НА КОНЦЕРТЕ

Гостиные и сады мэрии были открыты для бала и для концерта, являвшимися неизменным добавлением к ежегодной регате. Гостиные и сады примыкали друг к другу, и благодаря чьей-то удачной выдумке в садах были развешаны люстры, гостиные же были заставлены цветами. Присовокупим к сему, что филантропия сделала все от нее зависящее, чтобы как можно лучше провести концерт и составить его программу. Было обеспечено участие пианиста, получившего награду от испанской королевы, равно как и участие этих неизменных «двенадцати горских певцов», которые, в соответствии с географической широтой местности и с требованиями моды, превращались то в тирольских певцов, то в шотландских, то в швейцарских, то в венгерских и даже в «pifferari»[19]

На сей раз они согласились выступить в качестве всего-навсего «пиренейских певцов».

Черные бархатные куртки и высокие гетры составляли их национальный костюм, который был упомянут среди прочих достопримечательностей программы и который при ближайшем рассмотрении обычно представляет собой костюм горцев всех стран мира.

Кроме того, в программу концерта входили две-три арии из опер, которые должны были исполняться теми меланхолическими девицами, каковые не принадлежат ни к театральному миру, ни к светскому обществу и которые в музыкальных кругах играют приблизительно ту же роль, что летучие рыбки в системе мироздания. Оркестр, музыкантов для коего набрали из разных филармонических обществ департамента, бесспорно, являлся самым блестящим участником концерта.

С наступлением вечера, то есть к восьми часам, начали съезжаться приглашенные. Было тепло, и всюду виднелись только белые платья. Это особое очарование, рожденное жаркими вечерами на морском берегу, постепенно ширилось и ширилось; каждый предмет казался невыразимо прекрасным; деревья качались, словно бросали прозрачные струи; трава, мягкая и нежная, стлалась под ногами; прелестные звуки музыки летели к бледному небу, околдовывая самих исполнителей; с инструментов, с губ музыкантов слетало дыхание самой природы.

В атмосфере этого очарования прогуливались взад и вперед женщины с непокрытыми головами и с букетами в руках.

Но прежде чем перейти к событиям этого вечера, мы должны вернуться к Иренею де Тремеле. Путь к нему покажется нам тем более коротким, что «Гостиница для всего мира» находилась по соседству с мэрией, и сады их примыкали друг к другу.

Иреней был один; он что-то писал.

Он писал, как это делают накануне дуэли даже самые хладнокровные люди. Он был храбр, он проявлял свою храбрость неоднократно, но сейчас он все же не мог совершенно избавиться от власти предчувствий. Лицо его было мрачнее обычного; он невольно стискивал перо, и оно дрожало у него в пальцах. Но он не останавливался, он продолжал писать; можно было предположить, что он не хочет задумываться.

Внезапно раздался стук в дверь.

Он с раздражением встал, подошел к двери и открыл ее.

Мертвенная бледность залила его лицо, когда он увидал Марианну.

– Это вы!…– произнес он.

Он не осмелился назвать ее по имени.

– Это я, Иреней.

На ней был парадный туалет; ее черные волосы трепетали на белоснежных обнаженных плечах.

Иреней схватил ее за руку и увлек за собой в комнату.

Не сводя с него глаз, она села на канапе.

Он остался стоять.

Он никак не ожидал подобного визита; нервная дрожь сотрясала все его тело, и несколько мгновений он был не в состоянии выговорить хоть одно слово.

– Что вам угодно? – несколько оправившись от этого удара, произнес он.

– Вы сами знаете.

Иреней опустил голову и не ответил.

– Я хочу, чтобы он жил,– прибавила она.

И так как он по-прежнему хранил молчание, она продолжала:

– Случай открыл мне все. Сегодня утром я вернулась от графини д'Энгранд, и в ту минуту, как я подошла к своему номеру, я услышала голоса в комнате Филиппа. Я прислушалась. У него был ваш секундант. Я узнала обо всем: о том, что вы встречаетесь завтра утром, о том, где вы встречаетесь, о том, какой выбран род оружия. Иреней, мне пришлось собрать все свои силы и всю решимость чтобы прийти к вам с мольбой.

– Вы, стало быть, предполагаете, что я способен отказаться от дуэли?

– Я надеюсь на ваше сердце и на мою просьбу.

