Дидро и Пугачев

Герцогиня Гессен-Дармштадтская, ее дочери и свита, а также Гримм еще в Петербурге, а уже приходит весть о прибытии еще одного выдающегося гостя, пополнившего круг блистательных умов, окружающих Екатерину, – Дени Дидро. После долгих колебаний шестидесятилетний философ, домосед и мерзляк, никогда не выезжавший далее дома мадам д'Эпине в Монморанси, решился наконец поехать в далекую Россию. Он хочет поблагодарить свою благодетельницу и поговорить с ней о финансировании еще одного проекта: новой «Энциклопедии». Это своего рода изложение всех философских идей, как бы дополнение к уже созданному описанию вещей, гигантский философский словарь, охватывающий всю историю человеческого мышления от сотворения мира. Этот поистине смелый замысел пугает его меньше, чем перспектива пересечь пол-Европы, чтобы добраться до страны снегов и насилия, где царит его любимая императрица. Страдая резями в желудке, он опасается русской кухни. Почти так же боится сквозняков. И все же в мае 1773 года пускается в путь. Измученный дорогою, кашляя и харкая, он кое-как добрался до Гааги и остановился там на три месяца, чтобы передохнуть у князя Голицына. Приближается осень, и, несмотря на «колики», он отправляется в Петербург, в сопровождении графа Нарышкина. Забившись в глубь кареты, он надеется добраться до цели прежде, чем наступит зима. Но коляска въезжает в столицу России, когда на город падает снег. Дидро так напуган, что хочет ехать прямо к Фальконе, чтобы хоть у него вдохнуть воздух Франции. А Фальконе встречает его весьма холодно. У него не нашлось комнаты, чтобы приютить земляка, он весь в заботах о своих делах, так что ему не до чужих проблем. Не принятый негостеприимным скульптором, Дидро соглашается воспользоваться гостеприимством Нарышкина. Утром он просыпается от колокольного звона и грохота артиллерийского салюта: празднуют женитьбу великого князя Павла и принцессы Вильгельмины, ставшей Натальей. Две недели длятся празднества после церемонии бракосочетания. Дидро безучастен к этой веселой суматохе, он едет с визитом к императрице. Его черная одежда скандально контрастирует с яркими нарядами придворных. Екатерина принимает его с почтением и взволнованной радостью. Он покорен простотой государыни. Она принимает его каждый день в своем рабочем кабинете, где они «беседуют часок». Этот «часок» порою длится до обеда. Полностью раскрепощенный, Дидро болтает, взвизгивая, жестикулирует, а императрица хохочет от его фамильярной пылкости. Как пишет Гримм, «он берет ее за руки, трясет их, стучит кулаком по столу, как будто он в синагоге на улице Руаяль».^[95] А Екатерина в письме г-же Жофрен пишет, что она всегда старается сесть так, чтобы между нею и собеседником оказывался стол, иначе после бесед с ним у нее оставались «синяки на ногах».

В пылу спора он может сорвать с головы парик и швырнуть его на пол. Царица поднимает его и возвращает хозяину со снисходительной улыбкой. Он кричит «Спасибо», сует пучок волос в карман и продолжает горячую речь. Прежде всего он хочет изложить свою точку зрения на воспитание цесаревича Павла. Пройдя своего рода стажировку государственной службы в разных учреждениях, юноша должен объехать всю Россию в сопровождении геологов, юристов, экономистов, чтобы лучше познать свою страну. Затем он посетит Германию, Англию, Италию и Францию.

