Докритическая» философия Канта

Поскольку в философских воззрениях Канта 1746-1769 гг. отсутствует та «критика», которая начала разрабатываться им с 1770 г., они были названы «докритическими». Это название условно и отнюдь не означает, что до 1770 г. Кант совершенно некритически трактовал философские проблемы. Творческая самостоятельность, присущая Канту на всем протяжении его деятельности, не могла не иметь своим следствием критического отношения к всевозможным авторитетам, если их утверждения не имеют убедительного доказательства. В самом начале своей первой печатной работы «Мысли об истинной оценке живых сил» (1746) Кант выражал решимость «отвергнуть мысли» таких философских авторитетов Германии того времени, как «Лейбниц, Вольф, Герман, Бернулли, Бюльфингер и другие, и отдать предпочтение своим собственным мыслям...» (39.1.53-54). Надо заметить, что вплоть до 80-х годов XVIII в. в немецких университетах господствовала лейбнице-вольфианская философия и свои лекции по метафизике Кант в течение нескольких десятилетий читал по учебнику одного из видных представителей этой философии А. Баумгартена, которого почтительно именовал «главой метафизиков». Однако в понимании природы, занявшем главное место в философских размышлениях Канта 40-50-х годов, он сразу же стал решительно отходить от лейбнице-вольфианских воззрений, причем не только в сравнительно частных, но и в самых общих вопросах. Это было связано, с одной стороны, с признанием Кантом ньютоновской физики подлинно научным естествознанием, а с другой - с признанием плодотворности попыток ряда французских естествоиспытателей-философов (Мопертюи, Бюффон и др.) материалистически переосмыслить ряд ключевых положений лейбницевской монадологии.

«ФИЗИЧЕСКАЯ МОНАДОЛОГИЯ» И КОСМОГОНИЧЕСКАЯ ГИПОТЕЗА

В противовес спиритуалистической монадологии Лейбница Кант обосновывает «физическую монадологию», в которой под монадой понимается не «духовный атом», а существующий в пространстве физический элемент тела, т.е. материальный атом. Вместе с тем Кант материалистически переосмысливает силы, которые Лейбниц рассматривал как проявления духовной активности монад. Согласно Канту, силы присуши именно физическим монадам, простейшим материальным элементам тел как таковым. Сущностные силы физической монады Кант наполняет физическим же смыслом: это силы притяжения, известные из ньютоновской физики, и силы отталкивания, трактовка которых как столь же фундаментальных для материи является кантовской новацией, имеющей глубокий диалектический смысл. По Канту, каждой материальной частице-монаде одновременно присущи противоположные силы отталкивания (непроницаемости, упругости) и притяжения. Протяженность материальных элементов и сложных тел рассматривается им как результат совокупного действия этих двух сил.

Вершиной философского учения Канта о природе является космогоническая гипотеза, изложенная в сочинении «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755). Заметим, что во второй половине 40-х - начале 50-х годов французские (Мопертюи, Бюффон)и английские (Брэдли, Райт) естествоиспытатели выдвинули ряд космогонических гипотез, знакомство с которыми стимулировало аналогичные размышления Канта, который видел в этом выражение стремления немцев «к соревнованию с другими народами на поприще наук» (39.1.515). Но несомненно, что из всех космогонических гипотез этого времени кантовская является самой масштабной и основательно разработанной. Вместе с тем в ней наиболее глубоко и четко выражен диалектический взгляд на вселенную. Начав с размышлений о том, какие изменения со времени возникновения Земли претерпело ее вращение вокруг своей оси и насколько она «постарела» с физической точки зрения, Кант вскоре создал глобальную концепцию возникновения, развития и гибели миров во вселенной.