– Но вы прекрасно знаете, что этот человек вас не любит или, вернее, никогда вас не любил!

– Иреней!

– Да, он никогда вас не любил! С ним ваша жизнь ежечасно превращается в жизнь мученицы.

– Кто вам сказал? Вы заблуждаетесь!

– Несчастная женщина!– прошептал он.

Он подошел к столу, за которым писал, вынул из ящика уже знакомую нам записную книжку и протянул ее Марианне.

– Вы видите: мне известно все,– сказал он,– этот человек – ваше несчастье, и вы не можете этого отрицать.

Марианна испустила вздох.

– Мало того, что он вас не любит,– он вас ненавидит,– продолжал Иреней.– Вы для него обуза, вы ему в тягость!

– Я знаю,– отвечала она.

– Но тогда почему же вы хотите, чтобы он жил?

Иреней устремил на нее долгий, печальный взгляд. Всю свою кровь, всю душу, все воспоминания, все надежды он вложил в следующие слова:

– Вы только начинаете жить, Марианна; вы еще не знаете, что такое безответное чувство; вам еще неизвестно, какое пагубное влияние оказывает подобного рода ошибка на всю будущую жизнь. Выслушайте меня и поверьте мне: это скверный человек, повторяю вам; я сам знаю это, я знаю это и от других людей. Предоставьте Богу решить его участь

– Вы жестоки, Иреней!

– Нет, я только справедлив.

– Значит, вы себялюбец; это самолюбие заставляет вас мстить ему, это ваше самолюбие вы хотите удовлетворить завтрашней встречей!

Иреней пожал плечами.

– Когда-нибудь вы скажете мне спасибо за то, что я завтра сделаю для вас,– произнес он.

– Скажу спасибо за смерть Филиппа? Да серьезно ли вы говорите, или это не больше чем жестокая шутка? Вы сейчас заговорили о Боге, но Бог не нуждается в том, чтобы кто-то заменил Его. И потом Филипп совсем не такой, как о нем говорят и как я сама могла сказать в минуту раздражения. Мне кажется, я знаю его лучше, чем вы; в течение года я виделась с ним ежедневно, тогда как вы были свидетелем двух или трех его поступков за всю жизнь, и по ним-то вы его и судите. Как же можно судить так о ком бы то ни было? Уверяю вас, у Филиппа есть и хорошие стороны!

– О, да! – иронически пробормотал Иреней.

– Я видела, как он однажды плакал у моего изголовья, когда я болела!

– Только однажды?

– А кроме того, хотя бы он был чудовищем, вам-то что до этого? Я люблю его таким, какой он есть, я люблю его ради себя самой. Это эгоизм, я согласна. Но я ни за кем в мире не признаю права являться ко мне и объявлять: «Человек, которого вы любите,– человек скверный; не мешайте нам, и мы его убьем»!

– Вы слепы! – воскликнул Иреней.

– О нет, я прекрасно все вижу,– возразила Марианна.– Разве я первая рабыня, которая не желает покидать своего господина? Вы человек наблюдательный, вы, наверное, не раз видели примеры подобного покорения сердец. Моя жизнь принадлежит Филиппу; может быть, в этом есть нечто сверхъестественное, но когда он со мной, я способна только повиноваться и любить!

– Но ведь вы страдаете!

– Я привыкла к страданиям и буду привыкать к ним все больше и больше. Когда-то и я была ребенком; в то время слезы градом лились у меня из-за булавочного укола; теперь я уже не плачу…

– Даже от самых страшных обид,– покачав головой, закончил Иреней.

– Иреней, пожертвуйте ради меня вашей злобой на Филиппа, умоляю вас, простирая к вам руки!

– Это невозможно, Марианна!

– Но ведь вы убьете меня, а не его! – воскликнула она.

– А кто вам сказал, что я убью его? Кто вам сказал, что не я погибну на дуэли? Надейтесь, Марианна, надейтесь…– с горькой улыбкой прибавил он.

При этих несправедливых словах Марианна взбунтовалась. Она направилась было к двери, но на полпути остановилась.

– Что ж,– заговорила она,– я претерплю все. Я вынесу вашу жестокость до конца. Бог свидетель, что все уважение, вся признательность моего сердца были отданы вам. Но если вы можете столь неверно судить о моих чувствах,– что ж! Я дойду до последней степени унижения; я просила вас, простирая к вам руки, теперь я буду умолять вас, стоя на коленях!

