Последняя попытка Сукина

Федор Сукин выезжал в Польшу наутро после пира. Голова болела, а в висках стучало так, словно два дюжих кузнеца молотили кувалдами. Окольничий хотел покоя и проклинал царское сватовство. Куда приятнее сейчас лежать на перине и лечить похмелье пивом.

Окольничего спас бы сейчас огуречный рассол, который он брал с собой во всякую дорогу, да надо было случиться такой лихой беде, что ключник упился едва ли не до смерти и утопил отмычки в канаве.

Икнул Федор Сукин с горя и велел вместо рассола взять бочку квашеной капусты. Оно хоть и не совсем то, но похмелье делает мягче.

Всю дорогу Федор Иванович лечился: ел капусточку из огромного ковша, смаковал сладковатый рассол. За питием и едой незаметно проносились версты. Совсем неутомительным было ожидание на таможне, где отрок, признав прежнего знакомого, приветливо кивнул.

– Супостат ты эдакий! Государев чин зря обижаешь. Я ведь не холоп какой, а посол! – выставил Сукин вверх палец, и произносил он это так, как обычно царь говорит: «Я есть государь всея Руси!» – Пакостник ты. Вот ты кто! Грамоту читай, – развернул свиток перед наглыми глазами отрока окольничий. – Посол я, а потому и обхождение ко мне должно быть особенным.

– У меня своя грамота на сей счет имеется, – дерзко возражал молодец, которого никак не смущал боярский чин посла. – Указ государя имею, чтобы проверять на границе крепко, невзирая на чины, а кто досмотру будет препятствовать, так сажать в яму!

Федор Сукин теперь не сомневался в том: возрази он отроку, так тот наденет на кисти пудовые цепи и упрячет под замок. А еще письмо государю отпишет – дескать, вор! А царь Иван в гневе суров. И, уже не пытаясь ссориться с главой таможни, повелел ехать прочь от границы.

Перед самым отъездом Федор имел разговор с царем.

Трапезная была пуста. Бояр и окольничих холопы развезли по домам, а в самом конце стола, уткнув лицо в тарелку с горькой подливой, уснул всеми забытый гость. Басманов с Вяземским о чем-то громко спорили и, не остуди государь любимцев строгим взглядом, вцепились бы друг другу в глотки.

– Федька, ты вот что, к Екатерине проберись и посмотри тайком, какая она из себя. Ежели крива, так не женюсь, у меня другая девка на примете имеется! По возможности добудь портрет принцессы. Будут просить во дворце деньги, особенно не сори. Не такая она великая особа, чтобы на нее золото попусту тратить.

– Слушаюсь, государь, – ударил челом окольничий, понимая, что задача не из простых.

– И не забудь, что в приданое мне нужна Ливония.

Сигизмунд-Август встретил русского посла без особого почета. Великодушно принял дары и остановил Сукина в нескольких шагах от себя. Король держался с таким видом, словно каждый день выслушивает до тридцати сватов, а Федор Иванович в этот день был тридцать первым. Физиономия у святейшего короля такая, будто он поганок объелся, и жизнелюбивый лик посла выглядел совсем не к месту. Однако иначе нельзя – Федор Сукин был сватом. Улыбка – пустяк. Ежели потребуется, так ради царя окольничий готов был бить челом до тысячи раз кряду.

– Государь готов жениться на Екатерине, – сообщил Федор так, будто положил к ногам короля по меньшей мере три мешка, набитых золотом.

– Готов жениться? А сможет ли князь Иван ради женитьбы пожертвовать Смоленском?

Переговоры стали приобретать непредвиденный оборот.

– Хм... Может, Смоленск, а может, еще что-нибудь, – лукавил сват, разумно полагая, что трудные переговоры не стоит начинать с отказа. – Только государю портрет принцессы бы получить. Ежели она красива, тогда он не устоит.

Этот сват-дипломат начинал нравиться королю. Кто бы мог ожидать, что за Екатерину такой кусок возможно выторговать. Да вот беда – если посмотреть на сестрицу, так худоба одна!

– Здесь я не могу помочь князю Ивану. – Король упорно избегал называть Ивана Васильевича царем. – Мы, августейшие особы, в таких случаях совершенно не отличаемся от простых людей. Мы не показываем невест до свадьбы. Кажется, такие порядки существуют и у вас? Не так ли?

Голос у Сигизмунда был мягкий, подобно воску. Август не забывал верного правила королей – чем слащавее слова, тем жестче отказ.

– Так-то оно так, – быстро согласился окольничий, – но ежели нельзя дать Ивану Васильевичу портрета, тогда, может быть, свату невесту дать поглядеть?

Сигизмунд-Август прикрыл глаза:

– Согласен. Завтра ты можешь посмотреть принцессу в соборе.

– Как я узнаю принцессу Екатерину? – сразу заволновался Федор Иванович.

