Гносеологическая концепция 1 страница

Первой частью системы «критической» философии стала гносеологическая концепция, разработка которой потребовала от Канта больше всего сил и времени: приступив к ее созданию в конце 60-х годов, он счел ее завершенной только вторым изданием «Критики чистого разума» (1787), которое было существенно переработано и дополнено по сравнению с первым (промежуточным звеном в этом процессе явилась публикация в 1783 г. «Пролегоменов ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в качестве науки»).

Выяснить причины неудач прежней «метафизики» и найти способ преобразования «метафизики» в подлинную науку - такова главная двуединая задача гносеологической концепции Канта. Эта задача может быть сформулирована также как выяснение причины неудач «чистого разума» в его «метафизических» построениях и определение области познавательно значимого применения этого разума при трактовке им с необходимостью возникающих «метафизических» проблем, к каковым Кант отнес бытие бога, свободу воли, бессмертие души и вместе с тем понимание мира как целого. В отличие от Юма, который наиболее стимулировал критическое отношение Канта к прежней «метафизике», он оптимистически смотрел на ее перспективы, и для него критическое исследование чистого разума «есть необходимое предварительное условие для содействия основательной метафизике как науке, которая должна быть построена догматически и в высшей степени систематически...» (39. 3. 99).

Для понимания сути кантовского подхода к вопросу о методе «метафизики» как науки и области ее применения имеет важнейшее значение тот факт, что Кант - опять-таки в отличие от Юма - считал, что не только выводы математики, но и выводы естествознания представляют собой действительные научные истины, удовлетворяя двум критериям последних - всеобщности и необходимости. Основательнейшее знакомство Канта с современным естествознанием позволило ему увидеть несостоятельность агностических умозаключений Юма об этой науке. То, что естественнонаучные истины вырабатываются интеллектом (в форме рассудка), позволяло Канту надеяться на определенную плодотворность функционирования того же интеллекта в области «метафизики» и вместе с тем побуждало исследовать причину его успехов в деле познания природы. Несомненность чувственно-эмпирических оснований естественных наук, равно как убеждение в чувственной основе математических знаний, побуждали Канта вовлечь в сферу своего гносеологического исследования наряду с интеллектом и чувственность, что придало этому исследованию глобальный характер.

Задача выявления условий, предпосылок и того, как возможны главные формы научного знания, рассматриваемые в плане функционирования основных познавательных способностей человека, образует сквозную проблему «Критики чистого разума», конкретизирующуюся в следующих трех вопросах: «Как возможна чистая математика?», «Как возможно чистое естествознание?», «Как возможна метафизика как наука?» Третий вопрос внешне однотипен с первыми двумя, но по смыслу он глубоко отличен от них. Дело в том, что, поскольку Кант признает несомненным научный статус математики и естествознания, соответствующие вопросы нацеливают внимание лишь на раскрытие того, что сделало гносеологически возможным существование этих наук. «Что же касается метафизики, - замечает Кант, - то всякий вправе усомниться в ее возможности, так как она до сих пор плохо развивалась, и ни одна из предложенных до сих пор систем, если речь идет об их основной цели, не заслуживает того, чтобы ее признали действительно существующей» (39. 3. 118 - 119). С точки зрения этого замечания третий вопрос точнее было бы сформулировать так: возможна ли метафизика как наука и если да, то как она может стать наукой? Без ответов на первые два вопроса невозможно, по Канту, найти решение третьего вопроса.

Априоризм. Решающий шаг в построении гносеологической концепции Канта - это его утверждение об априорной основе научных истин. Подчеркнем, что в априористскую трактовку истины, восходящую к Платону в античной и к Декарту в новоевропейской философии, Кант внес существенные новшества, разорвавшие ее, казалось бы, незыблемую связь с односторонним рационализмом. Согласно Канту, следует признать наличие априорных оснований не только в интеллекте, но и в чувственности, и в неразрывно связанном с нею опыте. Не приемля тезис о сверхъестественном, божественном источнике априорных элементов человеческого сознания и одновременно отвергая их натуралистическое понимание (возможность чего содержалась в их квалификации как «врожденных»), Кант рассматривал их просто как некую данность, которая фактически существует, но необъяснима.