– О Марианна!

– Эта дуэль не должна состояться; нельзя, чтобы один из вас запятнал себя кровью другого. Оскорбление, которое вы нанесли Филиппу, не могло быть смертельным. Откажитесь же от вашего пагубного замысла!

– Сейчас уже слишком поздно.

– Нет!

– Марианна, бывают на свете роковые обстоятельства; эта дуэль принадлежит к их числу. Ничто не может предотвратить ее!

– И вы пойдете туда?

– Пойду.

– Вы будете стрелять в него?… О, если вы это сделаете,– не давая Иренею времени ответить, вскричала она,– я вас возненавижу!

Иреней посмотрел на нее с грустным удивлением.

– Вы меня возненавидите,– медленно повторил он, словно не вполне понимая смысл этих слов.

Женщина энергично кивнула головой, и это означало:

– Да!

Он отвернулся, чтобы она не видела страдальческого выражения его лица.

Две минуты протекли в тягостном молчании.

Вся жестокость, которая таилась в натуре Марианны, пробудилась и накалилась. Глаза ее сверкали огнем в полумраке комнаты. Теперь этот огонь будет гореть постоянно.

– Быть ненавидимым ею!– снова прошептал Иреней.

Музыка, игравшая в саду, проникла в окно, оставшееся открытым, и достигла их слуха. Порывистый ветер колебал пламя свечи. Эти неровные звуки и этот дрожащий свет составляли превосходный аккомпанемент этой полной горечи сцене.

– Нет,– произнес Иреней,– довольно и того, что она забудет меня; я не хочу, чтобы она меня возненавидела.

– Что же вы мне ответите?– затаив дыхание, спросила Марианна.

– Пусть свершится ваша судьба, несчастная женщина, и пусть этот человек живет, коль скоро с его жизнью связана ваша жизнь!

– О, благодарю вас, Иреней!

– Пусть он живет до тех пор, пока чаша не переполнится, и пусть он заслужит ваши проклятия!

Марианна не слушала его.

Она схватила его руку, и на нее полились радостные слезы.

Он вырвал руку – эти восторги причиняли ему боль – и произнес дрожащим от волнения голосом:

– Могу ли я еще чем-нибудь пожертвовать, после того, как я принес вам в жертву свое достоинство? Думаю, что не могу. Расстанемся же, Марианна, и на сей раз навсегда!

– Навсегда,– машинально повторила она.

– Прощайте!– сказал он.

– Прощайте, и вечное вам спасибо! – воскликнула Марианна и удалилась, то и дело оборачиваясь.

Через десять минут Иреней спустился в сады мэрии, чтобы подышать воздухом: он задыхался.

– А-а, вот и вы! – беря его под руку, воскликнул господин Бланшар.– Идемте! Маркиза де Пресиньи и графиня д'Энгранд уже приехали!

Иреней покорно последовал за ним.

Оба вошли в концертный зал.

Двенадцать горских певцов закончили народную песню, которая в их исполнении напоминала звучание органных труб.

Слушатели дружно аплодировали, за исключением графини д'Энгранд и ее сестры.

Читателю известно, что они уступили просьбам мэра Тета, только поняв, что от него не отделаешься и что не приехать попросту невозможно.

Впрочем, они, сколько могли, дали почувствовать свое нерасположение и подчеркнутой простотой туалетов, и тем, что явились позже всех.

Тем не менее они взяли с собой Амелию.

Все это не помешало, однако, мэру Тета, разорившемуся и оставшемуся на мели дворянину, бывшему пажу короля Карла X, устроить им прием по всем правилам этикета старого двора.

Для них были оставлены лучшие, то есть передние места, но обе сестры заупрямились и из каприза не пожелали покинуть самый темный угол гостиной.

В этом-то углу и заметил их Иреней.

Они сделали ему знак, чтобы он подошел к ним.

– Идите же к нам,– обратилась к нему графиня д'Энгранд, когда он был уже поблизости,– идите к нам, а то мы затерялись в этой толкотне.

Иреней, по пятам за которым неотступно следовал господин Бланшар, обдумывал, как ему приступить к делу.