– Она пойдет в костел со своей старшей сестрой в сопровождении прочих девиц. Екатерина будет в белом платье и голубой шляпке. Ты узнаешь ее сразу, другой такой невозможно встретить даже во всей Польше, переверни ты ее хоть вверх ногами! Я бы и сам на ней женился, не будь она моей сестрой. Ха-ха-ха!

Следующего дня Федор Сукин ждал с нетерпением. Ему очень хотелось увидеть Екатерину, о которой в Варшаве говорили не меньше, чем о самом короле. Порой эти слухи были так противоречивы, что казалось, они касаются двух совершенно непохожих людей.

Одни говорили, что Екатерина очень набожна, другие, что принцесса колдует над черными книгами. Одни утверждали, что каждый месяц она меняет любовников, а другие – что до сих пор хранит невинность.

Так какая же она, эта непорочная и любвеобильная Екатерина?

Сукин знал, что царь может пренебречь даже Ливонией, если сестра короля окажется красивой. Иван был одинаково падок как на смазливых блудниц, так и на хорошеньких девственниц, и окольничий заметно волновался, понимая, что держит в руках судьбу русского самодержца.

Король не обманул – ровно в полдень ворота замка распахнулись, и к костелу проследовал парадный экипаж Екатерины. Федор Иванович занял место неподалеку от входа: принцесса должна пройти от него всего лишь в нескольких пядях.

Екатерина ступила легкой ножкой на мощеную мостовую, поддерживаемая под руки придворными кавалерами. Походка ее была такой же изящной, как танец журавля перед спариванием. Екатерина шла, чуть поотстав от старшей сестры, и выглядела в сравнении с ней девочкой-подростком. Как безобразна была старшая принцесса, так же миловидно выглядела Екатерина. Она приподняла вуаль только на мгновение, но даже этих секунд Федору Сукину оказалось достаточно, чтобы сполна оценить привлекательность молодой девушки. Окольничий едва сдерживал вздох восхищения и готов был целовать крест, что никогда ранее не лицезрел подобной красы. Мысли его смешались.

Екатерина шла в окружении дюжины девиц – юных, красивых, беспечных. Если придворные девушки выглядели жемчугом, то принцесса казалась крупным бриллиантом. В ее движениях, в голосе не было и намека на порок.

– Вот это да! – наконец вымолвил окольничий. Мысли обрели обычный порядок, Федор Сукин смог размышлять. – Будет что отписать Ивану Васильевичу. Знаю теперь, кому на русском государстве следующей царицей быть.

И перекрестился Федор Иванович: не то на островерхие шпили костелов, не то на увиденную красоту.

После молитв Сигизмунд-Август призвал к себе графа Черновского, начальника дворцовой стражи. Во дворце поговаривали о том, что король питал к своему фавориту чувства гораздо более глубокие, нежели обычная привязанность.

– Вы сделали все так, как я просил? – придал голосу парафиновый оттенок польский король.

– Все было именно так, как вы и сказали, ваше величество. В платье Екатерины мы обрядили одну из ее любимых служанок, Гранечку. Сама же принцесса была в одежде фрейлины и могла сполна насладиться удивлением русского посла.

– Да. Фрейлина Гранечка и вправду красива.

Король вспомнил девушку лежащей на королевской постели поверх атласных покрывал. Даже Венера почувствовала бы себя уродиной в сравнении с паней Гранечкой.

– Посол Сукин стоял с открытым ртом до тех самых пор, пока принцесса и фрейлина Гранечка не скрылись за дверьми костела.

– Представляю восторг князя Ивана, когда посол ему распишет прелести его будущей супруги. Приведите в мои покои Гранечку... я ее лично награжу за оказанную мне любезность.

– Слушаюсь, ваше величество.

Король поймал на себе при этом ревнивый взгляд графа.

Федор Иванович Сукин уехал из Варшавы в тот же день. Порастряс немного денег в близлежащих тавернах, испробовал вдоволь польского пива и понял, что более делать здесь нечего – нужно с благой вестью спешить в Москву.

При прощании король Сигизмунд-Август был более любезен. Он протянул даже для целования окольничему руку, а потом передал письмо для «князя Ивана», сказав с улыбкой, что Екатерине не терпится выехать в Москву.

Федор Сукин только поклонился на улыбку польского короля и понял ее по-своему. Но об истинном ее значении знал только Сигизмунд-Август: утром из Финляндии приехал приятель Екатерины – брат шведского короля Иоанна. И, запершись с герцогом в покоях, она не желала никого более видеть.

О поступке принцессы придворные тотчас доложили королю. Сигизмунд отреагировал равнодушно, понимал, что ему не удастся набросить узду на безрассудство Екатерины.

– Пускай делает что хочет, – миролюбиво отвечал польский король, – надо же ей порезвиться перед тем, как она выйдет замуж за русского князя. А герцог Финляндский хороший ловелас, он научит Екатерину многому полезному, что наверняка должно пригодиться в супружестве.

И придворные паны охотно поддержали шутку короля веселым смехом.

Дата добавления: 2015-08-05