Мысль об априорной основе научных истин возникла у Канта, с одной стороны, потому, что он не видел возможности перехода к ним от эмпирических знаний, которые по своей природе являются, как правило, незавершенными, частичными, не дающими полного и исчерпывающего представления об изучаемых предметах. Основываясь на соображении, что «опыт никогда не дает своим суждениям истинной или строгой всеобщности, он сообщает им только условную и сравнительную всеобщность (посредством индукции)...», Кант заявлял, что «необходимость и строгая всеобщность суть верные признаки априорного знания...», и был уверен, что «человеческое знание действительно содержит такие необходимые и в строжайшем смысле всеобщие, стало быть, чистые априорные суждения»: таковы «все положения математики» и теоретического естествознания; причем выводы последнего могут становиться убеждениями «обыденного рассудка», считающего, например, что «всякое изменение должно иметь причину». Уточним, что априорными Кант называл «знания, безусловно независимые от всякого опыта», а «чистыми» - те из них, «к которым совершенно не примешивается ничто эмпирическое». Априорным знаниям «противоположны эмпирические знания, или знания, возможные только апостериори, т. е. посредством опыта» (39, 5, 106 -107). Надо иметь в виду, что всеобщность и необходимость научных истин Кант необоснованно трактовал как абсолютные. В целом придерживаясь метафизической концепции абсолютной истины, Кант, в частности, считал ее конкретными воплощениями в естествознании физику Ньютона, а в математике - геометрию Эвклида.

С другой стороны, утверждение Канта об априорной основе научных истин возникло в результате неадекватного осмысления им процедур исследования в математике и естествознании. Так, введение в геометрию процедуры доказательства (фалесовской теоремой о равнобедренном треугольнике) Кант рассматривал как якобы несомненное свидетельство того, что геометр может иметь достоверное познание («верное априорное знание») «лишь в том случае, если он приписывает вещи только то, что необходимо следует из вложенного в нее им самим сообразно его понятию». Из того факта, что Галилей преуспел в исследовании законов механического движения, когда «стал скатывать с наклонной плоскости шары с им самим избранной тяжестью» (означающего в сущности необходимость рационально ориентированных экспериментов для открытия законов природы), Кант делал неправомерный вывод, будто физики могут открывать лишь то, «что сам разум вкладывает в природу» (39. 3. 85, 86).

Кантовский априоризм имел ярко выраженный субъективно-идеалистический смысл, поскольку требовал отказаться «от господствующего убеждения» (материалистического по своей сути), что «всякие наши знания должны сообразоваться с предметами» (т.е. отражать в сознании познаваемые предметы), и «исходить из предположения, что предметы должны сообразоваться с нашим познанием...» (39.3.87). Заметим, что в начале «Критики чистого разума» априоризм представлен как гипотеза, а не твердо установленная истина. Единственным средством установления истинности данной гипотезы Кант считал последующую детальную демонстрацию ее способности объяснить наличие в математике и естествознании всеобщих и необходимых истин (и вместе с тем вывести «метафизику» из кризиса). В приведенных рассуждениях об априоризме Кант попадает в порочный логический круг. Кант не учитывал хорошо аргументированного разъяснения Кондильяком (имя которого вообще не упоминается в кантовских сочинениях) в «Трактате о системах» того, что чисто теоретическое объяснение наличных фактов могут с большой видимостью правдоподобия давать даже самые вздорные предположения, которые поэтому следует подвергать проверке с привлечением также других критериев, при помощи которых выясняется, имеют ли рассматриваемые предположения как таковые реальный базис. Самым же крупным дефектом априористской конструкции Канта является ее полная отвлеченность от критерия практики. Игнорируемый Кантом вопрос, почему на основе открытых Галилеем и Ньютоном физических законов возможно эффективное практическое воздействие на природу и создание множества хорошо работающих механических устройств, является убийственным для априористской трактовки естествознания и всего здания априоризма.