Если бы Дидро ограничился этими мудрыми пожеланиями, Екатерина была бы в восторге. Но он считает себя советником не только в воспитании. Он хочет учить императрицу, как лучше править народом. Ведь он – проповедник либеральной философии, не так ли? Войдя в роль, он предлагает Ее величеству ответить на вопросник из 88 пунктов, где спрашивается о количестве дегтя, поставляемого каждой губернией, об организации обучения ветеринаров, о количестве евреев, проживающих в империи, об отношениях между «хозяевами и рабами». Екатерина обиженно говорит, что в России нет «рабов», а есть крестьяне, закрепленные за землей. Она уверяет, что крепостные духом своим независимы, хотя телом и испытывают принуждение. Странный эвфемизм! Неужели она думает, что, делая дар фавориту в виде тысячи мужиков, она превращает их в свободных людей? Дидро ей возражает, называет ее «милая моя», цитирует греков и римлян, торопит произвести государственные реформы, пока не поздно. Притом он соглашается, что бывают «добрые деспоты», но «если один за другим придут к власти два-три добрых деспота, народ забудет о важности оппозиции и свободного волеизъявления». Она пожимает плечами. Ее милый философ явно лишен всякого представления о русской реальности. «Дорогой господин Дидро, – говорит она ему, – я с огромным удовольствием выслушала все, что подсказывал вам ваш блестящий ум; но с вашими великими принципами, которые мне очень понятны, можно написать прекрасные книги и натворить дурных дел. В ваших планах реформ вы забываете разницу в наших положениях: вы работаете над бумагой, которая все стерпит, она такая гладкая, гибкая, не оказывает никакого сопротивления вашему воображению, а я, бедная императрица, должна работать над шкурой человеческой, а она очень и очень способна чувствовать и возмущаться». А он все продолжает давать советы, нужные и ненужные: об учебных программах в школах, о выборе пьес для исполнения учениками и даже о внешней политике правительства. Когда Дюран де Дистроф попросил его повлиять на императрицу, чтобы заставить ее заключить мир с Турцией и пойти на сближение с Францией, она прямо заявила дипломату, что находит Дидро слишком старым и слишком младенцем для роли посредника, «ему можно дать, с одной стороны, сто лет, а с другой – десять». А когда Дидро начал декламировать против придворных, чья лесть достойна худших пыток ада, она прерывает его неожиданным вопросом: «Не можете ли вы сказать, что говорят в Париже о смерти моего мужа?» Растерявшись, Дидро пытается сменить тему разговора, но она вновь его прерывает: «Мне кажется, вы вступили на путь если не ада, то уж чистилища наверняка».

Дидро, приехавший бросить добрые зерна на эту бесплодную почву, постепенно понимает, что императрица не намерена тотчас применять на практике прекрасные теории, о которых он уже много дней с ней беседует. Она одобряет, улыбается, а Россия продолжает жить как прежде. Тем не менее он излагает для нее на бумаге свои советы под заголовком: «Философские и исторические заметки». Она с волнением и интересом принимает сей документ, кладет в шкатулку, где и благополучно забывает его. Зима идет к концу, и Дидро, со смешанными чувствами очарования и разочарования, начинает подумывать об отъезде. Его не задерживают. Императрица дарит ему перстень, меховую шубу, собственную карету и «три мешочка, по тысяче рублей в каждом». «Но, – пишет он жене, – если вычесть из этой суммы стоимость расписной эмали и двух картин, подаренных мной императрице, расходы на возвращение и на подарки, кои следует преподнести Нарышкиным… нам останется пять или шесть тысяч франков, а то и меньше».

Екатерина не взяла на себя никаких точных обязательств в том, что касается опубликования новой «Энциклопедии». Неважно, Дидро все равно считает, что у нее – «душа Брута и прелести Клеопатры». Расставание в марте 1774 года было грустным. Дидро боится возвращаться. И не случайно. Во время переправы через Дунай лед под ним проламывается и карета медленно погружается в воду. Старик едва не утонул и был с трудом вытащен из кареты слугами, а лошади погибли. Перепуганный философ слег, но отделался простудой с жаром и коликами. Багаж на три четверти пропал. Добравшись до Гааги, он все же нашел в себе силы написать «Замечания о Наказе Ее императорского величества депутатам по поводу устройства законов». Прочитав это искреннее послание, Екатерина не скрывает своего возмущения. За несколько месяцев бесед с Дидро она поняла, что это – сумасброд, пустой мечтатель, жонглирующий словами. И он позволяет себе критиковать ее «Наказ»! «Это сочинение („Замечания“) сплошная болтовня, в нем нет ни знания предмета, ни мудрости, ни прозорливости, – напишет она Гримму после смерти Дидро. – Чтобы мой „Наказ“ понравился Дидро, он должен был бы перевернуть все вверх дном».

