Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава 2. Ощущая лишь яркий свет и жгучую боль в руке и голове, Диана издала стон

 

Ощущая лишь яркий свет и жгучую боль в руке и голове, Диана издала стон. Ее глаза пытались сфокусироваться на каком-нибудь предмете. Силуэты метались перед нею – зеленые существа, снова и снова произносившие ее имя.

– Диана, – услышала она. – Диана, вы меня слышите?

– Миссис Макинтош, сколько пальцев я держу перед вами?

– Эми…

– Не дергайтесь, вот так. – Она почувствовала прикосновение руки, надавившей на ее лоб. Отель «Плаза», рождественские гирлянды. Фары налетели на нее, и она закричала. Но сейчас это были не фары. Человек в зеленом халате стоял рядом и светил фонариком ей в лицо.

– Диана, вы знаете, где находитесь? – спросил женский голос.

– Она потеряла много крови, – сказал мужской голос.

– Давление падает, – еще один голос.

– Пожалуйста, помогите, – пробормотала она. Был ли это ночной кошмар? Она не могла пошевелиться, и в голове ее царило смятение. – Джулия, – произнесла она, но она же была вместе с Эми, разве нет? Джулия осталась дома, с ее матерью. Алан должен был быть здесь… если он приехал, то знает, что нужно делать. Он спасет ее. Фрагменты памяти начали вставать на свои места, перемещаясь подобно кусочкам жуткой головоломки.

– Миссис Макинтош, – тихо сказала медсестра. – Об Эми уже позаботились. Мы делаем все, что в наших силах. Крепитесь.

Разум Дианы был подернут пеленой тумана из-за боли, травм, потери крови и тех лекарств, которыми ее накачали. Она чувствовала, что теряет сознание. Она хотела бы открыть дверь и выйти на заснеженную улицу. Как она ни старалась, глаза отказывались видеть что-либо кроме расплывчатых образов. Она была в Нью-Йорке. Точно, они приехали в Нью-Йорк, чтобы сходить на «Щелкунчика».

Дрожа и думая об объятой страхом Эми, Диана мучительно закричала.

– Крепитесь, Диана, – сказал один голос. – Миссис Макинтош! – позвал ее другой. Она думала о своем доме в Коннектикуте, о своей матери, дочке и об Алане. Медсестра назвала ее «Миссис Макинтош», словно она еще была женой Тима. Давным-давно Диана бегала на свидания с обоими братьями Макинтош. Они оба любили ее, и в разные времена она любила каждого из них. Алан был днем, Тим – ночью. Диана, к которой жизнь всегда была нежна и добра, выбрала темного брата. Она вышла замуж за Тима и заплатила за это свою цену.

Но в течение последних волшебных месяцев она опять стала встречаться с Аланом. Диана снова полюбила впервые за двенадцать лет, и теперь она лежала в странной постели в нью-йоркской больнице, вдали от дома, и чуть ли не при смерти. Она мысленно полетела назад: сквозь зиму, осень и лето в весну прошлого года…

 

Стоял апрель, и в воздухе Хоторна витал аромат цветущих груш. Деревья были посажены сто лет назад вдоль мощеных тротуаров вокруг порта, и сейчас их украшали белые, хрупкие цветки. Проходя под ними, Диана Роббинс подняла голову и гадала, как же им удавалось противостоять свежему морскому ветру, дувшему с востока.

– Цветы, Джулия, – сказала она.

Ее дочь беззаботно дремала в инвалидной коляске. Вытянув руку, Диана встала на цыпочки, ухватилась за нижнюю ветку и отломила от нее один побег. Три идеальных цветка держались на тонких плодоножках. Лепестки были белыми, с мягко-розовым оттенком в центре. Диана подумала, что они прекрасны, тем более что жили они совсем недолго. Хоторнские груши стояли в цвету меньше недели.

Однажды Джулия увидела цветок и сказала «ла», свое первое слово. Поэтому Диана положила веточку на колени спящему ребенку и двинулась дальше. Она миновала площадь Уайт-Чапел, названную так в честь окружавших ее трех церквей. Следом шли дома капитанов дальнего плавания – блестящие белые «федералы» с широкими колоннами и черно-зелеными ставнями, выходившими на гавань и маяк. Диана с самого детства мечтала жить в одном из них.

