Французы и турки

Тревожные вести приходят из Польши. Там, в маленьком городе Бар, недалеко от турецкой границы, в феврале 1768 года возникла конфедерация патриотов, поклявшихся свергнуть русское господство и лишить гражданских прав поляков-некатоликов. Парадокс в том, что русский притеснитель выступает за религиозную терпимость, а притесненные поляки – против равенства представителей разных религий. Екатерину очень устраивает такая путаница: значит, она может со спокойной совестью наводить порядок в Польше во имя свободомыслия. Войска ее заранее приготовлены, и им ничего не стоит оттеснить и разогнать плохо организованные группы конфедератов. Как обычно, Вольтер аплодирует: «Пример российской императрицы уникален. Она послала сорок тысяч русских с примкнутыми штыками проповедовать религиозную терпимость…» И еще: «Она привела в движение армии… чтобы заставить (людей) терпимо относиться друг к другу и приучить их к взаимному уважению». Марионетка Станислав Понятовский подчиняется.

В Варшаве посол Екатерины ведет себя как губернатор завоеванной провинции. Во Франции, в кругах, близких к Людовику XV, царит возмущение. Однако французское правительство не собирается напрямую вмешиваться в польскую проблему, оно предпочло бы реванш с помощью третьей страны. За два года до этого герцог Шуазёль писал Вержену, в то время послу Франции в Константинополе: «Самым верным способом свергнуть с престола узурпаторшу Екатерину было бы подтолкнуть ее на войну. Только турки могут оказать нам эту услугу… Единственная цель в вашей работе – толкнуть турок на войну».^[85] А Екатерина отнюдь не боится этой войны, она жаждет ее. Она уверена в силе своей армии, своего флота. Быть может, ей удастся осуществить давнюю мечту Петра Великого: захватить богатый Крым, выйти к Черному морю и Дарданеллам, уничтожить турецкое могущество, завладеть святым городом Константинополем, колыбелью православной церкви? Вот тогда – да, тогда она будет иметь право называться Екатериной Великой! Она молится, чтобы искра вспыхнула и взорвала бы наконец пороховой склад. Пограничный инцидент оказывается как нельзя кстати. В ходе стычки с поляками отряд украинцев вступает на турецкую территорию и захватывает Балту, турецкий город в Бессарабии. Подталкиваемый Францией, султан заявляет протест и требует, чтобы Россия ушла из Польши. Довольная этим, Екатерина отказывается подчиниться. Русского посла в Константинополе Обрезкова сажают в крепость «Семь башен». Блистательная Порта объявляет войну врагам пророка.

Праздничные флаги вывешиваются по всей Турции. В России – тоже. Фридрих II, подозревая, что обе стороны не подготовлены, называет эту войну войной «слепых против паралитиков». Конечно, русская армия плохо организована и недостаточно снабжена всем необходимым. Но у турок положение еще хуже. Франция сделала на них ставку, и это плохое пари. В сентябре 1769 года граф Петр Румянцев побеждает «неверных» в Хотине, занимает дунайские княжества, захватывает Азов, Таганрог и готовится вступить в Крым. В 1770 году семнадцать тысяч русских на реке Кагул разгромили сто пятьдесят тысяч турок. В том же году русский флот под командованием Алексея Орлова покидает Балтийское море, проходит Ла-Манш, входит в Средиземное море, делает остановку для отдыха в Венеции и, продолжая путь, появляется в Эгейском море, где встречает турецкие корабли. В ходе кровавого сражения в Хиосской бухте, близ порта Чешме (Чесма) (сражение произошло 26 июня 1770 года, русским флотом командовали адмиралы Г. А. Спиридов и С. К. Грейг. – Прим. перев.), турецкий флот разогнан и частично сожжен. Получая одну за другой победные реляции, Екатерина признается Панину, что опасается «умереть от радости».