Философское значение космогонической гипотезы Канта состояло, однако, не только в том, что она, как подчеркивал Энгельс, пробивала брешь в метафизическом «представлении об абсолютной неизменяемости природы» (1. 20. 348), но и в том, что она вносила существенный вклад в материалистическое объяснение природы из нее самой. Замысел своей космогонии Кант охарактеризовал как попытку «объяснить происхождение мироздания, образование небесных тел и причины их движения общими законами движения материи...» (39. 1. 91). Нужно иметь в виду, что в целом для новоевропейского механического естествознания от Галилея до Ньютона образование Солнечной и других систем космических тел представлялось необъяснимым естественными причинами, из чего делался вывод о необходимости рассматривать их образование как результат божественного творения, что трактовалось также как один из важнейших рациональных аргументов в пользу бытия бога. Следует принять во внимание и то, что вплоть до середины XVIII в. представители этого естествознания были не в состоянии понять движение как существенное, атрибутивное свойство материи, и потому они объясняли наличие движения материи во вселенной как результат божественного «первотолчка», откуда выводился еще один рациональный аргумент в пользу бытия бога. Этот «первотолчок» присутствовал даже в декартовском наброске космогонической гипотезы, которая в 30-е годы XVII в. была выдвинута для объяснения естественными причинами образования миров во вселенной. Высоко ценя научно-материалистическую направленность космогонических построений Декарта, Кант в своей космогонической гипотезе реализовал ее значительно последовательнее.

Содержание этой гипотезы может быть резюмировано следующими положениями. В первоначальном состоянии вселенная представляет собой хаотическое рассеяние в мировом пространстве разнообразных материальных частиц. Под влиянием присущей им силы притяжения они движутся (без какого бы то ни было внешнего по отношению к ним и сверхъестественного «первотолчка») по направлению друг к другу, причем «рассеянные элементы с большей плотностью благодаря притяжению собирают вокруг себя всю материю с меньшим удельным весом», в свою очередь устремляясь к более плотным «сгусткам». Действие же силы отталкивания приводит к тому, что «элементы, стремящиеся к точкам притяжения, отклоняют друг друга в сторону от прямолинейного движения, и вертикальное падение преобразуется в круговые движения около центра притяжения». Конечный результат «сильных вихрей частиц» таков: «...благодаря приобретенным центробежным силам все частицы несутся в одном направлении и по параллельным кругам, совершая свободные круговые движения вокруг центрального тела», составляющие которое легкие и летучие частицы воспламеняются, так что оно становится огненным шаром, солнцем. Важнейшим достоинством своей гипотезы Кант считал то, что в отношении планет «она одновременно объясняет и происхождение масс, и происхождение движений, и положение орбит...». В этом объяснении Кант видел достаточное основание для того, чтобы «поднять нашу теорию механического образования небесных тел от гипотетической вероятности до полной достоверности». Это означает, что при разработке космогонии Кант был убежден в познаваемости объекта своего исследования, категорически утверждая, что «из всех естественных явлений, первопричину которых мы ищем, можно прежде всего основательно и надежно уразуметь именно происхождение системы мира, возникновение тел и причины их движений». Напоминая горделивые слова Декарта «Дайте мне материю и движение, и я построю мир!», Кант считал, что лично ему удалось осуществить еще более амбициозный познавательный замысел: «Дайте мне материю, и я построю из нее мир, т.е. дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен возникнуть мир» (39, 1, 156-161, 170, 126).

Камнем преткновения для естествознания и материалистической философии Нового времени был наряду с проблемой источника движения во вселенной и образования систем космических тел, прежде всего Солнечной системы, также вопрос о происхождении на Земле видов растений и животных, органического мира. Этот вопрос тоже обычно «решался» ссылкой на «всемогущество божие», и на данной почве возникал еще один рациональный аргумент в пользу бытия бога. В «Естественной истории и теории неба» Кант не обошел упомянутого вопроса, который можно назвать «биогоническим». Он констатировал, что «когда речь идет о ничтожнейших растениях или о насекомых», человеческий разум не может похвастать такими же успехами, как в космогонии. И «не споткнемся ли мы... с первого же шага», заявив: «Дайте мне материю, и я покажу вам, как можно создать гусеницу?» Нередко эти и аналогичные высказывания Канта рассматриваются как признание им невозможности естественного происхождения жизни на Земле и как одно из первых проявлений в его мысли агностической тенденции. На наш взгляд, при таком рассмотрении не учитывается, что Кант писал не о принципиальной непознаваемости происхождения живых существ, а лишь о значительно большей трудности его понимания по сравнению с образованием «всех небесных тел». Не учитывается и то, что Кант связывал эту трудность с попыткой «точно выяснить» происхождение «былинки или гусеницы» при помощи одних только механических причин, «на основании механики». Выявление ограниченности механицизма в отношении познания биологических явлений сочеталось у Канта с убеждением, что у этих явлений имеются естественные причины более высокого порядка, которые еще не познаны. В мировоззренческом плане важно, что происхождение жизни на Земле Кант считал столь же естественным процессом, как и само образование этой планеты, заявляя, что она просуществовала длительное время, «прежде чем оказалась в состоянии дать жизнь людям, животным и растениям», и с такой же естественной закономерностью жизнь возникает на других планетах (39. 1. 126-127, 246).