Она задержалась перед тем, что нравился ей больше всех. Возле него была лужайка и большой двор, окруженный кованой железной изгородью. В возрасте девяти лет Диана стояла здесь, вцепившись в черные прутья забора, и представляла себе свою взрослую жизнь. Она станет архитектором, у нее будет чудесный муж, замечательные дети, две собаки, и они счастливо заживут в этом доме у гавани.

Посмотрев на дочку, Диана ускорила шаг. Поднялся ветер, и для апреля погода была довольно прохладной. Низкая облачность заволокла небо, навевая мысли о скором дожде. Они приехали рано и, припарковав машину, еще могли позволить себе небольшую прогулку. Но теперь было уже почти три часа – время Джулии встретиться со своим дядей, доктором Аланом Макинтошем.

 

Алан Макинтош сидел за своим столом, пока миссис Воден перебирала фотографии Билли, подыскивая наиболее подходящую для «Стены». Она была очень молодой матерью – Билли был ее первенцем – и Алан уже давно понял, что мать каждого пациента хотела, чтобы ее ребенок был должным образом представлен в том несметном количестве снимков, что висели у него за спиной, на знаменитой «Стене» в кабинете доктора Макинтоша.

– На этой он пускает слюни, – улыбнувшись, сказала она и тем не менее с гордостью протянула ему фото. – А тут щурится. Он совсем как старикашка!

– Так и есть, – сказал Алан, одной рукой придерживая Билли, а другой заполняя рецепт на ушные капли. – Во вторник ему будет шесть месяцев.

В дверях появилась его медсестра, Марта Блейк. Она приподняла брови, словно спрашивая Алана, не пора ли вежливо выпроводить миссис Боден. Утром ему пришлось съездить в больницу по экстренному вызову, поэтому теперь его приемная ломилась от посетителей. Он был настолько занят, что даже не смог выкроить времени на обед, и в этот момент его желудок громогласно заурчал, от чего Билли удивленно распахнул свои карие глазки.

– Мне нравится та, где он щурится, – сказал Алан, взглядом спрашивая у матери разрешения повесить фотографию на «Стену». – У него здесь такой вид, будто он поглощен серьезными думами.

Проводив миссис Боден до двери, он отдал ей рецепт и велел не мочить Билли уши во время купания. Его офис располагался в здании старой щеточной фабрики, построенной еще в начале девятнадцатого века, и некоторые дверные проемы были очень низкими, спроектированными для людей, которые жили двести лет назад. Алану, вымахавшему к восьмому классу до шести футов восьми дюймов[1], приходилось сгибаться в три погибели, чтобы не задеть головой притолоку.

Выпрямившись, он увидел приемную, полную пациентов: мамы с чадами были повсюду. Дети прижимались к матерям, пытаясь читать книжки с картинками, их большие глаза смотрели на него, словно на волка, сошедшего с раскрашенной страницы. Только два ребенка были рады его видеть, и они наполняли его сердце той благодарностью, которую мог испытывать только врач. Обе были девочками-погодками, и лишь одну из них привезли на прием.

Эми пряталась в большом игрушечном домике, стоявшем в углу. Двенадцати лет, худощавая, с шелковистыми распущенными каштановыми волосами и большими зелеными глазами, она, наверное, была слишком большой для таких проделок. Затаившись в тени, она пригнулась, чтобы ее не заметили другие матери, но успела широко улыбнуться Алану. Он незаметно вернул ей улыбку, дав понять, что принял ее игру и поговорит с ней позже.

Джулия сидела в своем инвалидном кресле. У нее были огромные, выразительные глаза. Когда она улыбалась, то обнажались все ее зубы. Завидев Алана, она издала радостный вопль, из-за чего ее мать наклонилась к ней сзади и заключила в объятия. Диана Роббинс рассмеялась, целуя бледную щечку Джулии. Когда Диана подняла голову, ее голубые глаза выражали восторг и счастье молодой девушки. Алан начал говорить, что немного задержится, но что-то в этот момент лишило его дара речи, поэтому он просто вернулся в свой кабинет.

 

Эми Брукс была невидимкой. Она в точности отражала сущность своей фамилии: чистый ручей, бежавший между скалами, камнями и голышами, под поваленными деревьями и арочными мостами, через темные леса и залитые солнцем луга. Эми была водой. Люди смотрели в ее направлении, но их взгляд проходил сквозь нее.