А тем временем в Европе монархов охватила паника. Фридрих II и Иосиф II встречаются, чтобы найти способ, желательно мирный, противостоять «потоку, грозящему затопить весь мир». В Версале герцог де Шуазёль рвет на себе волосы, что переоценил военные способности Оттоманской империи. Английское правительство с огорчением констатирует, что русский флот посмел беспрепятственно пройти Ла-Манш, и опасается этой новой морской державы, нарушающей старые правила игры. В Швеции с тревогой ожидают усиления русской угрозы на Балтийском море и в Финском заливе. Встреченная как дилетантка в политике, Екатерина предстает для всех западных правительств как злой гений, людоедка с расчетливым умом и ловкими поступками. Но больше всего досаждает иноземным дворам тот факт, что, расширяя империю, она прикрывает свои действия философско-либеральными оправданиями. Не она ли, вооружившись пером, поддерживает корсиканцев, борющихся под предводительством Паоли против угнетающей их Франции? «Каждое утро я молюсь, – пишет она графу Чернышеву, ее представителю в Лондоне, – Боже, спаси Корсику от рук ужасных французов». В ее глазах французы – те же турки, только на западе. Королевские лилии и турецкий полумесяц она швыряет в одну корзину. «Турки и французы, – пишет она далее, – вздумали разбудить дремавшего кота… Но кошка кинется на мышей, и вы еще увидите то, что увидите, о нас еще заговорят, от нас не ждали такого шума, турки будут разбиты, а французов повсюду возненавидят, как их ненавидят корсиканцы». Фридрих II уверяет, что у Екатерины «какое-то отвращение ко всему французскому». А французский поверенный в делах Сабатье де Кабр доносит своему правительству, что она «ненавидит французов лютой ненавистью» и что «ее главная забота – делать со злостью все вопреки интересам Франции».

На самом же деле, когда Екатерина говорит о французах с раздражением, она сердится не на всю эту нацию, а на Людовика XV и его министров. И некоторые писателишки французские тоже заслуживают, чтобы им ударили как следует по рукам. Некий аббат Шапп д'Oтрош, астроном и географ, совершив путешествие по Сибири, позволил себе по возвращении во Францию написать клеветническую книжонку о России. Надо же, он смеет критиковать все учреждения империи, утверждает, что литовские крестьяне сидят без хлеба зимой и что в Сибири жалкая растительность. Чтобы опровергнуть его, Екатерина отправляет Вольтеру шишки сибирских кедров. Она уверена, что гнусная писанина – результат интриг герцога де Шуазёля. Ей хочется, чтобы какой-нибудь крупный французский писатель дал отпор клеветникам. Но крупные французские писатели не трудолюбивы. Тогда она сама берется за работу. Ее ответ написан в гневном стиле и называется «Противоядие». Две первые части этого труда опубликованы в 1771 году в роскошном издании. Объявлено, что продолжение следует. Но его не дождались. Постепенно Екатерина потеряла интерес к этой затее. У нее есть другие враги, сразить которых надо как можно скорее: это турки. В 1773 году она заявляет своей наперснице, госпоже де Бельке, что «Противоядие» останется незавершенным, «потому что автора убили турки». Кстати, официально она так и не призналась в авторстве. Другой повод для гнева: бывший секретарь посольства Франции в Санкт-Петербурге Клод Карломан де Рюльер выпустил в продажу в Париже рукописную брошюру с описанием захвата власти Екатериной. Автор представляет ее как авантюристку, убийцу собственного мужа. Узнав о содержании пасквиля, Екатерина сперва хочет скупить все копии, находящиеся в продаже, но потом поручает послу, князю Голицыну, потребовать от французских властей ареста издания. Чтобы угодить императрице, правительство грозит Рюльеру Бастилией, если он не сдаст свои бумаги. Это – чисто формальный жест. Как только санкция провозглашена, брат короля нанимает Рюльера своим личным секретарем и объявляет его под своей защитой. На этом дело кончается, и памфлет продолжает распространяться среди читателей. Дабы успокоить царицу, Дидро заявляет: «Мадам, если вы придаете большое значение приличиям и достоинствам, этим отрепьям вашего пола, то произведение сие – сатира против вас, но если великие цели и мужественные, патриотические идеи интересуют вас больше, то получается, что автор показывает вас как великую правительницу и, по здравому размышлению, он больше оказывает вам чести, чем причиняет зла».^[86] Екатерина принимает такое успокаивающее толкование и проглатывает обиду. Она рассчитывает на величайшие умы века, которые защитят ее в глазах потомков: Вольтер, Гримм, Д'Аламбер, Дидро… Как всегда, тон панегирикам задал Вольтер. Можно ли сказать, что он совершенно бескорыстен? Екатерина шлет ему не только письма. В тот уголок Швейцарии при случае поступают довольно кругленькие суммы. В конце 1770 года Вольтер пишет императрице, что славные часовых дел мастера в Фернее были бы очень польщены, если бы она заказала им часы. Она просит его заказать часов для нее «на несколько тысяч рублей». Вольтер посылает ей их целый сундук, приложив счет на 39 238 ливров. Она пришла в ужас от такой цифры, но все же решается ее выплатить. В конце концов это не так дорого в счет услуг лучшего служителя ее культа. Война против блистательной Порты подстегивает вдохновение «ворчливого альпийского старика». Он называет султана Мустафу III «жирной свиньей с полумесяцем» и провозглашает ему беспощадную войну; вот тебе и противник насилия. «Зачем заключать мир, – пишет он, – когда можно так много завоевать. Война весьма полезна для страны, если удачно вести бои за пределами своих границ. Нация становится активнее, трудолюбивее и внушает больше страха».

