The doctrine of bona fides in the Russian civil law

V. L. Volfson

The content and the degree of a legal representation of bona fides doctrine have constituted one of the most disputed subjects in the contemporary civil-law theory in Russia for several years till now. The topic brought out even more controversy since this principle was planted by recent amendments into the body of the Russia’a Civil Code as some sort of a legal obligation. The author proposes his own concept of bona fides as a principle of law, effectively allowing for its legal presence as a mere presumption, while putting its doctrinal understanding in a wider context within his theory of abuse of rights.

Key words: bona fides, principles of civil law, abuse of rights.

______________________

* Вольфсон Владимир Леонович

Санкт-Петербургский государственный экономический университет

Доцент кафедры гражданского права

кандидат юридических наук.

E-mail: [e-mail]

Volfson Vladimir Leonovich

Saint Petersburg State University of Economics

Lecturer of the Chair of Civil Law

PhD in Jurisprudence

E-mail: [e-mail]

1. Принцип, возведённый в норму.

В действующей ныне редакции ГК[1] требование добросовестности участников гражданских правоотношений, и как условие (основание) приобретения ими прав, и как критерий надлежащего исполнения обязанностей, присутствует со столь значительной и со столь контрастирующей по сравнению с прежним текстом кодекса частотой, что сомнений в концептуальном промысле законодателя не остаётся[2], даже если бы в ст. 1 это требование было не возведено в статус новейшего гражданско-правового императива. Помимо того, есть в ГК ещё и новеллы, где термин «добросовестность» не используется, но нет сомнений (а если они есть, то эта работа постарается их рассеять), что применённая в них конструкция связывает возникновение (осуществление) прав с добросовестностью правопритязателя или правообладателя.

Выглядит так, будто прежний правовой режим приобретение (осуществление) колоссального числа субъективных прав и надлежащее исполнение обязанностей вовсе не связывал с добросовестностью приобретателя и обладателя права или носителя обязанности. И, очевидно, так бывший текст ГК и воспринимается авторами, убеждёнными, что в российском гражданском праве дотоле, т.е. когда он был представлен только презумпцией в ст. 10, отсутствовал принцип добросовестности[3]. Нынче же, когда в первой же статье кодекса дважды, в пп. 3 и 4, субъектам вменяется правовой долг добросовестности, – блюсти его они должны не только «при установлении, осуществлении и защите права и при исполнении обязанностей», но ещё и при «извлечении преимуществ» из своего поведения, – сторонники этой теории имеют все основания считать то, что им виделось как упущение, искоренённым[4].

Вышеописанное правотворчество, по убеждению автора, было ошибочным уже потому, что оно наделяет этот принцип модальностью долженствования и тем самым кооптирует принцип права, адресованный ментальной реальности, в реальность правовую. Существеннее же всего то, что такое восприятие принципа добросовестности свидетельствует о неверном, на наш взгляд, понимании природы категории добросовестности в частном праве[5].

2. Стандарт правомерности притязания или обязанность?

Придание принципу добросовестности режима легального долженствования[6] манифестирует себя в системных дисфункциях порождаемого ею режима не хуже любой другой концептуальной ошибки.

Для начала, впрочем, следовало бы спросить себя: действительно ли в п. 3 новой редакции ст. 1 имеется в виду легальная обязанность (что в частном праве всегда должно означать симметричное ему субъективное право) или, быть может, это описание необходимого основания права и требование к исполнению обязанности? И при той, и при другой версии добросовестность конвертируется в модальность легального долженствования, но всё же – что именно здесь статутифицировано? Толкуя п. 3 ст. 1 в соответствии с тем, как предписывают означивание легального текста иерархические принципы его прочтения[7], мы должны заключить: в п. 3 описана легальная обязанность, в п. 4 – добросовестность как основание приобретения прав и требование к исполнению обязанности (условно – «стандарт правомерности притязания»). Вглядимся в текст п. 3 внимательнее. По самой меньшей мере, «осуществление и защита гражданских прав» уже не есть правопритязание ex definitio. Далее, совсем не таковы, как в п. 3 ст. 1, применяемые в ГК формулы для описания стандартов правомерности притязания; во всяком случае, они не содержат модального глагола «должны», что отражает частно-правовое существо правопритязаний – осуществляющим их субъектам никто не может предъявить требование об их обосновании[8]. В-третьих, описание действий, на которые возлагается долженствование, имеет не перфектную, а континуальную семантику, что, в частности, подчёркивается употреблением предлога «при», и потому даже по отношению к «исполнению обязанностей» требование добросовестности не может выступать как стандарт правомерности (в данном случае – надлежащего или реального исполнения), при том, что это единственный компонент правила п. 3 ст. 1, применительно к которому до этого последнего аргумента тестируемая версия могла бы показаться хотя бы сколько-нибудь правдоподобной. В-четвёртых, перед текстом нормы явно была поставлена задача описания всех мыслимых гражданско-правовых действий как таковых, а не как оснований для субъективных прав и стандартов исполнения обязанностей. И наконец, в соседнюю норму вынесено правило о недопустимости извлечения преимуществ из недобросовестного поведения, которое, хотя и представляет собой явную кальку с иного языка, но для своих целей с корректной внятностью вменяет добросовестности императивную ипостась стандарта правомерности притязания – основания приобретения права и освобождения от обязанности.

Получается, что, во всяком случае, легальный язык статутификации принципа добросовестности в п. 3, безотносительно смутных замыслов его сторонников, однозначно представляет его как правовую обязанность, но не как «стандарт правомерности притязания». После такого вывода не стоит удерживаться от указания на ряд недоразумений, которые повлечёт раскрытое понимание принципа добросовестности.

Дата добавления: 2015-08-09