Тем не менее, едва добравшись до Парижа, Дидро посылает благодетельнице письмо с выражением безграничной благодарности: «Имею честь писать Вашему величеству из семейного лона. Родители, братья, сестры, дети и внуки, друзья и знакомые припадают к Вашим ногам и благодарят за оказанную мне при дворе благожелательность. Я ставлю Вас на один уровень с Цезарем, Вашим другом, и выше Фридриха, Вашего опасного соседа, есть еще место рядом с Ликургом и Солоном, и Ваше величество займет его. Таково пожелание, которое смеет Вам высказать галло-русский философ».

Другой «галло-русский философ» неодобрительно относится к конкуренции в сердце императрицы. Рассказы и байки Дидро о его долгом пребывании на берегах Невы до того расстроили Вольтера, что он захворал от ревности. Давно уже ни одного письма не получал из Санкт-Петербурга старый отшельник из Ферне! Неужели Екатерина отвернулась от него и влюбилась в другого? Не выдержал он и написал 9 августа 1774 года «Северной Семирамиде»:

«Мадам, я явно в опале. Ваше императорское величество бросило меня, променяв на Дидро, или на Гримма, или на какого-то другого фаворита. Никакого уважения с Вашей стороны к моей старости. Можно было бы понять, если бы Ваше величество была французской кокеткой, но как может императрица-победительница и законодательница быть такой легкомысленной?.. Я перебираю в голове все мои прегрешения, которые могли бы оправдать Ваше безразличие. Теперь понимаю, что нет такой страсти, которой бы не пришел конец. Эта мысль свела бы меня в могилу, если бы я и без того не стоял на краю ее, от старости…» Подпись: «Ваш поклонник, Вами заброшенный русский старец из Ферне».

Екатерина отвечает ему в том же шутливом тоне: «Живите, месье, и давайте мириться; ведь нам нет причины ссориться… Вы настолько хороший русский, что никогда не станете врагом Екатерине».

Довольный ответом, Вольтер заявляет, что он слагает оружие и «вновь дает себя заковать в кандалы». Теперь он пишет, что мечтает (конечно, сам в это не веря) закончить дни свои на берегах Невы: «Почему бы не доставить себе удовольствие дать захоронить меня где-нибудь в Петербурге, я мог бы наблюдать, как Вы прогуливаетесь под триумфальными арками, обвитыми лаврами и оливковыми ветвями». Между ним и Дидро устанавливается обмен преувеличенными похвалами. Кто выше поднимет и качнет кадило. Если Вольтер мечтает умереть в России, то Дидро якобы жалеет, что не может там жить, ведь там, как нигде, он чувствовал свободу мышления. «Помню, я сказал Вашему величеству, что в стране, где людей называют свободными, моя душа была душой раба, но она стала душой свободного человека в стране людей, называемых рабами, – пишет он. – И это – не красное словцо придворного, а истина, и я убедился в этом, оглядываясь отсюда».

