Затмение

Вчера, около половины пятого, когда я записывал вокальную партию на свой домашний компьютер, у меня возникло ощущение, будто внезапно что‑то выключилось. Мое звуковое и записывающее оборудование подсоединено к чему‑то вроде огромной батарейки, которая специально создана для того, чтобы концерт продолжался еще минут двадцать, даже если на сцене то и дело барахлит электрический контакт. И поэтому, несмотря на то что Нью‑Йорк полностью погрузился во тьму, еще несколько минут я продолжаю работать как ни в чем не бывало, не подозревая о случившемся. Я аккуратно выключаю аппаратуру, покидаю студию и иду посмотреть, что же произвело этот странный звук. Вскоре я понимаю, что электричества нет, и гляжу в окно: света нет нигде, электричество отрубилось повсюду. Я наполняю несколько банок водой, ведь насос в моем доме не сможет поддерживать давление в трубах, пока свет не включится снова.

Все часы на соседних зданиях – те, что с настоящими циферблатами, по крайней мере, – показывают ровно половину пятого. Цифровые датчики погасли. Вечерний час пик в разгаре, а поскольку я живу рядом с въездом в туннель, движение на моей улице может стоять часами. Несколько такси мечутся внизу, подбирая пассажиров, но большинство вскоре направляются в гаражи. На улице стоит страшный шум. Автомобили гудят на все лады – они проснулись сразу, как только вырубилось электричество.

Я еду на велосипеде в центр: хочу убедиться, что в конторе все в порядке. Мальчишка‑мексиканец на велике спрашивает у меня, как добраться до Бруклинского моста. Полагаю, он едет домой, но обычно пользуется электричкой. Я отвечаю по‑испански, и он говорит, что я удивил его знанием языка – с моим‑то лицом!

Мой офис опустел в один миг, все работники насмерть перепуганы: воспоминания об 11 сентября, надо думать.

После захода солнца я еду на велосипеде по Таймс‑сквер, погруженной во тьму, не считая полицейских мигалок. Огромные рекламные экраны и яркое освещение, обычно видное за несколько кварталов, выключены. Вывески превратились в абстрактные пятна, сложно даже сказать, что именно рекламируется. Как ни странно, народу полно. Туристы никуда не разошлись, но ломают головы, что им делать дальше. Черные силуэты, передвигающиеся скоплениями. Тысячи и тысячи человек. Многие просто прогуливаются туда‑сюда. Может, им не попасть домой. Ирландский бар на Западной 45‑й улице по‑прежнему открыт, и толпа его подвыпивших посетителей заполняет всю улицу.

На каждой автобусной остановке скапливаются сотни человек – все надеются попасть домой в Квинс, в Бронкс, в Бруклин или на окраины. Они тоже бродят по улицам небольшими толпами, окружают знаки автобусных стоянок или просто сидят на бордюре: автобусное сообщение, хотя оно не прекращалось, сильно затруднено из‑за выключения светофоров. Уличное движение еле ползет, автомобили медленно тащатся почти в полной темноте, практически наугад. Вообразите, как вы ходили бы по комнате, где внезапно погас весь свет. Когда автобус все‑таки подъезжает, он выглядит большой, грозно нависающей над людьми тенью с двумя слепящими прожекторами спереди. Один за другим, огромные машины медленно выплывают из темноты, словно светящиеся глубоководные твари.

Люди заполонили все улицы, но в некоторых частях города их даже сложно разглядеть. На перекрестке Шестой авеню и Двадцатой улицы толстяк управляет движением, используя самодельный знак – кусок белого картона с криво выведенным словом «СТОП». На другом перекрестке чуть дальше от центра движением рулит пацан в широких штанах, он делает это энергично, с огоньком: для него это великолепное развлечение. Никто не мародерствует, не грабит припаркованные автомобили. Все сохраняют спокойствие. Люди помогают друг другу кое‑где сбиваются в веселые стайки, чтобы вместе отпраздновать темноту.

Лестничные площадки в моем доме погружены во тьму (лифт, само собой, тоже не работает), и аварийные огни тухнут один за другим. В темноте хаотично дергаются лучи фонариков: жильцы ищут свои этажи. Большинство жильцов, впрочем, выбрались на крышу и выпивают все вместе. Я ненадолго присоединяюсь к ним. В квартале от нас стоит здание брокерской конторы. Оно освещено изнутри – там ярко как днем, хотя никого внутри нет. Нам видны брошенные, заваленные бумагами столы. Думаю, у брокеров в подвале стоит собственный генератор. Ничего не остается делать – пора идти спать.

Проснувшись утром, я замечаю, что в квартире стало душновато. Накануне вечером внутри было все же прохладнее, чем снаружи (остаточный эффект вчерашней работы кондиционера), но эта разница температур едва ли сохранится надолго. Стоит август, и отсутствие электроэнергии начинает сказываться. Я разогреваю на завтрак то, что может скоро испортиться. Вода уже только капает из крана. В холодильнике у меня стоит банка с водой, но долго она не продержится. Многие магазины и продовольственные лавки вчера работали, распродавая запасы воды и выпечки из скудно освещенных дверей. Некоторые зажигали свечи и расставляли их на прилавках и полках, из‑за чего магазинчики становились похожими на часовни. В хозяйственные магазины стояли длинные очереди – за фонариками на толстых батарейках (я купил и то, и другое). Я не слышу зуммера входящих звонков, так что никто не может до меня дозвониться. Впрочем, воспользовавшись старинным проводным аппаратом, который долго валялся без дела, я все же смог позвонить сам. Службы сотовой связи не работают, а вот газ идет без проблем. Я все‑таки выпью свой утренний кофе.

На улицах по‑прежнему шумно. Что все эти люди делают там, внизу? Куда они так спешат? Я обнаруживаю в морозилке пакет морских гребешков, которые съем на ланч, чтобы не испортились.

Я вновь отправляюсь в офис, и примерно в три часа дня электричество включается.

Кара, моя австралийская секретарша, возвращается на родину со своим бойфрендом, так что на сегодня назначена прощальная вечеринка в Гринпойнте, где они оба живут. Я решаю, что ее вряд ли отменили, и с приближением сумерек уже качу на велосипеде по Вильямсбургскому мосту. Кругом полно велосипедистов, поскольку метро и автобусы пока что ходят с перебоями, и с моста видно, что еще не все районы города получают электричество, хотя в Виллидж и в Сохо огни горят. Солидные участки Ист‑Виллидж по‑прежнему в темноте, как и немалая часть Нижнего Ист‑Сайда. Весь центр переливается огнями. В Бруклине свет вроде бы есть, хотя не везде: на середине моста, где уличное освещение подпитывается Бруклином, фонари внезапно загораются. Значит, распределение электричества по городу подчинено законам политики. Чему это я удивляюсь?

Дата добавления: 2015-08-18