Деструктквность манипулятивного воздействия

Несомненно справедливым следует признать «обвинение» манипуляции в том, что в ее основании нередко лежит апел­ляция к низменным или примитивным влечениям человека. Личностная структура адресата, если он достаточно часто подвергается такого рода воздействию, уплощается и упро­щается. В результате человек искусственно задерживается в своем личностном и духовном развитии. Вместе с тем де-структивность этой стороны манипуляции весьма относитель­на, поскольку собственно разрушения (а именно в этом смысле понимается деструкция) здесь нет, К тому же не каждый человек позволит манипулятору играть на своих примитив­ных потребностях. Даже оказавшись жертвой, человек обхо­дится минимальными изменениями, поскольку эффект упло­щения личностной структуры наступает лишь в результате весьма большого количества однонаправленных воздействий. Если же учесть, что низменные или примитивные влечения актуализируются не только манипуляторами, то становится ясно, что обвинение в примитивизации адресата — не самое корректное из возможных. Тем более, что множество иных (в том числе наиболее тонких и изящных) манипуляций строятся совсем на иных основаниях. Менее деструктивными они от этого не становятся.

Столь же справедливо и неспецифично по отношению к манипуляции и другое «обвинение» — в роботизации чело­века, превращении его в послушное средство. Действительно, регулярное использование одних и тех же механизмов ведет к стереотип из ации поведенческого репертуара адресата. Об­разно говоря, это означает «наездить колею», «нарезать бо­роздки», то есть внести во внутренний мир человека трудно изгладимые изменения. В результате создается как минимум психологическая установка, а при подходящих обстоятельст­вах (раннее детство, пролонгированность или тотальность воз­действия, глубокое эмоциональное запечатление) формирует­ся черта характера. Однако такую же динамику изменений предусматривает подавляющее большинство воспитательных систем, берущихся «сформировать», «привить», «воспитать»» «обучить» и т. п. Среди них педагогические, политические, религиозные и прочие системы. Использованные ими приемы не исчерпываются манипулятивными, но все они в той или иной мере создают или используют психические автоматизмы. Эксплуатация психических автоматизмов — настолько орди­нарное и неизбежное явление нашей жизни, что такое обви­нение вернее будет предъявить самой нашей жизни.

Собственным же «родимым грехом» манипуляции надо признать ее разрушительное влияние на личность (в узком смысле понятия) человека. Как уже указывалось, начальный этап манипулятивного влияния, как правило, порождает (или обостряет) конкуренцию мотивов адресата, инициируя его внутренние колебания. То же происходит и в воспитательном воздействии, которое, однако, предполагает поддержку вос-питуемого в его личностном росте, чтобы возникшее проти­воречие было им использовано как дополнительный ресурс развития. Наоборот, потерпевший от манипуляции оказыва­ется в положении, когда поступок уже совершен, но выбор им оценивается как неверный. Если (пусть и с опозданием) манипулятор был обличен, то, несмотря на досадное чувство проигрыша, хотя бы часть ответственности (вины) человек может переложить на манипулятора. Хуже, если вся ответ­ственность остается на потерпевшем. Тогда возникшее состо­яние переживается как урок собственной ошибки, что создает угрозу внутреннего разлада, нарушения личностной целост­ности.

Попутно заметим, что известный эксперимент, в котором обнаружен феномен горькой конфеты, был выстроен по ма-нипулятивной схеме: ребенок помещался в положение келе-ровской обезьяны (актуализация простого мотива), с ним заключался «договор» (актуализация конкурирующего моти­ва), затем провоцировалось его нарушение (облегчением воз­можности получения желанной конфеты) и в завершение — лицемерная похвала (форсированное обострение противоре­чия). В нем, как в капле воды, отражен объектный подход к человеку, характерный для науки, считающей вполне до­пустимым рассечение живой ткани в исследовательских целях.

Картина разрушений от манипуляции содержит также и ущерб, наносимый самому манипулятору. Все указанные виды разрушения с не меньшим «успехом» действуют и на инициатора манипуляции. Апеллируя к низменным мотивам, манипулятор невольно повышает их значимость в собствен­ных глазах (например, как нечто очень полезное или эффек­тивное). Деформация или задержка личностного роста для манипулятора возможно чревата даже большими издержка­ми, чем для аресата, поскольку в данном случае он не жертва манипуляции, а «сам того хочет». Манипулятор, особенно успешный, в угоду манипуляции сужает свой арсенал средств достижения целей, поэтому ему со временем все труднее вырзаться из «своей колеи».

Что касается разрушения личности, то манипулятору и здесь достается. Сама технология манипулятивного воздей­ствия требует от манипулятора известной внутренней раз­двоенности. Как правило, таковая уже имеется, поскольку именно желание справиться со своими же затруднениями, защититься от своего же «разбитого нарциссизма» ведет че­ловека к использованию для этой цели других людей [Hofer 1989]. Однако расщепление других не проходит для него бесследно, поскольку достигается это посредством активной эксплуатации собственной противоречивости. Таким образом, используя другого, манипулятор наносит вред не только ему, но и самому себе.

Добавим к намеченному эскизу неизбежные для манипу­лятора трудности в межличностных отношениях, связанные с реакциями жертв, и мы получим нерадостную батальную

панораму, на которой атакующая сторона несет большие по­тери, чем обороняющаяся. Не будем, однако сгущать краски. Если манипуляция используется спорадически и не превра­щается в единственный способ жизни, деструктивный эффект заметно ниже. В основном потому, что в таком случае не происходит полного отождествления человека с манипуля-тивными действиями, благодаря чему сохраняется состояние диссоциированности. Последнее, правда, тоже может быть рассмотрено как мягкий вариант внутреннего расщепления.

Дата добавления: 2015-08-05