По правде говоря, отъезд герцогини со свитой, а затем и Дидро принесли большое облегчение Екатерине. В течение многих недель ей пришлось себя сдерживать во время дворцовых праздников и праздных бесед с философом, чтобы скрыть грызущую тревогу. Слушать туманные размышления француза о счастье крепостных, когда крестьянская война, начавшись на Урале, грозила перевернуть империю, для этого нужно было иметь железные нервы. Уже из салона в салон передается имя главаря бунтовщиков: Емельян Пугачев. Кто он? Простой донской казак, участник Семилетней войны и турецкой. Дезертировал, был осужден, бежал, опять был схвачен, снова бежал, выдавал себя за отшельника-раскольника, потом стал называть императором Петром III, чудесным образом ускользнувшим от своих убийц. Между 1762 и 1770 годами в юго-западных губерниях появлялись четыре лже-Петра III: Богомолов, Кременев, Асланбеков, Евдокимов… Может быть, хоть пятый – настоящий? В глазах народа могилы великих никогда полностью не закрыты. Кто, как не царь, может претендовать на дар оставаться всегда живым? Конечно, Пугачев ничем не похож на Петра III. Император был высокого роста, узкоплечий и говорил хорошо только по-немецки, а Пугачев – среднего роста, коренастый, с черной бородой и по-русски говорит свободно. Но кто будет придираться к пустякам, имея дело с призраком. Спаситель нужен был позарез, потому и верили сразу, что это он. Народ страдает, Екатерина раздарила столько земель, что число крепостных быстро выросло. Война с поляками и турками вызвала увеличение налогов, падающих прежде всего на плечи самых бедных. Несмотря на обещания императрицы, староверов по-прежнему притесняют и гонят. На оружейных заводах и рудниках Урала рабочие находятся в диких условиях, и часто приходится применять войска, чтобы подавлять бунты. Царским указом казацкая вольница была сильно урезана, и эти гордые, свободолюбивые и смелые люди с трудом терпят новые порядки. Они образуют внутри огромного аморфного русского народа некий немногочисленный и склонный к авантюрам этнос. У них свои обычаи, свои законы и атаманы. Они хотят жить как прежде, не хотят гнуть шею. И вот на берегах Яика, на Южном Урале появляется некий Пугачев, выдающий себя за Петра III. Он рассылает письма, зажигающие души. В этих прокламациях он обращается к массе недовольных: к крепостным, привязанным к земле или к заводам, к башкирам и киргизам, мусульманам, лишенным своих земель, к казакам разных губерний. Всем обещает волю и богатство. Яицким казакам, например, он обещает вернуть реку Яик^[96] по всей его длине. Они получат жалованье, хлеб, деньги, свинец. Новость распространяется со скоростью ветра: Петр III вернулся после одиннадцати лет отсутствия, чтобы освободить народ от ига крепостничества. Жена велела убить его именно потому, что он хотел добра своим подданным. Господь спас его в последний момент, ведь Господь милостив к России. Пришло время рассчитаться с «чертовой немкой» за преступления против царя и против народа. Казаки тысячами стекаются к новому атаману, крестьяне Приуралья и Юга России приходят, вооруженные топорами да вилами с косами, чтобы силой отнять право на счастье. Неужели все они верят, что их вожак – действительно император? Нет, конечно. Неграмотные и суеверные мужики видят в нем батюшку-царя, воскресшего из мертвых, а большинство казаков, более проницательных, считают его своим человеком, способным вести их к победе. «Какая разница – царь он или не царь, – говорят они. – Мы и из дерьма князя сделаем. Если не удастся Москву завоевать, мы здесь, на Яике, свое царство устроим».