– Что с вами? – спросила графиня.– Неужели музыка этих мужланов так сильно на вас подействовала? Вы выглядите так, словно она вас потрясла!

– Дело в том, что я кое-чего боюсь,– отвечал он, пытаясь улыбнуться.

– Чего же вы боитесь?– спросила госпожа д'Энгранд.

– Я боюсь что вы сейчас раскаетесь, что подозвали меня.

– О Боже!

– Да, вы видите перед собой предателя, изменника…

– Вы приводите меня в ужас!

– Человека, который не оправдал вашего доверия,– продолжал он, делая шаг в сторону и таким образом показывая, что он здесь не один.

– Да в чем же дело?

– Госпожа д'Энгранд, госпожа де Пресиньи, представляю вам… господина Бланшара!

Иреней предвидел, какое впечатление это имя произведет на сестер; они были ошеломлены.

Господин Бланшар, стоявший теперь на свету, взял слово.

– Сударыни,– заговорил он,– на меня и только на меня должен обрушиться ваш гнев, и я готов выдержать его тяжесть. Господин де Тремеле действовал по принуждению; позже он вам все расскажет. А пока я должен вам и должен самому себе возместить…

– Возместить?– холодно переспросила госпожа д'Энгранд.

– А разве вы забыли? – произнес господин Бланшар.

В пальцах его засверкал луидор.

Графиня д'Энгранд невольно улыбнулась.

– Господин де Тремеле был совершенно прав, когда сказал нам, сударь, что вы всегда достигаете своей цели.

Эти слова произнесла маркиза де Пресиньи.

Господин Бланшар низко ей поклонился.

– Я буду считать, что не достиг своей цели, сударыня,– отвечал он,– до тех пор, пока не получу прощения за мою настойчивость, впрочем, вполне понятную, и за вполне невинный обман.

– Это зависит от вас,– отвечала маркиза.

– Как – от меня?

– Маркиза права,– вмешался Иреней.– Вы уже заняли место: стало быть, самое трудное позади. Вы заняли это место хитростью, но, в конце концов, на войне как на войне! И теперь уже вы сами должны заставить всех забыть о своей победе.

– А мы предупреждаем, что будем долго о ней помнить,– прибавила маркиза де Пресиньи.

Господин Бланшар не сводил с нее глаз.

Он сел именно рядом с нею.

Амелия сидела с другой стороны, рядом с матерью. Ее внимание было всецело поглощено концертом: это был один из первых концертов, на который она пришла.

Сейчас она особенно пристально смотрела на эстраду, на которую церемонно поднялась какая-то женщина, сопровождаемая самим мэром.

Амелия схватила за руку графиню д'Энгранд.

– Ах, матушка! Смотрите!– воскликнула она.– Это та самая дама, которая была у нас сегодня утром.

Графиня взглянула на эстраду: в самом деле, это была Марианна. Извещенный о ее приезде, мэр Тета сегодня днем просил ее украсить своим присутствием праздник и спеть в пользу бедных. Марианна, снедаемая тревогой и все еще не пришедшая в себя после несчастного случая, отказалась. Но когда наступил вечер, она, успокоившись и обретя силы благодаря обещанию Иренея, изменила свое первоначальное решение и уступила новым просьбам, которыми ее осаждали.

По залу пробежал шепот удовольствия и любопытства. Имя и талант Марианны ни для кого не были тайной; этому городку необыкновенно повезло.

Когда Марианна появилась на эстраде, первые аплодисменты вызвала ее красота. Успокоившись за жизнь Филиппа Бейля, она, если можно так выразиться, излучала сияние; ее глаза ласкали всех, ее губы улыбались победоносно, лицо было добрым; глубокое и ровное дыхание волнами вздымало ее прекрасную грудь; давно уже не ощущала она такого могучего вдохновения.

Внезапно ее взгляд, обегавший весь зал, встретился со взглядом графини д'Энгранд. Яркий, горячий румянец залил лицо Марианны; вид, присутствие этой женщины, уже ненавидимой ею, вызывали у нее самые горячие чувства. Ей придало силы всеобщее восхищение – она слышала восторженный шепот публики; она была горда своим талантом – она знала, что она талантлива, и ей хотелось забыть об оскорблении, которое она стерпела сегодня утром.