Принципиальное значение в гносеологической концепции Канта имеет тезис: «Все теоретические науки, основанные на разуме, содержат априорные синтетические суждения как принципы». Синтетическими Кант называл суждения, в которых «связь предиката с субъектом... мыслится без тождества», что отличает их от аналитических суждений, в которых эта связь «мыслится через тождество». Речь шла о том, что в аналитических суждениях предикат лишь раскрывает имплицитное содержание логического субъекта, а в синтетических – обогащает это содержание новыми характеристиками; поэтому Кант именовал аналитические суждения «поясняющими», а синтетические - «расширяющими». Глубокий смысл этих различений и определений состоял в отрицании Кантом учения Лейбница (и всего одностороннего рационализма XVII-XVIII вв.) о возможности аналитически вывести всеохватывающую систему знания из первичных априорных понятий, равно как в утверждении, что подобная система может строиться лишь синтетически, т.е., как показывают дальнейшие кантовские разъяснения, с обязательным включением эмпирического материала, органически соединяемого при этом с априорными элементами. Таков, по Канту, единственный действительный путь расширения научных знаний и в математике, и в естествознании, и в «метафизике». Под этим углом зрения предмет гносеологического исследования в «критической» философии определяется так: «Как возможны априорные синтетические суждения» (39. 3. 111, 114, 117). В этой специфической форме Кант стремился решить назревшую проблему (по-своему ее разрешали французские материалисты XVIII в.) соединения двух ранее противоборствовавших гносео-методологических линий новоевропейской философии: априористско-рационалистической и эмпирико-сенсуалистической.

Наполняя новым содержанием один из схоластических терминов, включаемый при этом в число важнейших понятий «критической» философии, Кант назвал «трансцендентальным всякое познание, занимающееся не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов, поскольку это познание должно быть возможным априори». Трактуя тем самым «трансцендентальное познание» как сугубо гносеологическое и притом априористское, Кант характеризовал «Критику чистого разума» как «трансцендентальную критику» и вместе с тем как «полную идею трансцендентальной философии», которая должна быть создана в будущем на основе содержащегося в этом произведении плана и полного перечня «всех основных понятий, составляющих указанное чистое знание...» (39. 3. 121, 122). Заключенные в «Критике...» учения о познавательных способностях именуются «трансцендентальными», и это наименование в значительной мере применяется для обозначения самих данных способностей.

Стремление подчеркнуть отсутствие в «трансцендентальном познании» онтологического содержания и установка на отрыв последнего от гносеологических реалий приводят к тому, что Кант резко противопоставляет «трансцендентальное» другому заимствованному из схоластики и тоже переосмысленному понятию - «трансцендентному»; причем в этом противопоставлении значение «трансцендентального» расширяется и уточняется. В понимании Канта «трансцендентное» означает то, что существует вне сознания и недоступно ему, непознаваемо, а «трансцендентальное» - то, что имманентно сознанию, может быть познано и действительно познается[9].

Охарактеризовав во введении к «Критике чистого разума» исходные положения своей гносеологии, Кант подразделяет основную часть этого произведения на учение о началах и учение о методе. Главное содержание «Критики...» сосредоточено в первой ее части, в которой, в свою очередь, два раздела: «трансцендентальная эстетика», т.е. учение о чувственности, и «трансцендентальная логика», т.е. учение об интеллекте, рассматриваемом в форме рассудка («трансцендентальная аналитика») и в форме разума («трансцендентальная диалектика»).

Усматривая непреодолимые слабости в известных ему двух основных трактовках связи чувственного с рациональным (лейбницевской «интеллектуализации» чувственности и локковской «сенсуализации» разума), Кант предпочел резко, почти абсолютно разграничить чувственность и интеллект как «два основных ствола человеческого познания», которые вырастают, «быть может, из одного общего, но неизвестного нам корня» (39. 3. 123). Но соотношение чувственной и рациональной ступеней познания стало, по сути дела, важнейшим аспектом кантовских размышлений об априорных и апостериорных элементах познания.