^[97] К октябрю 1773 года у Пугачева собрано разношерстное войско из хорошо обученных казаков, беглых крепостных, крестьян-староверов, взбунтовавшихся рабочих и просто разбойников с большой дороги. Превозносимый восторженной толпой, Пугачев и сам не знает, кто он: человек, исполняющий священную миссию, или ловкий обманщик. Во всяком случае, он умеет своим словом поднять народ и повести его за собой. Он любит появляться на людях в кафтане, шитом золотом, в меховой шапке, с медалями на груди. Окружающие его «офицеры» одеты, как и он, с варварской роскошью. С шашками наголо, с развевающимися знаменами, его штаб и эскорт скачут по полям и лугам. С наглой насмешкой Пугачев присваивает своим приближенным фамилии наиболее известных людей империи: граф Чернышев, граф Воронцов, князь Орлов, граф Панин. Он чеканит монеты со своим изображением и подписью: «Петр III, император всея Руси». Армия его растет по мере продвижения от деревни к деревне. Дышащая ненавистью орда скачет по дорогам, поднимается на лодках по Волге, как во времена Стеньки Разина, разбойника, терроризировавшего страну за сто лет до того. С приближением повстанцев дворяне, остающиеся без слуг, с перепугу прячутся в своих имениях. Найти и схватить их – вот цель разъяренной до безумия толпы. Дворянских детей убивают, женщин насилуют, а затем с хохотом рубят шашками. Помещиков сперва избивают, сдирают кожу с живых, сжигают, разрезают на куски. Пришла пора перевернуть мир вверх дном. Голодным и обездоленным – высшие посты. Бывших хозяев – в грязь и в могилу. Пугачев раздает премии: сто рублей за убитого дворянина или за разграбленное имение, тысяча рублей и чин генерала за десять убитых дворян и за десять имений, снесенных с лица земли. Крепости, где худосочные гарнизоны дрожат от страха, захватываются одна за другой. Грозный вал поднимается на север. Екатерина посылает несколько полков в Поволжье. Но у солдат нет никакого желания сражаться со своими «братьями». Им понятен их бунт, и по ночам они перебегают к повстанцам. Генерал Карр, весьма уважаемый Екатериной, не может остановить наступление бунтовщиков. Пока Екатерина любезно беседовала с Дидро, повстанцы осадили Оренбург. Пугачев пишет губернатору города: «Знай, сволочь, если не сдашься, значит, служишь дьяволу, отцу твоему». 10 декабря 1773 года Екатерина пишет Сиверсу: «Два года тому назад в сердце империи случилась чума; теперь на рубежах – политическая чума, и она не дает покоя… С Божьей помощью одолеем ее, ибо у этих каналий нет ни ума, ни порядка, ни умения; ведь это сброд, разбойники, сбежавшиеся со всей страны, а во главе – самозванец, смелый и наглый. Все это, разумеется, кончится веревкой. Но эта перспектива мне не улыбается, я не люблю эшафот! В Европе подумают, что мы вернулись в эпоху царя Ивана Васильевича». Больше всего Екатерину огорчает тот факт, что ее муж при жизни был не очень популярен из-за своего германофильства, а после смерти становится каким-то героем типично русского мифа, царем-освободителем, мучеником за свободу простонародья, чудом вернувшимся на землю, чтобы прогнать узурпаторшу, сбросить тех, кто наверху, и вернуть должное тем, кто внизу. Как человек, логично мыслящий, она не понимает такого поворота в сознании темной толпы. Она судит о событиях умом западного человека, тогда как перед ней феномен типично азиатский. У нее достаточно войск, пушек и крепостей, тем не менее она испытывает беспокойство. Когда же перестанет преследовать ее этот абсурдный и жалкий призрак? Разбить Пугачева необходимо для оздоровления страны и для ее здоровья лично. После нескольких поражений Карра она решает заменить его Бибиковым. Этот генерал методично организует кампанию. Регулярные войска окружают Пугачева, и он отступает. Но Бибиков умирает, и его заменяет апатичный князь Щербатов. Тотчас Пугачев переходит в наступление. Берет штурмом Казань. В Нижегородской губернии восставшие крепостные учиняют пожары и казни. Все ждут, что бунтовщики скоро двинутся на Москву и Санкт-Петербург. В Москве уже принимают чрезвычайные оборонительные меры. Полиция вылавливает подосланных Пугачевым людишек, распространяющих среди населения «прелестные письма», то есть прокламации, где обещается свобода и земля обездоленным, смерть злым хозяевам, а незаконной императрице – монастырь.