И далее:

«Мадам, Ваше императорское величество возвращает меня к жизни, убивая турок. Вашим письмом от 22 сентября Вы оказали мне великую честь, я вскочил с постели с криком: „Аллах! Катарина!“ Значит, я был прав, я был большим пророком, чем Магомет! Значит, Господь и ваши войска услыхали мои молитвы, когда я пел: „Те Catharinam laudamus, te dominam confitemur!“^[87] Архангел Гавриил сообщил мне о полном разгроме оттоманской армии, о взятии Хотина и перстом указал мне дорогу на Яссы. Поистине, Мадам, я счастлив, я в восторге и благодарю вас».

Он идет еще дальше, хотел бы участвовать в славной кампании против турок, лично проткнуть брюхо двум-трем нехристям, войти в Константинополь и восстановить крест на куполе Святой Софии, освободить Афины и прогуляться, философствуя с Екатериной, в ограде Агора. Как жаль, что он слишком стар, чтобы сражаться врукопашную. Семьдесят лет! Однако он говорит, что еще может оказать большую услугу русскому народу, столь храбро сражающемуся. За несколько лет до того он изобрел военную машину по образцу колесниц Ксеркса I, снабженных косами. Чертежи этой колесницы, несущей смерть, не были одобрены французским правительством. Вольтер ни капли не сомневается, что, если бы Версаль принял его проект, Франция выиграла бы Семилетнюю войну. Вот почему теперь он дарит свое изобретение Екатерине для скорейшего истребления турок.

«Я отнюдь не убийца по профессии, – пишет он ей. – Но вчера два отличных немецких головореза уверяли меня, что эффективность этих колесниц несомненна, целый батальон или эскадрон не устоял бы в первом же бою».

Екатерина не очень-то верит и уклончиво отвечает, что боевые колесницы были бы наверняка грозным оружием, но пока храбрость ее солдат достаточна, чтобы обратить в бегство противника. Обидевшись, Вольтер делает вид, что его проект не отклонен, а лишь передан на изучение, с тем что заказ последует в будущем. Гораздо горше для него обида со стороны Совета Республики Женевы, запретившего отпустить в Россию группу молодых швейцарок на работу гувернантками детей русской аристократии! По просьбе Екатерины он лично руководил отбором барышень. И вот в последний момент дело лопнуло. Хорош он будет теперь перед своей «Семирамидой»! Он протестует. От имени всех соотечественников ему отвечает ученый Троншен: «Господин де Вольтер! Совет считает себя в какой-то степени отцом всех граждан и потому не может разрешить, чтобы дети его ехали на постоянное жительство в страну, где императрицу подозревают в том, что она не помешала убийству своего мужа, и где безраздельно царит безнравственность».^[88]

