Русские композиторы повлияли почти на всех крупнейших композиторов XX века, будь то французы, итальянцы или даже американцы

(кумиром классика американской музыки и родоначальника симфоджаза Джорджа Гершвина как известно, были Чайковский и Рахманинов).

Для того чтобы рассказать о влиянии Четвертой, Пятой и Шестой симфоний Чайковского на все развитие симфонии XX века, необходимо написать огромную книгу. Что касается влияния русской литературы XIX века на ВСЕ ПОСЛЕДУЮЩЕЕ РАЗВИТИЕ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, то здесь не нужно ничего доказывать. Нужно только почитать интервью с крупнейшими писателями XX века для того, чтобы понять: русская литература XIX века – явление Всемирное.

Например, в течение 50-80 годов XX века расцвел латиноамериканский роман. Именно в странах Латинской Америки появились писатели, перехватившие у Европы пальму первенства и открывшие новые пути в литературе.

Достаточно назвать имена Кортасара, Маркеса, Борхеса и знаток литературы сразу поймет, какого МАСШТАБА литературу я имею в виду.

“Сто лет одиночества”, “Осень патриарха”, “Выигрыши”, “Преследователь” – книги золотого фонда мировой литературы.

Но когда журналисты спрашивают у великих латиноамериканцев, кто для них высочайший пример литературы, кто повлиял на их мышление, то те не сговариваясь называют Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова и, конечно, Н.Гоголя.

Я осмелюсь сказать, что без Гоголя не было бы не только латиноамериканского романа! но и такого мистического гения XX века, как Франц Кафка.

Не верите?

Приведу лишь один пример.

У Кафки есть рассказ под названием “Превращение”.

Служащий Грегор Замза просыпается утром и обнаруживает, что он превратился в какое-то невероятное насекомое похожее на сороконожку.

А далее начинается эксперимент высочайшего психологического масштаба.

Писатель произвел этот эксперимент не для того, чтобы эпатировать читателя. Вовсе нет!

Он сделал это с целью изучить реакцию посредственного, маленького человека, маленького чиновника на подобное превращение. Сколько возможностей открывается перед писателем! Сколько экспериментов можно поставить, изучая взаимоотношения Грегора Замзы с его родными, коллегами.

Какой авангард! Какая новизна в литературе! На самом же деле “Превращение” Кафки – лишь еще один шаг или, лучше сказать, продолжение исследования, которое почти за век до него произвел... Николай Васильевич Гоголь.

И не где-нибудь, а в одной из новелл цикла “Петербургские повести”. В повести “Нос”.

Майор Ковалев просыпается утром в своей постели, а на лице его вместо носа совершенно гладкое место. И ТОЧКА! Чувствуете, какой модернистский эксперимент?

А в чем его суть?

Да в том же, в чем суть будущих экспериментов Достоевского и Кафки, Джойса и Пруста, Булгакова и Кортасара. (У последнего в рассказе “Аксолотль” одинокий человек занимается только тем, что изо дня в день часами наблюдает за рыбкой в аквариуме и незаметно сам превращается в эту рыбу, которая теперь ждет появления перед аквариумом одинокого человека. Человек, ставший рыбой, плавает в аквариуме, а рыба, превратившись в человека, наблюдает за ним.)

И первым в ряду писателей, поставивших самый сюрреалистический эксперимент, был именно Гоголь. Ведь как же реагирует майор Ковалев на свою беду? А вот как:

“Конечно, я... впрочем, я майор (выделение всюду мое. – М.К.). Мне без носа ходить как-то неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа; но, имея в виду получить... притом будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарева, статская советница, и другие...” Вот где сюрреалистическое безумие!

Оказывается, без носа не получить ни чина, ни ордена. Без носа нельзя к статской советнице. (Гениальность Гоголя столь велика, что, я думаю, последующие столетия развития литературы поставят Гоголя на место, где сегодня такие титаны, как Шекспир, Данте и Гёте. Мне думается, литературный мир еще не полностью дорос до безмерной глубины этого космического гения.)

Я хочу процитировать еще несколько строчек, которые уже подлинный язык самой современной литературы. А еще лучше сказать, литературы будущего.

Строки эти – в окончании повести “Нос”:

Вот какая история случилась в северной столице нашего обширного государства! Теперь только, по соображении всего, видим, что в ней много неправдоподобного. Не говоря уже о том, что точно странно сверхъестественное отделение носа и появление ею в разных местах в виде статского советника, – как Ковалев не смекнул, что нельзя через газетную экспедицию объявлять о носе? Я здесь не в том смысле говорю, чтобы мне, казалось, дорого заплатить за объявление; это вздор, и я совсем не из числа корыстолюбивых людей. Но неприлично, неловко, нехорошо! И опять тоже – как нос очутился в печенном хлебе и как сам Иван Яковлевич?... нет, этого я никак не понимаю, решительно не понимаю! Но что страннее, что непонятнее всего, – это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно... нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых... но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это...

А, однако же, при всем том, хотя, конечно, можно допустить и то, и другое, и третье, может даже... ну да и где же не бывает несообразностей?.. А все, однако же, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, – редко, но бывают”.

Почему я выделил эти строки Как образец величайшей литературы, да еще литературы будущего?

Я сейчас задам вам, дорогие читатели, только один вопрос: И прежде чем читать далее, попробуйте на него ответить.

Итак:

Дата добавления: 2015-08-05