Обратим внимание на то, что при обсуждении в 1763 г. вопроса об основаниях доказательства бытия бога Кант, затронув биогоническую проблему, решительно отверг ее креационистское решение. Не находя убедительными естественнонаучные биогонические гипотезы Мопертюи и Бюффона, Кант считал неправомерным предполагать «сверхъестественное происхождение» первоначальных живых существ «на том основании, что их естественное происхождение представляется нам совершенно непонятным». Снова фактически ставя вопрос об ограниченности механицизма и вместе с тем отстаивая естественнонаучный детерминизм, Кант писал: «Разве хоть один человек мог когда-нибудь объяснить механическими причинами способность дрожжевого грибка порождать себе подобных? И однако из-за этого никто не ссылается на сверхъестественную причину» (39.1.451). Позиция «докритического» Канта в вопросах актуальной непознанности тех или иных явлений природы тождественна позиции французских материалистов XVIII в., «величайшей заслугой» которых Ф. Энгельс считал настойчивые попытки «объяснить мир из него самого, предоставив детальное оправдание этого естествознанию будущего» (1.20.350). «Мое настоящее намерение состоит лишь в том, - заявлял Кант, - чтобы... показать, что за вещами природы следует признать большую возможность порождать свои следствия по всеобщим законам, чем это обычно делается» (39.1.452).

Во многих работах материалистические воззрения «докритического» Канта характеризуются как деистически ограниченные. Это обосновывается ссылкой на высказывания Канта о том, что бог существует и что именно он создал ту первичную материю, из которой затем естественным образом возникают миры. Нам представляется, однако, что при рассмотрении этих высказываний не изолированно, а в необходимом их соотнесении как с комплексом воззрений Канта на природу, так и с концепциями признанных философов-деистов, характеристика кантовского материализма как деистически ограниченного отнюдь не бесспорна.

Прежде всего стоит обратить внимание на то, что материалистическое решение Кантом проблем источника движения материи, космогонии и биогонии не было свойственно представителям деистической формы материализма и прямо подрывало их доказательства бытия бога. Если бы признанному лидеру деистов XVIII в. Вольтеру было известно это кантовское решение, то он не менее ожесточенно полемизировал бы с ним, чем с аналогичными решениями Бюффона, Дидро, Гольбаха. Во «Всеобщей естественной истории и теории неба» в отличие от деистических работ о природе вообще не содержится никаких доказательств бытия бога. Знаменательное заявление Канта, что «теория Лукреция или его предшественника Эпикура, Левкиппа и Демокрита во многом сходна с моей» (39.1.122-123), имеет не только антитеистический, но и антидеистический смысл.

Далее нужно заметить, что заявления Канта о творении богом первичной материи не только никак не аргументированы, но, по сути дела, находятся в противоречии с целостным содержанием его космогонической гипотезы. Рисуя картину естественного происхождения миров, эта гипотеза включает в себя затем обоснование необходимости естественного же разрушения каждого возникшего мира. По Канту, в результате замедления со временем движения планет вокруг раскаленного центрального тела они в конечном счете низвергаются на него. Проистекающее вследствие этого увеличение горючей массы вызывает столь большой жар, что почти вся она рассеивается на элементы, из которых ранее образовалась, а из них вновь начинается формирование планетной системы. Кант полагал, что в этот цикл может быть втянута вместе с отдельными мирами вся их система, так что «через всю бесконечность времен и пространств мы следим за этим фениксом природы, который лишь затем сжигает себя, чтобы вновь возродиться юным из своего пепла». В силу этого «природа даже там, где она распадается и дряхлеет, неисчерпаема в новых проявлениях...». В этом бесконечном природном цикле от хаотического рассеяния до структурированного сгущения материи и снова к ее рассеянию просто нет места для бога: в его вмешательстве в мировой процесс нет необходимости ни в какой момент. Нет места для божественного творения и в рисуемой Кантом несколько иной картине: на одной стороне от центра вселенной, каковым предполагается Сириус, давно сформировавшиеся миры разрушаются, а на другой стороне - природа «юна и обильна новыми образованиями» (39. 1. 215, 216).