Учение о чувственности и проблема математики как науки («трансцендентальная эстетика»)

«Трансцендентальной эстетикой» Кант назвал «науку о всех априорных принципах чувственности» (39. 5. 128), однако действительное содержание этого раздела «Критики...» шире обозначенного объекта исследования. Дело не только в том, что фактически Кант рассматривает здесь и эмпирические элементы чувственности, но прежде всего в постановке и определенном решении основного вопроса философии – об отношении мышления к бытию, сознания к объективной реальности.

В самом начале названного раздела Кант утверждает, что чувственные представления, именуемые им «созерцаниями», возникают в человеческой чувственности благодаря «аффицированию» ее (т.е. воздействию на нее) предметами и вещами, существующими вне и независимо от нее[10]. Сама чувственность определяется Кантом как «способность (восприимчивость) получать представления тем способом, каким предметы воздействуют на нас...». В противовес берклиевскому идеализму, отрицавшему порождение чувственных восприятий вещами, Кант подчеркивал, что В.Н. Кузнецов «созерцание имеет место, только если нам дается предмет; а это в свою очередь возможно... лишь благодаря тому, что предмет некоторым образом воздействует на нашу душу». Существенно добавление Канта, что «посредством чувственности предметы нам даются, и только она доставляет нам созерцания...». Указывая затем, что «мыслятся же предметы рассудком», Кант сразу же обращал внимание на необходимую и в известном смысле базисную роль чувственности по отношению к познающему мышлению: «Всякое мышление, однако, должно в конце концов прямо или косвенно... иметь отношение к созерцаниям, стало быть... к чувственности, потому что ни один предмет не может быть нам дан иным способом» (39. 3. 127). Все эти кантовские характеристики чувственности сближали его позицию с материалистическим сенсуализмом. Они содержали, хотя и в недостаточно четкой форме, принципиально важное утверждение об объективной реальности (в материалистическом смысле слова) тех вещей и предметов, которые при воздействии на человека вызывают в его сознании чувственные представления. По разъяснению В.И. Ленина, «когда Кант допускает, что нашим представлениям соответствует нечто вне нас, какая-то вещь в себе, - то тут Кант материалист... Признавая единственным источником наших знаний опыт, ощущения, Кант направляет свою философию по линии сенсуализма, а через сенсуализм, при известных условиях, и материализма» (2. 18. 206). Эти материалистические моменты в кантовской «критической» гносеологии связаны, несомненно, с его материалистическими воззрениями «докритического» периода.

Доминирующая установка «трансцендентальной эстетики», как и других разделов «Критики чистого разума», является, однако, субъективно-идеалистической, хотя и отличной от берклианской, и она далее последовательно проводится на всем протяжении рассматриваемого раздела. Стремление Канта выделить в чувственности априорные принципы, трактуемые как ее упорядочивающие формы, имеет своим следствием взгляд на чувственный образ предметов как целиком и полностью сформированный в его содержании человеческим сознанием, тем самым ни в коей мере не отражающим «аффицирующих» его объективных предметов, остающихся для человека непознанными и с неизбежностью непознаваемыми «вещами-в-себе». Вышеупомянутые чувственные образы предметов Кант называет «явлениями» и утверждает, что только они выступают предметами научного познания. Расщепление действительности на мир объективно существующих, но непознаваемых науками «вещей-в-себе» и мир существующих лишь в человеческом сознании познаваемых «явлений» - характерная идеалистическо-метафизическая дихотомия «критической» философии Канта, абсолютно разрывающей для теоретического разума сущность и явление. Вырастающий на априористском основании, субъективный идеализм Канта оказался неразрывно связанным с агностицизмом и феноменализмом (которые приняли в его философии иную форму, чем у Юма). В.И. Ленин отмечал, что объявляя «вещь в себе непознаваемой, трансцендентной, потусторонней, - Кант выступает как идеалист» (2. 18. 206).

Процедура выявления априорных форм чувственности заключалась конкретно в том, что «от представления о теле» Кант абстрагировал, во-первых, то, что трактовалось им как рассудочные определения («субстанцию, силу, делимость и т.п.»), а во-вторых, то, что считал принадлежащим к ощущению, или эмпирическому созерцанию («непроницаемость, твердость, цвет и т.п.»). В результате этого весьма произвольного абстрагирования чувственно воспринимаемый мир «распредмечивался», из него исчезало само «представление о теле» и оставались только «две чистые формы чувственного созерцания как принципы априорного знания, а именно пространство и время...» (39, 5, 128, 129).