Ситуация тем более опасная, что война с Турцией продолжается с переменным успехом и посланцы великого визиря подбивают мусульманские народности Урала и Прикаспия присоединяться к Пугачеву. Екатерине хочется как можно скорее покончить с врагом внешним, чтобы бросить потом все силы на наведение порядка внутри страны. Она дает секретные указания своим уполномоченным представителям ускорить заключение мира. Но понадобились победы Суворова под Козлуджей и Румянцева у Шумлы, на Дунае, чтобы заставить противника отказаться от сопротивления. В июле 1774 года, после шести лет войны, в Кючук-Кайнардже подписывают наконец мирный договор. Россия получает крепости на побережье Азовского моря, протекторат над Крымским ханством, Кабарду и степи между Бугом и Днепром, свободное плавание по Черному морю и выход в Эгейское море, контрибуцию в размере 4 500 000 рублей и право следить за свободой отправления религиозного культа христианами – подданными султана.

Осуществив мечту Петра Великого, Екатерина может направить армию на разгон банд Пугачева. Петр Панин^[98] получает чин генералиссимуса. На берега Волги направляют самого Суворова. Напуганный таким сосредоточением войск, Пугачев отказывается от намерения идти на Москву и направляется на юг. Не понимая причин такого обидного отступления, его люди начинают трусливо задумываться о последствиях их бунта. Магическая власть самозванца слабеет со дня на день. Среди его сторонников усиливается дезертирство. С ним остаются лишь ближайшие помощники, бродяги и мародеры. Убегая от наступающих полков генерала Михельсона, 24 августа – 4 сентября 1774 года он терпит разгром под Сарептой, бежит, но его же командиры хватают, связывают его и отдают врагам в обмен на помилование для них. Представ перед Петром Паниным, Пугачев падает на колени, публично заявляет, что он самозванец, и признается в тяжком грехе перед Богом и Ее императорским величеством. Его заковывают в цепи, сажают в клетку и на двухколесной телеге, как дикого зверя, везут по губерниям, когда-то встречавшим Пугачева как победителя. Телегу окружает многочисленный конвой из опасения народного волнения. Но после пленения вожака восстание утихло как по мановению волшебной палочки.

Долгое путешествие привело Пугачева в Москву, к этому времени он измучен и, в отчаянии, мечтает лишь скорее умереть. Хотя преступления его очевидны, его не пытают, так как Екатерина запретила пытки. Падение его так глубоко, что он теряет рассудок. Во время допросов неоднократно теряет сознание. Судьи опасаются, что он не доживет до встречи с палачом и избежит публичной казни. «Маркиз де Пугачев,^[99] о котором вы мне пишете, жил как негодяй и умрет как предатель», – пишет Екатерина Вольтеру. И далее: «Он не умеет ни читать ни писать, но это – человек смелый и решительный. До сих пор нет никаких доказательств, что он был инструментом какой-либо державы… По-видимому, господин Пугачев – отъявленный главарь разбойников, а не слуга чей-то. После Тамерлана никто не принес большего вреда. Он надеется на помилование за свою храбрость. Если бы он оскорбил только меня, его расчет был бы верен и я его простила бы; но это дело государственное, а в государстве действуют законы».

Приговорен Пугачев к четвертованию, а затем – к обезглавливанию, но императрица смягчает приговор: ему отрубят голову, а потом уже четвертуют тело. Екатерина хочет выглядеть более гуманной, чем Людовик XV по отношению к Дамьену. Казнь свершается 10 (21) января 1775 года в Москве, при большом стечении народа. Люди высокого сословия радуются, народ потрясен и ропщет. А может, это еще раз убили настоящего императора? Сообщники самозванца четвертованы, повешены или обезглавлены. Второстепенные пособники получают кнут, им вырывают ноздри и отправляют на каторгу. Царица помиловала девятерых разбойников, выдавших вожака. Порядок восстановлен. Екатерина может вздохнуть с облегчением. В течение года ей казалось, что земля под ногами ходуном ходит, как палуба корабля, застигнутого штормом. Но она не выпустила из рук штурвал. Вела корабль по курсу. Она довольна.

