Гносеологическо-методологрические воззрения

Второй из основных предметов философских размышлений «докритического» Канта, постепенно приобретающий с середины 50-х годов главное значение для него, - «метафизика», трактуемая им в отличие от лейбнице-вольфианских ортодоксов преимущественно в гносеологическо-методологическом плане как «философия первых оснований нашего познания...» (39. 2. 254).

Чтение Кантом лекций по метафизике на основе учебника лейбницианца Баумгартена и собственные размышления о ней имели место в те годы, когда в английской и французской философии резко усилилась радикальная критика метафизических систем XVII в., в том числе лейбницевской, причем основной удар наносился как раз по их гносеологическо-методологическим основаниям, которые были односторонне рационалистическими. Атака на них велась с позиций эмпирико-сенсуалистической гносеологии и методологии, исходившей из локковского «Опыта о человеческом разумении» и развившейся, с одной стороны, в субъективно-идеалистическую (Беркли) и далее агностическую ветви (Юм), а с другой стороны, в материалистическую ветвь (Кондильяк, Ламетри, Дидро, Гельвеций, Гольбах), которая в учениях великих французских материалистов соединялась с понятым по-новому рационализмом и приобретала в большей или меньшей мере антиагностический, когнитивистский (от лат. cognitio - познавание) характер. В произведениях Канта, особенно относящихся к «критическому» периоду, обнаруживается основательное знакомство с учениями Локка, Беркли, Юма, оказавшими значительное воздействие на развитие его философской мысли, чего нельзя сказать об учениях перечисленных французских философов XVIII в., имена которых даже не упоминаются в этих произведениях. Развертывающаяся в них полемика против материалистического сенсуализма и эмпиризма не учитывает тех новаций, которые были внесены в названные концепции после Локка, существенно углубляя и укрепляя их.

В 50-е годы Кант пытался усилить позиции метафизики, во-первых, вводя в нее два новых принципа познания, названных «принципом последовательности» и «принципом сосуществования» и будто бы вытекающих из принципа достаточного («определяющего») основания; во-вторых, связывая метафизику с геометрией в «философии природы». Фактически оба эти нововведения были чужеродны собственно «метафизической» (в лейбнице-вольфианском смысле этого слова) гносеологии и методологии, ориентирующей на то, чтобы познавать суть вещей исходя из сугубо рациональных, внеопытных и доопытных понятий. Между тем кантовские новации были связаны с тем эмпиризмом, высший образец которого Кант находил в естественнонаучных построениях Ньютона и который он с плодотворными модификациями сам практиковал при создании космогонической гипотезы: «Надлежит... опираясь на достоверные данные опыта и, разумеется, используя геометрию, отыскать законы, по которым протекают те или иные явления природы». К тому же онтологические выводы из названных новаций разрушали идеализм лейбницевской метафизики: смысл «принципа последовательности», например, состоял в отрицании того, что между монадами-субстанциями нет реальной связи и в утверждении, что «существует действительное взаимодействие субстанций (под которыми Кант понимал в отличие от Лейбница физические монады-элементы. - В.К.), или общение их друг с другом, вызванное подлинно действующими причинами...» (39.1.258,313). С начала 60-х годов у Канта быстро развивается убеждение в бесплодности современной ему «метафизики» в деле познания природного мира и в ее неспособности доказать хотя бы существование специфичных предметов ее размышлений, начиная с бога. Существенное значение в этом процессе имела работа Канта «Опыт введения в философию понятия отрицательных величин» (1763), в которой он пришел к выводу, что реальные основания существования вещей и их познания совсем иные, чем те чисто логические основания, которые выдвигает метафизика. В произведении «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики» (1766), Кант, с крайней резкостью разоблачая несостоятельность утверждений известного шведского мистика Сведенборга о его способности общаться с душами умерших людей и получать от них всевозможные сведения о том, чего не может постичь действительное сознание людей (по выражению Канта, это «дикие бредни»), высказывает вместе с тем убеждение, что спекулятивная метафизика не способна постичь существо духовной жизни человека. При этом Кант вообще отрицает притязания этой односторонне рационалистической метафизики на познание бытийных глубин всего сущего, считая реальной и необходимой задачей преобразование метафизики в науку «о границах человеческого разума» (39. 1. 349). В. письме, отправленном по поводу названного произведения немецкому философу Моисею Мендельсону 8 апреля 1766 г., Кант писал, что он смотрит «с отвращением, более того, с какой-то ненавистью на напыщенную претенциозность целых томов» по метафизике. Мнение Канта относительно преподносимого публике «запаса» метафизических «знаний» таково: «Самое целесообразное - это снять с него его догматическое одеяние и подвергнуть необоснованные воззрения скептическому рассмотрению...» (39. 2. 364, 365). Кант добавлял, что в своих размышлениях о метафизике он пришел «к важным выводам», по-новому определяющим метод метафизики и тем самым превращающим ее в действительную науку. Учитывая все эти факты, можно заключить, что в общей форме замысел «критики чистого разума» возник у Канта в 1766 г. и этим годом следует датировать начало «критического» периода его философии.

Вопрос о том, что с философской точки зрения представляет собой пространство, занимавший Канта с первых его работ, оказался той трудностью, натолкнувшись на которую его формирующийся «критицизм» принял в основном идеалистический характер, а его прежнее материалистическое миропонимание оказалось редуцированным к тезису об объективно существующих вещах, воздействие которых на человека вызывает у него чувственные представления. В работе «О первом основании различия сторон в пространстве» (1748) Кант, выявляя сложность осмысления топологической проблемы так называемых «неконгруэнтных подобий» при трактовке понятия пространства как «абстракции от отношений действительных вещей между собой», сделал некорректный (с математической и особенно философской точек зрения) вывод, что «не определения пространства суть следствия положения частей материи относительно друг друга, а, наоборот, эти положения суть следствия определений пространства...». Включив в данный вывод ньютоновское представление об абсолютном пространстве, Кант идеалистически истолковал последнее «как одно из основных понятий, которые только и делают возможными» все телесные вещи (39. 2. 378).

Дата добавления: 2015-08-13