Пространство и время. Далее Кант производил два не менее субъективистских «истолкования» воззрений на пространство и время. Суть первого, «метафизического» их истолкования заключена в положениях, что «пространство есть необходимое априорное представление, лежащее в основе всех внешних созерцаний», а «время есть необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний». Суть же второго, «трансцендентального» их истолкования состоит, во-первых, в уточнении, что пространство это «только форма всех явлений внешних чувств», а время есть «непосредственное условие внутренних явлений (нашей души) и тем самым косвенно также условие внешних явлений». Во-вторых, - и это главное, - что пространство и время не суть объективные определения вещей и не имеют реальности вне «субъективных условий созерцания». Кант провозглашает тезисы о «трансцендентальной идеальности» пространства и времени, утверждающие, «что пространство есть ничто, как только мы отбрасываем условия возможности всякого опыта и принимаем его за нечто лежащее в основе вещей в себе», и что время, «если отвлечься от субъективных условий чувственного созерцания, ровно ничего не означает и не может быть причислено к предметам самим по себе...» (39, 5, 130, 135, 138, 133, 137, 134, 140). Как указывал В.И. Ленин, «признавая априорность пространства, времени, причинности и т.д., Кант направляет свою философию в сторону идеализма» (2, 18, 206). Из приведенных тезисов следует, что все созерцаемое в пространстве и времени не представляет собой «вещей-в-себе», будучи как таковое безошибочным индикатором их непредставленности в сознании. И именно из этих тезисов вытекает агностический вывод, что поскольку люди все созерцают в пространстве и времени, и поскольку чувственные созерцания являются необходимым базисом интеллектуального познания, то человеческий ум принципиально лишен возможности познавать «вещи-в-себе».

Провозглашение «трансцендентальной идеальности» пространства и времени было прямо направлено против понимания их как форм существования материи, к которому подходил новоевропейский материализм. Эта «идеальность» означала отрицание того, что протяженность и движение суть атрибуты материи, ее неотъемлемые существенные свойства. Отвергая ссылку на «действительность изменений» как довод в пользу объективной реальности времени, Кант заявлял, что вне чувственного представления «не было бы также представления об изменениях». По сути дела, все определенности чувственно воспринимаемых материальных тел трактовались Кантом как имеющие свой источник в человеческом сознании, т.е. субъективно-идеалистически.

Заметим, что производимая Кантом «дематериализация» мира явлений распространялась имплицитно также на «вещи-в-себе». Дело в том, что им, по Канту, не может быть присуща никакая определенность чувственно воспринимаемых тел (протяженность, непроницаемость, подвижность и т.д.); «представление о теле в созерцании не содержит ничего, что могло бы быть присуще предметам самим по себе...» (39. 3. 140-141, 145). Так, уже в рамках «трансцендентальной эстетики» кантовская «вещь-в-себе» оказывалась неоднозначной и даже имеющей противоположные смыслы: материалистический и антиматериалистический.

Тезисы об «эмпирической реальности» пространства и времени, тоже вытекавшие из «метафизического» истолкования последних, не имели материалистического смысла и были, можно сказать, лишь оборотной стороной тезисов об их «трансцендентальной идеальности». По Канту, пространство и время «эмпирически реальны» в том только смысле, что они имеют значимость «для всех предметов, которые когда-либо могут быть даны нашим чувствам...» (39. 3. 139), т.е. для явлений. Другими словами, все вещи как явления (и только как явления!), как предметы чувственного созерцания с необходимостью существуют в пространстве и времени. Эту всеобщность и необходимость существования явлений в пространстве и времени Кант называл «объективной значимостью» последних, тем самым субъективно-идеалистически истолковывая саму объективность.

Кант полагал, что выводы о пространстве и времени как необходимых априорных представлениях, лежащих в основе созерцаний, дают философское обоснование способности математики выдвигать положения, имеющие всеобщую и необходимую значимость. Дело в том, что, по мнению Канта, одна из двух главных отраслей математики - геометрия – имеет своим базисом пространственные представления, а другая отрасль - арифметика - временные представления.