Поистине, у этих «отцов» Женевы глаза созданы, чтобы не видеть, а уши – чтобы не слышать. Они обвиняют русских в варварстве, в то время как в разгар войны с Турцией Екатерина занята строительством музея в своей столице. Да, она наконец осуществила свою мечту. К новому Зимнему дворцу, творению итальянца Растрелли, пристроили здание по проекту французского архитектора Валлен-Деламота. Эта элегантная пристройка получила название «Эрмитаж». Она связана с главным зданием дворца своего рода крытым мостом. В галерею уже поступают первые шедевры. Императрица поручила Дидро, большому знатоку в этом деле, купить для нее картины, статуи, мебель и коллекции медалей. Чем больше загружена она политикой, тем сильнее в ней желание время от времени оторваться от нее и уйти с близкими ей людьми в здание, где царит красота форм и цвета. Конечно, ее художественный вкус не безупречен, она сама признает это, но все великие монархи, перед которыми она преклоняется, начиная с Людовика XIV, были коллекционерами, в большей или меньшей степени. К тому же ей нравится скупать, хватать, собирать, владеть. «Это не от любви к искусству, а от жадности. Я не любительница, я обжора». И вот она уже покупает налево и направо, по дорогой цене и за бесценок, оптом и в розницу. Сперва покупает картины, от которых Фридрих II отказался из-за их дороговизны. Затем приобретает за 180 000 рублей драгоценности графа Брюля, бывшего министра польского короля. В 1772 году, благодаря усилиям Троншена, Дидро, князя Голицына и графа Бецкого, она покупает за 438 000 рублей коллекцию Кроза из 566 картин великих мастеров. Здесь Рафаэль, Рени, Пуссен, Ван Дейк, Рембрандт, Тенье, Веронезе, Тициан, Клуэ, Ватто, Мурильо… Лавина шедевров французской, итальянской, голландской, фламандской школ. Дидро пишет Фальконе: «О как мы изменились, друг Фальконе! В мирное для нас время мы продаем картины и статуи. А Екатерина их скупает в разгар своей войны. Науки, искусства, вкус и мудрость уходят на север, а варварство и все, что его сопровождает, опускаются на юг». Но Дидро неспокоен по поводу отъезда на чужбину всех этих чудесных произведений. За год до этого коллекция Бреаенкампа, купленная Екатериной в Голландии за 60 000 экю, затонула в Балтийском море вместе с кораблем, ее перевозившим. На этот раз путешествие проходит без происшествий, и семнадцать ящиков после нескольких недель плавания благополучно доставлены в Эрмитаж. Через несколько месяцев Екатерина позволяет себе роскошь купить на аукционе коллекцию злейшего своего врага, герцога де Шуазёля. Ненасытная, она получает разом все камни для гравюр герцога Орлеанского, заказывает картины Шардену и Берне, приобретает одну из «Диан» Гудона, от которой отказался Лувр из-за того, что она слишком обнажена.

Среди всего этого богатства, заполнившего огромные залы, прогуливается Екатерина, любуясь своей славой. «Мое убежище расположено так, – пишет она Гримму, – что путь от моих покоев до галереи и обратно насчитывает три тысячи шагов. В галерее я гуляю среди любимых мною и радующих меня предметов, и эти зимние прогулки поддерживают мое здоровье, укрепляют мускулатуру ног».^[89]

Чтобы получать еще большее удовольствие в любое время года, повелела она устроить на третьем этаже нового Зимнего дворца огромную оранжерею с остекленной крышей, с лужайками, деревьями, клумбами, фонтанами и птичками, летающими на свободе. Подняв голову, можно любоваться небом. На улице медленно падают хлопья снега, слышен скрип полозьев саней, видна застывшая подо льдом Нева, по углам дворца, как обсыпанные мукой, стоят часовые, напоминающие неуклюжих медведей, а здесь, в нежном тепле, вечное лето. Екатерине нравится этот вызов зиме. Кстати, ее влечет к себе все, что кажется невозможным человеческому разуму. Так, вздумалось ей перевезти в Санкт-Петербург огромную скалу, чтобы на ней установить памятник Петру Великому, конную статую, заказанную ею Фальконе. В 1768 году увидела она эту скалу в Финляндии, куда ездила с Фальконе и Бецким во время поисков гранита для обустройства набережных Невы. Эта дикая скала-монолит напоминает гигантскую сверкающую волну, застывшую в момент максимального подъема. По подсчетам специалистов, вес этой глыбы более трех миллионов фунтов.^[90] Высотой двадцать два фута, длиною сорок два и шириной тридцать четыре фута, скала глубоко сидит в топкой почве. Два года Екатерина мечтает об этом пьедестале, застрявшем, казалось, на веки вечные в пустынной местности. Ей нужна эта скала. Даже если для доставки ее в Петербург потребуется согнать половину всех подданных. Петр Великий наверняка попытался бы это сделать. Награда в семь тысяч рублей обещана тому, кто предложит лучший способ доставки. После нескольких попыток придумали остроумную систему: из толстых бревен сделали желоба, в них положили медные ядра, и все это подсовывалось под скалу. Впрягают сотню лошадей, и они тянут монолит по специально построенной для этого дороге. Екатерина присутствует при испытании этого устройства. Перевозка длится год. Когда скала прибывает наконец на Сенатскую площадь, близ набережной Невы, мистическое изумление охватывает народ. Матушка Екатерина не только войну с турками выигрывает, она и горы передвигает.