Эми чувствовала себя в безопасности в игрушечном домике доктора Макинтоша и никак не могла решить, что же лучше. Знать, что доктор Макинтош находится в соседней комнате или сидеть в этом маленьком доме. Какая-то дама из Хоторна сделала этот домик точной копией белых особняков, стоявших внизу у воды. Снаружи на нем были блестящие белые рейки и темно-зеленые ставни с защелками. На медных петлях висела массивная синяя дверь с молоточком в форме морского конька.

Карапуз постучался в дверь, желая попасть внутрь.

– Гррр, – зарычала Эми, словно щенок, которого только что принесли в клетке в новый дом. Малыш не мог видеть ее, потому как она была невидимкой, но он мог слышать ее. Этого было достаточно.

– Снова только мой, – прошептала Эми домику.

Глядя на отцовские часы – гигантский «Таймекс», свисавший у нее с запястья – она размышляла, когда же доктор Макинтош примет ее. Она провела неплохой день в школе – она училась в шестом классе Хоторнской средней школы, всего в трех кварталах от его офиса – и специально опоздала на автобус, чтобы рассказать ему об этом. И вдруг она услышала странный шум.

Это был кто-то из детей: на другой стороне комнаты ребенок, сидевший спиной к Эми, начал издавать забавные звуки, похожие на журчание воды по разбитой трубе. Его мать была хорошенькой, словно сказочная Златовласка, с голубыми глазами и улыбкой, предназначенной только для своего дитяти. Две мамаши из соседних кресел согнулись, будто перочинные ножи, чтобы посмотреть, что там случилось. Бульканье ребенка превратилось в нечто напоминавшее песни дельфинов, и внезапно его мать подхватила эту мелодию.

Их позвала медсестра, и они скрылись за поворотом коридора. Проходя мимо, мать бросила взгляд на игрушечный домик, но не подала виду, что заметила Эми. Когда за ними закрылась дверь кабинета, Эми поняла, что скучает по их необычному пению.

 

– Приятная музыка, – сказал Алан.

– Это Джулия пела, – сказала Диана, держа дочь за руку, пока та закатывала глаза. – А я просто подпевала.

– Привет, Джулия, – сказал Алан. Он присел рядом с коляской Джулии, смахнув белокурые волосы с ее лица. Закрыв глаза, она на мгновение прислонилась к его руке, выказывая тем полное доверие. Диана отошла в сторонку и наблюдала за ними.

Алан разговаривал с Джулией. Его тон был низким и бархатным – голос очень большого мужчины. Но к Джулии он обращался мягко, с нежностью и без угрожающих ноток, и девочка, довольно вздыхая, кивала головой. Он был ее дядей и врачом все одиннадцать лет с того самого дня, когда она появилась на свет. Несмотря на их прошлое и неловкость между ними, Диана никогда бы не повела Джулию к кому-либо еще.

Алан взял Джулию под мышки и с легкостью посадил ее на стол для обследования. Она весила совсем мало: двадцать девять фунтов[2] в прошлом году. Она была волшебным ребенком с идеальным лицом и уродливым телом. Ее голова свисала на грудь, а тонкие руки медленно болтались, так, словно она плавала в заливе. На ней были джинсы, и темно-синий спортивный свитер марки «Гэп» поверх футболки. Должно быть, доктор Макинтош пощекотал ее, потому что она неожиданно глубоко вздохнула. При этом звуке Диана отвернулась.

Она позволила себе пофантазировать о том, что Джулия была здоровой, «нормальной». Что она ничем не отличалась от детей за дверьми кабинета. Что она могла читать книги и рисовать, и если ее взять за ручку, то ее ручка не была холодной, словно лед. Что она прыгала, танцевала и требовала свою любимую овсянку. Что Диана узнала, что ее любимый цвет синий, потому что она это сказала, а не после нескольких часов наблюдения за изменением выражения ее лица, пока Диана указывала на цвета на странице: красный, желтый, зеленый, синий.

Синий! Джулия, ведь он нравится тебе больше всех? Синий, да, дорогая?

Быть матерью и чувствовать сердце своего ребенка: Диана не могла представить ничего более замечательного. Могла ли Джулия вообще различать цвета или Диана просто обманывала себя? Джулия не отвечала на вопросы Дианы. Она издавала звуки, которые, как сказали Диане эксперты, вовсе не были словами. Когда она произнесла «ла», это не означало «цветок»; это был обычный звук.