Для материалистически мыслящих ученых и философов кантовское обоснование «возможности математики как науки» не давало ничего позитивного и, если принимать его всерьез, способно было даже скомпрометировать эту науку. Однако в умах тех, кто испытал воздействие деструктивной критики математического знания со стороны берклианского субъективного идеализма (а к ним, возможно, относился и сам Кант) и тяготел к иной, свободной от такого рода критики разновидности субъективного идеализма, данное обоснование восстанавливало научный статус математики, и потому для них оно имело огромное значение.

Трансцендентальная логика» Разрабатываемую им «трансцендентальную логику» Кант отличал от ранее существовавшей «общей логики» как логику «содержательную» от логики «формальной». По Канту, эта общая логика, имеющая дело с априорными принципами мышления, «отвлекается... от всякого содержания познания, т.е. от всякого отношения его к объекту, и рассматривает только логическую форму в отношении знаний друг к другу, т.е. форму мышления вообще». Считая эту логику недостаточной, Кант заявлял, что должна существовать еще «логика отвлекающаяся не от всякого содержания познания», а «определяющая происхождение, объем и объективную значимость» априорных знаний, и ее следует называть «трансцендентальной логикой», потому что она имеет дело только с законами рассудка и разума... лишь постольку, поскольку она априори относится к предметам...» (39. 3. 157, 158 - 159). Это первое в немецкой классической философии выражение критического отношения к формальной логике, возникшее на основе подхода к идее диалектической логики, не было антагонистическим к предшествующей логике и ориентировалось не на ее отрицание, а скорее на дополнение более глубокой, с точки зрения Канта, логической концепцией, решающей новые и более сложные познавательные задачи.

Придание логике содержательности обеспечивается, по Канту, тесной и постоянной связью познающего мышления с чувственными представлениями, исследованными в трансцендентальной эстетике, т.е. с «созерцаниями». Это связывание Кант считал функцией рассудка, определяя последний именно как «способность... мыслить предмет чувственного созерцания...» и заявляя, что «он и должен быть прежде всего исследован в логике». После того как в начале «Критики...» Кант охарактеризовал чувственность и мышление как совершенно различные познавательные способности, которые следует «тщательно обособлять и отличать одну от другой», он далее настойчиво и последовательно проводит мысль о том, что «только из соединения» чувственности и рассудка «может возникнуть знание». Это объясняется тем, что «без чувственности ни один предмет не был бы нам дан, а без рассудка ни один нельзя было бы мыслить». Высказывая убеждение, что «мысли без содержания пусты», а «созерцания без понятий слепы» (39. 3. 155), Кант утверждал, с одной стороны, базисное значение чувственной ступени познания (что было проявлением материалистической тенденции в «трансцендентальной логике»), а с другой стороны, подчеркивал необходимость не останавливаться на ней в процессе познания, а подвергать ее рациональной обработке. В соответствующих рассуждениях Канта заметен подход к пониманию того, что переход от чувственной ступени познания к рациональной носит характер качественного скачка, т.е. диалектичен. С этим связано, в частности, подчеркивание Кантом активности («спонтанности») рассудка по сравнению с пассивностью («восприимчивостью») чувственности.

Учение о рассудке и проблема естествознания как науки («трансцендентальная аналитика»)

Называя учение о рассудочном знании «трансцендентальной аналитикой», Кант поясняет, что эта часть его логики производит не обычный анализ, а «расчленение всего нашего априорного знания на начала чистого рассудочного знания» (39. 3. 164). Такими началами Кант считал, во-первых, понятия, а во-вторых, основоположения, представляющие собой правила соединения понятий в суждения. Поэтому Кант разделил трансцендентальную аналитику на аналитику понятий и аналитику основоположений.

