, что они и не существовали. Были явления другого порядка.

Еще осенью 1905 года, после заключения мира с Японией, в отряде ген. Мищенко, по инициативе стар­шего адъютанта штаба, капитана Хагандокова, состо­ялось собрание десятка офицеров для обсуждения предложенного им проекта офицерского союза, осно­ванного на выборном начале и имевшего целью оздо­ровление армии. Я присутствовал на двух таких со­браниях до отъезда своего в Европейскую Россию. Цель была благая, но та форма, в которую должно было вылиться сообщество — что-то вроде офицер­ского совдепа — казалась несродною военному строю, и потому я не принял участия в осуществлении про­екта. Позднее я узнал из газет, что в мае 1906 г. в Петербурге, с разрешения военного министра Ридигера, состоялось заседание вновь возникшего об­щества, принявшего наименование «Обновление». Открытое собрание это привлекло большую офицер­скую аудиторию, главным образом, благодаря слуху, что членом общества состоит популярный ген. Мищенко. Временный председатель «Обновления», {249} капитан Хагандоков изложил программу общества — самую благонамеренную: самообновление и самоусо­вершенствование; подготовка кадров, соответствую­щих современным требованиям войны; борьба с ру­тиной и косностью, «принесшими так много горя Го­сударю и Отечеству». Устав общества представлен был военному министру, который его не утвердил.

Тем дело и кончилось.

Эпизод этот имел впоследствии неожиданное для меня продолжение. Тем, кто черпает «исторический материал» из советских источников, известно, как преломляется он в советском кривом зеркале. Некто Мстиславский, вся деятельность которого заставляет предполагать, что был он в то время провокатором, в 1928 году напечатал в советском «историческом» журнале («Каторга и ссылка», № 2.) свои воспоминания о мифическом офицер­ском союзе, в котором он якобы играл руководя­щую роль. В них он, между прочим, писал: «В ря­дах тайного офицерского революционного союза 1905 года числился, правда очень конспиративно, ни­чем себя не проявляя, будущий «герой контрреволю­ции» Деникин. Он был в то время на Дальнем Восто­ке и его вступление в союз в высоких уже чинах про­извело на дальневосточных товарищей наших чрезвычайное впечатление».

Парижская эмигрантская газета «Последние Ново­сти» поместила рецензию на этот журнал и приведен­ную мною выдержку из статьи Мстиславского. Я по­слал в газету опровержение: «Всю жизнь работал открыто, ни в какой, ни тайной, ни явной политической или иной организации никогда не состоял, ни с од­ним революционером до 1917 года знаком не был; а если кого-нибудь из них видел, то, только присутствуя случайно на заседаниях военных судов»...

{250} Прошло 14 лет. 1942 год. Я жил в захолустном городке на юге Франции под бдительным присмотром Гестапо. В газете немецкой пропаганды на русском языке «Парижский Вестник» появилась статья друго­го провокатора, только уже справа, полковника Феличкина, который, обличая роль «жидомасонов» в истории русской революции, привел без всякой свя­зи с текстом упомянутые фразы Мстиславского, со­проводив их доносом: «Ярый противник сближения России с Германией Деникин, парализуя дальновид­ную политику ген. П. Н. Краснова, на наших гла­зах уже перешел в жидомасонский лагерь». (Во время гражданской войны 1918-1919 г., в противопо­ложность моей Добровольческой армии, донской атаман, ген. Краснов вел германофильскую политику, а во время 2-й мировой войны находился на службе Германии.)

Феличкин не успел выслужиться перед немцами, так как вскоре умер.

С 1908 года интересы армии нашли весьма вни­мательное отношение со стороны Государственных Дум 3-го и 4-го созыва, вернее их национального сектора. По русским основным законам вся жизне­деятельность армии и флота направлялась верховной властью, а Думе предоставлено было рассмотрение таких законопроектов, которые требовали новых ассигнований. Военное и морское министерства рев­ниво оберегали от любознательности Думы сущность вносимых законодательных предположений. На этой почве началась борьба, в результате которой Дума, образовав «Комиссию по государственной обороне», добилась права обсуждать по существу, «осведомив­шись через специалистов», такие, например, важные {251} дела, как многомиллионные ассигнования на построй­ку флота и реорганизацию армии.

«Осведомление» шло двумя путями: при посред­стве официальных докладчиков военного и морского ведомства, которые давали комиссии лишь формаль­ные сведения, опасаясь, что излишняя откровенность, став известной левому сектору Государственной Ду­мы, может повредить делу обороны, и путем част­ным. По инициативе А. И. Гучкова (Одно время председатель Думы.) и ген. Василия Гурко (Тогда председатель комиссии по описании русско-японской войны, Впоследствии главнокомандующий Западным фрон­том.), под председательством последнего, обра­зовался военный кружок из ряда лиц, занимавших ответственные должности по военному ведомству, ко­торый вошел в контакт с умеренными представителя­ми Комиссии по государственной обороне.

Многие участники кружка, как ген. Гурко, полковники Лукомский, Данилов и другие, играли впоследствии боль­шую роль в Первой мировой войне. Все эти лица не имели никаких политических целей, хотя за ними и утвердилась шутливая кличка «младотурок». На сов­местных с членами Думы частных собраниях обсуж­дались широко и откровенно вопросы военного стро­ительства, подлежавшие внесению на рассмотрение Думы. Военные министры Ридигер и потом Сухомли­нов знали об этих собраниях и им не препятствовали. Так шла совместная работа года два, пока в самом военном кружке не образовался раскол на почве рез­кой и обоснованной критики частным собранием не­которых, внесенных уже в Думу, без предварительно­го обсуждения в нем, законопроектов. Об этом узнал Сухомлинов и встревожился. Лукомский и трое дру­гих участников вышли из состава кружка. «Мы не {252} могли, — писал мне впоследствии Лукомский, — добиваться, чтобы Дума отвергала законопроекты скрепленные нашими подписями». В отношении других, более «строптивых» «младотурок», в том числе и самого Гурко, Сухомлинов, после доклада госуда­рю, принял меры к «распылению этого со-правительства», как он выражался, предоставив им соответ­ственные должности вне Петербурга.

(Невольно напрашивается сопоставление: как расправляется самодержец Сталин с уклоняющимися или только с подозреваемыми в уклоне от «генераль­ной линии» партии?!)

В таких, более чем умеренных, формах выража­лась в военном мире оппозиция. Только военная пе­чать, как увидим ниже, пользовавшаяся такой свобо­дой, как ни в одной из великих западных держав, не переставала тревожить власть имущих.

Дата добавления: 2015-08-18