– Как дела, Диана? – спросил Алан.

– Отлично, Алан.

– Мы с Джулией чуток поболтали.

– Правда?

– Ага. Она говорит, что ты слишком много работаешь. Каждый ребенок в Хоторне мечтает об игрушечном домике, а у тебя дел невпроворот до самого Рождества.

Диана тревожно сглотнула. Нервничая весь сегодняшний день, она не могла поддержать дружескую беседу. Во время обследований Джулии ей становилось очень не по себе. Диана была на пределе, а тут еще Алан – поневоле он напомнил ей своего брата, напомнил, что она осталась одна и обо всем тяжелом, что было связано с ее ребенком. Дожидаясь, пока он не начнет осматривать Джулию, она едва сдерживалась, чтобы не закричать.

Джулия родилась с дефектами. У этого белокурого ангелочка было расщепление позвоночника и синдром Ретта, состояние близкое к аутизму. Ни тебе разговоров, ни выражений любви. Возможно, любовь присутствовала в тех моментах, когда она целовала лицо Дианы, но Диана не знала, были ли те поцелуи настоящими или просто у нее губки дернулись в результате спазма. Диана была по натуре оптимисткой и при каждом таком лобзании гнала от себя сомнения прочь.

Со дня своего рождения Джулия перенесла тринадцать операций. Неоднократные поездки в больницы – здесь, в Провиденсе, и в Бостоне – и долгие часы ожидания в удручающе одинаковых приемных, проведенные в размышлениях о том, переживет ли Джулия очередную процедуру, не лучшим образом повлияли на душевное здоровье молодой матери. После одной операции у Джулии развилась гидроцефалия[3], и на какое-то время Диане пришлось привыкнуть к шунту в голове ее дочурки, через который выводился избыток жидкости.

Диана, отчаянно желая накинуться с кулаками на Тима, часто говорила сама с собой.

«Привет! Дорогой! Принеси, пожалуйста, губку – кажется, я пролила маленькую миску с водой из мозга нашей дочки. О, так ты ушел совсем? Ну да ладно, я сама принесу».

Сердце Дианы не знало, в какую сторону ему метаться. Она разрывалась между надеждой и яростью, любовью и страхом. Она ненавидела Тима за то, что он сбежал, Алана за внешнее сходство с братом, всех врачей за то, что они могли продлить жизнь Джулии, но не были способны вылечить ее. Но Диана любила Джулию всем своим существом. Ее дочь была невинна и непорочна.

Джулия не могла ходить, держать вещи, есть твердую пищу. Она уже никогда не вырастет. Ее конечности выглядели скрюченными и сломанными; кости в ее теле были искривлены. Тело было ее тюрьмой и ограничивало ее буквально во всем.

Все ее органы были расположены неправильно. Большая часть тех ранних операций потребовалась, чтобы заново соединить ее желудок, мочевой пузырь, кишечник и защитить выпячивающийся мешок на спинке, в котором содержались оболочки головного мозга и спинной мозг ее малышки. Джулия была ребенком-кошмаром для любой беременной матери, и Диана любила ее так сильно, что порой ей казалось, что ее собственное сердце вот-вот расколется на части.

– Ты в порядке? – спросил Алан.

– Просто осмотри ее, – покрывшись испариной, сказала Диана. – Пожалуйста, Алан.

Она сняла с Джулии одежду, оставив на ней только футболку и подгузник. Они были в этой комнате, на этом самом столе, уже много раз. Сейчас Алан хмурился, его чувства были уязвлены. Диана хотела извиниться, но у нее свело горло. Ее желудок выворачивало наизнанку: она была жутко расстроена, ее одолевали страхи и дурные предчувствия, и единственное, что могло облегчить ее страдания, – это ободряющие слова Алана после обследования.

Расстегнув футболку Джулии, Алан приложил серебряный диск к ее впалой груди. Его волнистые каштановые волосы постепенно седели, а очки в стальной оправе съезжали с носа. Частенько в его карих глазах присутствовало загадочное, отстраненное выражение – словно его мысли были заняты раздумьями о высоких материях, но в этот момент он полностью обратил свое внимание на сердце Джулии.