Марианна пела около получаса, сама себе аккомпанируя на фортепьяно; никогда еще душа ее не растворялась в голосе всецело, и никогда еще этот голос не звучал так, как сегодня,– то нежно, то звонко, то властно. Она не стремилась к эффектам, к экстравагантности исполнения, когда вокальная техника становится единственным средством певца; она оставалась верна традициям простоты – традициям великих маэстро. Сама взволнованная, она стремилась заразить своим волнением и публику; она старалась передать свои чувства и переживания тем, кто ее слушал. За фортепьяно сидела уже не только профессиональная певица, но и вдохновенная женщина. Она достигла тех высот, за которыми начинается царство мечты,– достигла головокружительных вершин, подняться на которые небезопасно, чему примером является Антония Гофмана[20]; силой своего энтузиазма она увлекла за собой на эти вершины приумолкших слушателей. И вот уже концертный зал постепенно исчезает из поля зрения слушателей; они испытывают какую-то тревогу, их ослепляет восторг, доходящий до экстаза перед феноменом магии искусства; можно было бы сказать, что души их разлучились с телом и полетели туда, куда звала их эта поющая душа, подобно рою пчел, привлеченному звуками цимбал.

Когда же Марианна умолкла, когда исчезло очарование музыки, слушатели вернулись к реальной жизни, и что-то похожее на глубокий вздох облегчения пролетело по всему залу.

А затем последовал взрыв аплодисментов и восторженных криков.

Марианна была величественна.

– Что с тобой, Амелия?– спросила графиня д'Энгранд, заметив блестящие от слез глаза дочери.

– Ах, матушка, это так прекрасно!– отвечала Амелия.

Аплодисменты не смолкали.

Графиня д'Энгранд, отнюдь не скрывавшая своего раздражения, повернулась к Иренею.

Иреней исчез – он был не в силах видеть Марианну, а главное, был не в силах слушать ее.

Он вышел, желая не только побыть один, но и обдумать способ исполнить обещание, которое он дал Марианне, и предлог для отказа от дуэли с Филиппом Бейлем.

Рядом с графиней оставались господин Бланшар и маркиза де Пресиньи.

Но, несмотря на инстинктивное отвращение, которое питала графиня д'Энгранд к этому незнакомцу, он в это время был занят таким серьезным разговором с маркизой, что она сочла невозможным прервать этот разговор.

Господин Бланшар говорил очень тихо, а маркиза де Пресиньи слушала его с явным интересом, даже с волнением.

– Сударыня,– заговорил он,– чтобы встретиться с вами, я проехал сто шестьдесят лье.

– Со мной, сударь?

– Да, сударыня.

– Если я правильно поняла вычурный слог станционного смотрителя, то в переводе это означает, что вы приехали из Парижа.

– Нет, я был немного дальше… в Сен-Дени.

– В Сен-Дени?– пролепетала изумленная маркиза.

– Три недели назад я был у смертного одра одной особы, о страшном конце которой вы наверняка узнали из газет.

– О какой особе угодно вам говорить?

– О госпоже Абади.

– О госпоже Абади…– несколько смущенно повторила маркиза.– А почему вы думаете, что я знала эту женщину?

– По очень простой причине: она поручила мне кое-что передать вам.

– Говорите тише! – поспешно произнесла маркиза де Пресиньи.

– В самом деле, мне советовали соблюдать величайшую осторожность; вот почему я выбрал для нашей беседы это место и эту толпу, полагая, что здесь я меньше, чем где бы то ни было, подвергаюсь опасности: я имею в виду, что за мной могут следить.

– А… что вы должны мне передать?

– Всего-навсего маленькую шкатулку.

– Так я и знала! – произнесла маркиза де Пресиньи, глаза которой засверкали.

Господин Бланшар не спускал с нее глаз. Его глубоко заинтересовала эта драма, в центр которой его швырнула могучая рука случая и в которой – он чувствовал это – он играет огромную роль.

– А эта шкатулка при вас? – продолжала маркиза де Пресиньи.

– Да.

– Отлично; больше ни слова. Моя сестра смотрит на нас, и, кажется, ее уже начинает удивлять наш разговор, так что давайте закончим его. Концерт подходит к концу, и я надеюсь, сударь, что вы соблаговолите оказать нам честь и проводить нас до кареты.

VIII

Дата добавления: 2015-08-18