Но для Екатерины легче скалу вытащить из болота, чем переделать характер близких и дорогих ей людей. Сын ее, цесаревич Павел, с возрастом становится все более некрасивым, и характер его все больше вызывает беспокойство. В 1770 году, когда празднуются победы над турками, ему шестнадцать лет. Недобрые светло-голубые глаза навыкате, лицо похоже на маску и некрасиво вытянуто вперед. Крупные черты его часто дергаются в тике. Бывают припадки падучей болезни. По ночам у него кошмарные видения: убитый отец. Еще в детстве, наслушавшись придворных, он стал винить мать в этой смерти. Недоброжелатели подсунули ему брошюрку Рюльера, и он еще больше утвердился в своем мнении. Воображает себя Гамлетом. Ум его воспален идеями отмщения. Его возмущает связь императрицы с Григорием Орловым. Вместе с тем Павел идеализирует отца, которого, по существу, не знал. Подобно ему, увлекается военной муштрой. Лучшим местом отдохновения от повседневного существования считает он казарму, с ее запахами кожи, ружейного масла, пороха и пота. Его влечет жизнь солдата: от парада до парада, от перестрелки до перестрелки. К тому же он страдает манией преследования. Несмотря на заботу, которой окружает его мать, боится, что она подстроит ему отравление или пришлет убийц с кинжалами. Стоит увидеть ее, как в голову ему лезут мысли о смерти. Ему мерещится загробный мир. Однажды, увидев на подносе, принесенном лакеем, крошечные осколки стекла, Павел бледнеет от гнева, вскакивает, жестикулируя, бежит через весь дворец к императрице, кричит ей в лицо, что она хотела его убить. Очень спокойно Екатерина журит его, и Павел, понурив голову, сдается. Однако сцены такого рода повторяются, и постепенно она охладевает к этому озлобленному и скрытному подростку. Екатерина знает, что за глаза Павел проклинает ее и оскорбляет в бессильном гневе. Он напоминает ей Петра III. В нем она видит возмутителя спокойствия, а может быть, и врага престола. «Полагают, что он (великий князь Павел) мстителен, полностью и абсолютно отдается своим взглядам, – пишет 20 апреля 1770 года поверенный в делах Франции Сабатье де Кабр. – Однако следует опасаться, что в результате гнета, им испытываемого, окажутся подавленными ростки решительного характера и на смену ему придут лживость, малодушие и глухая ненависть; а благородство, которое можно было бы развить в нем, в конце концов будет заглушено страхом, который мать всегда ему внушала… По правде говоря, императрица, соблюдающая внешние признаки внимания ко всем другим, совершенно этого не делает в отношении сына. С ним она всегда ведет себя сухо, разговаривает повелительно и без каких-либо признаков внимания, что возмущает юного наследника. Никогда она не проявляла к нему материнской ласки. Поэтому в ее присутствии великий князь чувствует себя как перед судьей».