А тем временем в провинции продолжается безжалостное подавление бунта. Помещики устраивают самосуд. Разборка в общегосударственном масштабе. В деревнях на площади сооружают эшафоты. Вешают, порют кнутом, ссылают. Реку Яик переименовывают, чтобы стереть из памяти само название; теперь она называется Урал. Строго запрещено упоминать даже имя «опасного бунтаря» Пугачева. В 1773 году Бибиков писал: «Важен не сам Пугачев, важно общее недовольство». Действительно, Пугачева нет, но «общее недовольство» осталось. Недоверие и глухая ненависть поднимаются из-под земли, как зловредный туман, между классом имущих и обездоленными, между императрицей и низшими слоями ее подданных. Но Екатерину это не волнует. Наученная событиями, она могла бы попытаться снять недовольство народа, применив благородные принципы, заложенные в ее «Наказе». Примирению она предпочитает твердость. Если раньше она подумывала, хоть и в общих чертах, об освобождении крепостных, теперь эту идею она отметает с отвращением. Каких только ужасов насилия не натворят эти примитивные существа, если их вот так вдруг освободить? В своих философских размышлениях она идеализировала людей. Теперь они показали ей истинное лицо. Она убедилась, что опасно ограничивать права помещиков на их стадо рабов. Опора империи – дворянство, помещики. Раскольники, по отношению к которым она сперва проявляла великодушие, доказали, присоединившись к Пугачеву, что не стоят той веревки, на которой их повесят. И снижать налоги сейчас не время: в губерниях, опустошенных бунтовщиками, голод, а казна пуста! Все должно оставаться, как было. Спасение России – в статичности. Во всяком случае – еще на какое-то время. Когда народ созреет для реформ, видно будет. А пока об этом всегда можно побеседовать с французскими философами.

Едва покончила Екатерина с Пугачевым, как ее спокойствию стала угрожать еще одна самозванка. Стало известно, что вот уже два года, как некая очаровательная молодая особа с пепельно-шатеновыми волосами и темно-голубыми глазами выдает себя за дочь императрицы Елизаветы от ее фаворита Алексея Разумовского. Путешествуя по Франции, Италии и Германии, эта псевдовнучка Петра Великого берет себе имена, по обстоятельствам, то Али Эмете, княжны Владимирской, то княжны Азовской, то графини Пимберг, то княжны Таракановой. Но каким бы именем ни прикрывалась, она упорно объявляет себя законной наследницей трона Романовых, узурпированного Екатериной II. По ее словам, в ее шкатулке – секретное завещание ее матери Елизаветы, оставившей ей в наследство корону Российской империи.

Ее красота, легкость поведения и далеко идущие политические претензии привлекают к ней множество господ, любителей галантных похождений и авантюр. Они не скупятся на ее содержание, она часто меняет ответы на одни и те же вопросы о ее прошлом, но что касается будущего, ответ всегда один: она должна отвоевать скипетр, принадлежащий ей по праву. С детской доверчивостью герцог Лимбургский и князь Радзивилл принимают горячее участие в ее судьбе. Они мечтают отправиться в Турцию, чтобы настоящая царица Елизавета II помогла туркам и полякам в их борьбе с узурпаторшей Екатериной II. Подписание Кючук-Кайнарджийского договора свело на нет ожидания Радзивилла и его друзей. От замысла ехать в Константинополь пришлось отказаться. Но Алексей Орлов, стоящий с эскадрой в Ливорно, упорно испрашивает у Екатерины указаний, как быть с «авантюристкой». Разумеется, Екатерина не верит ни одному слову из выдумок Таракановой. Она точно знает, что у Елизаветы никогда не было детей. Кстати, если бы у покойной государыни и был ребенок, она его воспитала бы поблизости от себя, как Екатерина поступила с Алексеем Бобринским, ее незаконным сыном от Григория Орлова. Нет, конечно же, эта женщина, нагло насмехающаяся над императрицей всея Руси, – мифоманка, «мошенница», как назвала ее сама Екатерина. Ее выдумки достойны лишь презрения. Но бунт Пугачева сделал царицу крайне боязливой. Она не может терпеть, чтобы кто-то, хоть полоумная или взбалмошная баба, ставил под сомнение законность прав императрицы. В письме от 12 ноября 1774 года она предписывает Алексею Орлову «схватить эту тварь, столь нагло присвоившую себе имя и происхождение, ей отнюдь не подходящие». Пусть прибегнет «к угрозе, в случае неподчинения, и к наказанию, если потребуется». Пусть подвергнет артобстрелу город Рагузу, если надо, но заставит администрацию выдать эту мошенницу. Лучше, конечно, действовать по-тихому, чтобы все было сделано «без шума, по возможности». Послушный Алексей Орлов выбирает хитрость. В голове его созрел дьявольский замысел. Он сообщает «претендентке на престол», что убежден в подлинности ее заявлений и что, оскорбленный опалой, в которую попал его брат Григорий, питает к императрице только ненависть. Уговаривает юную даму встретиться с ним в Пизе, чтобы обсудить, как лучше помочь ей в борьбе за власть. Она не чувствует опасности и едет в назначенное место, где восхищается королевским приемом, оказанным ей столь высокопоставленным лицом. Орлов устраивает ее в пышных апартаментах, организовывает праздники в ее честь и в конце концов признается ей в страстной любви. Да, говорит он, влюбился с первого взгляда. Если она согласится стать его женой, он разделит с ней бремя правления Россией. Она в восхищении, соглашается и едет со своим возлюбленным в Ливорно, входит с ним на борт адмиральского судна, где происходит инсценировка. Переодетый священником морской офицер соединяет чету под грохот артиллерийского салюта и криком «Да здравствует императрица!». Невеста – в слезах от счастья. Внезапно Алексей Орлов исчезает. Солдаты окружают «Ее величество», грубо заталкивают в каюту и запирают, не говоря ни слова. Корабль поднимает якорь. Ведет его капитан Грейт. Ему поручено доставить пленницу в Санкт-Петербург. А Алексей Орлов, совершив некрасивый поступок, остался в Ливорно.