Надо, наконец, учесть, что в работе «Единственно возможное основание для доказательства бытия бога» (1762) Кант прямо охарактеризовал как несостоятельное не только онтологическое доказательство, но также физико-телеологическое доказательство, к которому были близки благочестивые декларации о боге, высказанные им самим в связи с изложением космогонической гипотезы: то, что «природа даже в состоянии хаоса может действовать только правильно и слаженно», говорит-де о том, что ее первопричиной «должен быть бог», и «приводит... к более высокому понятию о бесконечной мудрости бога». Что же касается предлагаемой Кантом альтернативы двум перечисленным «доказательствам», то, будучи родственной космологическому аргументу с его тезисом о боге как абсолютно необходимом бытии, она характеризовалась лишь как «основание для доказательства», способное породить только своего рода психологическую, но вовсе не логическую убежденность в бытии бога: «Я сам вовсе не считаю доказательством то, что я здесь даю...» (39. 1. 124-125, 394).

Имеются достаточные основания считать кантовские высказывания о бытии бога и творении им материи не выражением его подлинной философской позиции, а чисто декларативными заявлениями, позволяющими отвести небезопасное в условиях тогдашней Германии обвинение в безбожии, чреватое, по меньшей мере, увольнением из университета. Прекрасно понимая, что, создавая космогоническую гипотезу, он «пустился... в опасное путешествие», прежде всего потому, что «религия грозит торжественно выступить с обвинением против той дерзости, когда осмеливаются приписывать природе, предоставленной самой себе, такие следствия, в которых справедливо усматривают непосредственную руку всевышнего», Кант заверял, что он «решился на это начинание, лишь убедившись, что оно не противоречит требованиям религии».

Опасность для космогонической гипотезы Канта существовала и со стороны лейбницианцев, поскольку она фактически противоречила их «теории оптимизма», согласно которой обитатели Земли живут в наилучшем из возможных миров, где все идет к лучшему. Не приемля этих выводов и в то же время желая продемонстрировать лояльность по отношению к лейбницевскому «оптимизму», Кант высказал положения, несуразность которых может быть объяснена лишь их вынужденностью и вместе с тем ироничностью, призванной предупредить вдумчивого читателя, что их не следует принимать всерьез. «Объясняя» отсутствие у людей всепоглощающего религиозно нравственного устремления к «высшему блаженству» тем, что «силы человеческой души ограничивает и тормозит мешающая им грубая материя, с которой они тесно связаны», Кант заявлял, что телесное вещество живых существ становится «легче и тоньше» по мере удаления от якобы «огрубляющего» их солнечного жара, в силу чего мыслящие существа «становятся тем прекраснее и совершеннее, чем дальше от Солнца находится небесное тело, на котором они обитают». Отталкиваясь от благочестивых стихов немецкого поэта Галлера о звездах как обителях блаженных духов, Кант предполагал, что жители отдаленнейших планет могут быть совершенно свободны от заблуждения и греха, а бессмертные человеческие души переселятся в своей «будущей вечной жизни» именно туда для вкушения «вечного блаженства». Эта космологическая фантазия позволяла Канту создать видимость поддержки им теодицеи: «В строении мироздания... мы признали мудрость божью, которая все устроила на благо разумных существ, населяющих эти планеты» (39. 1. 251, 252, 257).

Трудно сказать, приняли бы теологи благочестивые декларации Канта за чистую монету и не сделали бы они предметом ожесточенной критики фактически «обезбоженную» им картину мироздания. Но ни они, ни немецкие и тем более зарубежные естествоиспытатели и философы (за единичными исключениями) не имели возможности прочитать в свое время «Естественную историю и теорию неба», так как из-за банкротства издателя почти весь тираж этого произведения был уничтожен, не поступив в продажу. Не позволив одной из самых значительных материалистических концепций саморазвития природы стать объектом общественного внимания, данная нелепая случайность имела, несомненно, весьма негативное значение для развития научной и философской мысли XVIII в., но она, возможно, избавила Канта от многих треволнений и неприятностей, которые могли бы поставить под вопрос само продолжение им научно-философской деятельности[7].

Дата добавления: 2015-08-13