А другой сын Екатерины, маленький граф Бобринский, воспитанный изнеженным, огорчает ее ленью и непоследовательностью характера. И отец его, Григорий Орлов, тоже озабочен этим. К началу войны с Турцией его связь с императрицей длится уже десять лет. Пылкая страсть первых встреч постепенно сменилась сладостной нежностью, временами ссорами. В глазах окружающих они – старые любовники, уставшие друг от друга и не способные расстаться. Григорий Орлов страдает от того, что играет роль лишь источника ночных наслаждений, он пытается доказать, что может быть рядом с ней не только в постели, но и при решении трудных задач. Он занялся чтением и даже начал переписываться с Жан-Жаком Руссо, заинтересовался живописью, агрономией, но каждый раз его энтузиазма хватало ненадолго. Ленивый и поверхностный, этот сибарит-колосс теперь понимает, что без расположения Ее величества он – ничто. Чем больше вырастает на политическом небосклоне силуэт Екатерины, тем меньше выглядит его фигура на фоне юбок императрицы. Она любит его лобзания, но затыкает ему рот, как только он осмеливается высказать свое мнение о государственных делах. В этой необычной чете роль женщины играет он. Немецкая принцесса, став императрицей России, сменила, если можно так сказать, не только отечество, но и пол. То есть эмигрировала дважды. Да, когда речь заходит о женщинах, Екатерине кажется, что она не принадлежит к этой части рода людского, к этим слабым, фривольным и плаксивым существам. Только нутро, его позывы и желания иногда роднят ее с подобными ей. Но духом она – победитель-мужчина. Владея этой амазонкой, Григорий Орлов удивляется, что она еще может, лежа с ним, вести себя как любовница. Он ходит опечаленный, жалеет себя, хочет прославиться на войне, как брат его Алексей. Но Екатерина не разрешает ему даже говорить об отъезде. Уверяет, что ей нужны его советы. На самом же деле он знает, что нужен ей лишь в постели. Его единственное поле боя – ее спальня. Да и то она стала все реже его приглашать. Дела государственные полностью поглощают императрицу. Ей сорок лет. Ему – тридцать четыре. Для разнообразия он ей потихоньку изменяет со случайными подружками. Аристократка или из простых – любая сойдет. Но амбиции его эти недолговечные альковные победы не успокаивают. Даже в объятиях другой он думает о Екатерине. Хочет ее удивить, подчинить себе раз и навсегда. И когда кажется, что из золотого плена уже нет выхода, на выручку пришло несчастье: в Москве началась эпидемия чумы. Местные власти не справляются с бедствием. Народ отказывается подчиняться приказам, запрещающим скопление людей, во избежание заражения, на рынках и в церквах. Раз это – Божья кара, единственное спасение, как полагают верующие, – молитва. А им запрещают прикладываться к чудотворным иконам. Народ волнуется, люди кричат о предательстве, выламывают двери храмов. Видя такое дело, митрополит Московский Амвросий решает поднять как можно выше чудотворные образа. Он приезжает в Кремль, чтобы убедиться, как исполняется его приказ, толпа его узнает, нападает, сбивает с ног и избивает до смерти. В городе царят беспорядки, отчаяние, страх, насилие, безумство. Григорий Орлов просит Екатерину разрешить ему поехать в Москву, чтобы привести толпу в чувство. Он любил рисковать, отличался бесстрашием и инициативностью. Он доказал это во время переворота, приведшего Екатерину к власти. Пусть она даст ему возможность подтвердить еще раз эти качества. После нескольких лет безделия и расслабления ему надо встряхнуться, реабилитировать себя и в своих глазах, и в глазах императрицы. Решение Екатерины может показаться странным: все время возражая против отъезда его в действующую армию, сейчас соглашается на поездку в Москву. Неужели не понимает, что там он рискует гораздо больше, чем в штабе, вдали от поля боя? В ее окружении перешептываются: она посылает его на верную гибель, потому что устала от претензий и видит его ничтожество. Другие считают, что в ней очень сильно желание видеть его победителем, выполнившим трудную миссию, и это оказывается выше всех соображений осторожности. А некоторые высказывают новое имя возможного заместителя: Высоцкий… На самом же деле Екатерине, по-видимому, захотелось удалить на несколько недель слишком назойливого любовника и дать ему, из жалости, шанс заняться благородным и нужным делом.

2 октября 1771 года взбодрившийся Григорий Орлов едет в Москву. Там он развертывает энергичные действия, проявляет невиданную смелость и приносит большую пользу, заставляя враждебно настроенное население соблюдать санитарные меры. Он сопровождает лекарей при посещении больных, следит за распределением лекарств, помогает вывозить трупы, разлагающиеся в домах и на улицах. Ежедневно умирает семьсот-восемьсот человек. Григорий Орлов помогает сжигать их одежду. Успевает сразу в нескольких местах, почти не спит. Его авторитет придает мужество колеблющимся и усмиряет бунтующих. Впечатление такое, что он повелевает болезнью. За три месяца эпидемия погашена. Он возвращается в Санкт-Петербург как полководец-победитель. Екатерина заказывает в его честь триумфальную арку в Царском Селе. Французская скульпторша госпожа Колло, ученица Фальконе, лепит бюст спасителя Москвы. На медали, выпущенной в его честь, кроме портрета фаворита, изображена символическая фигура римского героя Куртиуса^[91] с надписью: «И у России есть такие сыновья». Но все эти знаки восхищения и благодарности не приносят Григорию Орлову уверенности в прочности его возвращения в фавориты. Как ни старается Екатерина проявлять на людях радость вновь видеть его, он чувствует странное противоречие между почестями, которые оказывает она ему публично, и холодностью, проявляемой, когда они остаются наедине. Герой битвы против чумы хотел бы вернуть себе исключительные права любовника, а то двери спальни императрицы стали лишь изредка открываться перед ним. Страдает при этом не он сам, а его честолюбие. Его страсть к Екатерине давно уже стала привычкой, осталась жажда являться в свете, властвовать и блистать. Как бы то ни было, свое место он никому не уступит. Надо будет – убьет соперника, если тот осмелится объявиться. Екатерина это знает и краем глаза следит за своим прекрасным и недоверчивым другом.

Дата добавления: 2015-08-05