12(23) мая 1775 года корабль прибывает в Кронштадт, и Тараканову бросают в каземат Петропавловской крепости. Вести допрос поручено фельдмаршалу князю Голицыну. Судя по первому его докладу, пленница хороша собой и похожа на итальянку, говорит по-французски и по-немецки, по-русски ни слова не знает. Говорит, что ей двадцать три года, зовут Елизаветой. После долгих непрерывных допросов признается, что не знает, кто ее родители, кто она по национальности и где родилась. Заявляет, что жила в Багдаде, потом – в Исфагани, противоречит сама себе и пишет, наконец, письмо Екатерине, где обещает ей «огромные выгоды», если прекратят «все интриги против нее». Подписано письмо именем «Элизабет». «Какая нахальная сволочь!» – восклицает Екатерина, прочитав записку. Врачи находят у нее чахотку в тяжелой форме, болезненное истощение Таракановой быстро прогрессирует. Строгий режим заключения, под постоянным наблюдением днем и ночью, холод, пронизывающий до костей, частые перерывы в получении пищи – все это заставило узницу еще раз написать императрице с мольбой простить ее, если она оскорбила ее, и освободить из застенка, где «сама природа содрогается от ее состояния». Екатерина непоколебима. В обычное время она способна на милосердие и даже нежность, но когда этого требует государственный интерес, она может стать жестокой и непреклонной. Как будто облачается в железную броню, становится как статуя каменная. Человеческие чувства ей сейчас недоступны. Она считает, что в политике снисходительность рано или поздно оборачивается против того, кто ей поддался. Тараканова вступила в игру. И проиграла. Пусть платит. Екатерина не только не выпускает узницу, но и не смягчает ее участь. Проходят недели. Никто больше не вспоминает о той, что заживо погребена в Петропавловской крепости. И вот 4 декабря 1775 года она умирает, но не в результате наводнения, как утверждали некоторые, а от туберкулеза легких, истощенная и харкающая кровью, в ледяном и темном каземате.^[100]

Итак, «отвратительный бунтарь», выдававший себя за Петра III, уничтожен, доведена до могилы «полоумная», называвшая себя Елизаветой II, но через год после ее смерти арестовывают третьего самозванца, выдающего себя за национального героя Пугачева, вернувшегося с того света на землю.^[101] Екатерина в растерянности. Что за удивительная страна эта Россия! Легенды в ней то и дело становятся реальной силой. Тому, кто правит этим народом с иррациональным мышлением, приходится бороться то с живыми людьми, то с привидениями.

Дата добавления: 2015-08-05