Аналитика понятий. «Под аналитикой понятий, - разъяснял Кант, - я разумею не анализ их, или обычный в философских исследованиях прием разлагать встречающиеся понятия по содержанию и делать их отчетливыми, а еще мало применявшееся до сих пор расчленение самой способности рассудка с целью изучить возможность априорных понятий, отыскивая их исключительно в рассудке как месте их происхождения и анализируя чистое применение рассудка вообще». Первостепенная важность для трансцендентальной логики исследования понятий определялась рационалистической убежденностью Канта, что «мышление есть познание через понятия» и что «познание всякого, по крайней мере человеческого, рассудка есть познание через понятия, не интуитивное, а дискурсивное» (39. 3. 165, 167, 166).

В неразрывной связи с понятиями Кант рассматривал суждения, поскольку считал, что «возможно лишь одно применение этих понятий рассудком: посредством них он судит», и эта операция осуществляется в актах суждения, так что «рассудок можно вообще представить как способность составлять суждения». Трактуя с этой точки зрения понятия как «предикаты возможных суждений» (39. 3. 166, 167), Кант видел единственный, но вполне надежный путь открытия основных «чистых» рассудочных понятий, которые он назвал категориями (переосмысливая и этот давний философский термин), в исследовании существа предикатов главных видов суждений.

Опираясь на традиционную логическую классификацию и в то же время внося в нее некоторые немаловажные изменения, Кант разделил суждения на четыре группы, каждая из которых включает в себя три вида суждений: количества (общие, частные, единичные); качества (утвердительные, отрицательные, бесконечные); отношения (категорические, гипотетические, разделительные); модальности (проблематические, ассерторические, аподиктические). Соответственно этому Кант выделил четыре группы категорий: количества (единство, множественность, целокупность); качества (реальность, отрицание, ограничение); отношения (присущность и самостоятельное существование, или акциденция и субстанция; причинность и зависимость, или причина и действие; общение, или взаимодействие); модальности (возможность-невозможность, существование-несуществование, необходимость-случайность).

Кант сам обращал внимание на триадическую структуру каждой группы («класса») категорий, подчеркивая, что благодаря этому категории не просто рядоположены, но определенным образом упорядочены и связаны между собой. Указание Канта на то, что «третья категория возникает всегда из соединения второй и первой категорий» (например, «целокупность... есть не что иное, как множество, рассматриваемое как единство»), является подходом к раскрытию диалектической триадичности в системе категорий. Категории соединены Кантом в группы таким образом, что первая фактически предстает как тезис, вторая - антитезис, третья - синтез; причем отмечалось, что «это соединение первой и второй категории, образующее третье понятие, требует особого акта рассудка, не тождественного с актом рассудка в первой и второй категории» (39. 3. 178).

Самой же важной задачей аналитики понятий (и, в сущности, всей трансцендентальной аналитики), попытка решить которую потребовала от Канта наибольших усилий, явилась «трансцендентальная дедукция» категорий, понимаемая им как объяснение того, каким образом они могут априори относиться к предметам как объектам научного познания. Особая сложность этой задачи состояла для Канта в том, что, согласно его субъективно-идеалистическому и вместе с тем агностическому воззрению, на уровне чувственного восприятия объекты познания как некоторые определенные целостности вообще еще не существуют, а имеет место лишь неопределенное, недифференцированное «многообразное». Отрицание способности чувственного познания отражать объективно существующие вещи обусловило убеждение Канта в том, что «связь многообразного вообще не может быть воспринята нами через чувства и, следовательно, не может также содержаться в чистой форме чувственного созерцания...». Вслед за пространством и временем Кант субъективизировал также связи, выявляемые в познаваемом предметном мире, утверждая, что «мы ничего не можем представить себе связанным в объекте, чего прежде не связали сами», и такого рода связывание, обозначаемое им термином «синтез», определялось как исключительное «действие рассудка» (39. 5. 190-191). Трансцендентальная дедукция категорий была призвана, по сути дела, показать конституирование доступных познанию объектов как результат применения категорий к созерцаниям (реальная гносеологическая процедура конституирования научных объектов идеалистически онтологизировалась Кантом и потому изображалась не только как способ их познания, но также и прежде всего как способ их созидания). Это диктовало Канту необходимость искать в самом понятийном мышлении первоисточник всевозможных видов связей.

Дата добавления: 2015-08-13