– Ты что-нибудь слышишь? – спросила она.

Он не ответил.

Диана до боли прикусила губу. Это была часть осмотра, которой Диана боялась больше всего. Но она смотрела на него, борясь с волнением и не мешая ему работать.

У Джулии было крохотное тело – ее небольших легких и почек как раз хватало, чтобы сохранять ей жизнь. Если бы она скоро перестала расти, как это предсказал эндокринолог, то таких органов для нее было бы достаточно. Но если она подросла бы хоть на дюйм, ее легкие не справились бы с напряжением, и остальные системы ее организма тоже отказали бы.

– Сегодня у нее хорошее, отчетливое сердцебиение, – сказал Алан. – Ее легкие тоже работают нормально.

– Правда? – спросила Диана, хотя знала, что он никогда не лгал им.

– Да, – ответил он. – Правда.

– Так хорошо или нормально?

– Диана…

Алан никогда не обещал исцелить Джулию. Прогноз течения ее болезни менялся с каждым годом. Вся жизнь Джулии проходила в ожидании того переломного момента, когда она поправится. Иногда Диана не справлялась с напряжением. Ей хотелось пролистать книгу до последней страницы и узнать, что там в конце.

– На самом деле хорошо? – спросила она. – Или нет?

– На самом деле хорошо, для Джулии, – ответил он. – Ты же знаешь, это все, что я могу сказать тебе. И ты лучше любого специалиста понимаешь, что это означает.

– Моя Джулия, – сказала Диана. Новости были настолько хорошими, насколько она ожидала их услышать. На какое-то время она онемела. Волна облегчения окатила ее, и она испытала непреодолимое желание со всех ног помчаться в доки, запрыгнуть в шлюпку и грести по ветру до полного изнеможения.

– До сих пор, – сказала Диана, в ее глазах блестели слезы, – я лишь хотела, чтобы она росла.

– Я знаю… Как у нее с питанием?

– Хорошо. Прекрасно. Молочные коктейли, куриный суп, она все время ест. Правда, дорогая?

Джулия посмотрела на них со стола. Взгляд ее огромных глаз блуждал между Дианой и Аланом. Она глядела на свою мать с чем-то вроде радости и обожания. Ее ручка поднялась, потянувшись к щеке Дианы. Как всегда, Диана не была уверена, хотела ли Джулия прикоснуться к ней или ее движение было обыкновенным рефлексом, но она наклонила голову и позволила маленьким пальчикам дочери потрогать ее лицо.

– Гааа, – сказала Джулия. – Гааа.

– Я знаю, – ответила Диана. – Я знаю, любимая.

Диана верила, что у ее дочки была очень нежная душа и что, несмотря ни на что, Джулия могла проявлять глубокие эмоции. Чуть раньше, в приемной, когда остальные мамаши таращились на нее, Диана стала ей подпевать, чтобы Джулия не чувствовала себя одинокой и не смущалась.

Одиннадцать лет назад она дала своему искалеченному больному ребенку самое лучшее, самое достойное имя из всех, что смогла придумать: Джулия. Не Меган, Элли, Дарси и даже не Люсинда, как звали мать Дианы, а Джулия. Имя, предназначенное для значительного, прекрасного человека. Диана никак не могла забыть малыша, смотревшего на Джулию сквозь стекло палаты новорожденных: малыш расплакался, увидев, что Джулия – ужасный монстр.

Джулия тяжко вздохнула.

Диана взяла ее за руку. В грезах о материнстве она представляла себе, как будет читать, рисовать и играть со своим ребенком. Они придумывали бы семейные сказки, ничем не хуже сказок из библиотеки. Ребенок Дианы стал бы вдохновлять ее в изготовлении игрушечных домиков. Вместе они бы росли и менялись. Успехи ее малышки, ее творческое и интеллектуальное развитие приносили бы Диане невообразимую радость.

– Вот моя девочка, – сказал Алан, нагнувшись, чтобы поцеловать Джулию. При этом его голубая рубашка натянулась на сильной спине. И теперь, когда обследование осталось позади, включились другие чувства – еще одна причина, по которой ей было нелегко находиться рядом с Аланом. Диана сложила руки на груди.

Она видела его мышцы, его плоский живот. Из-под воротника выглядывала его шея. Глядя на него, она ощущала колики в животе. Она мысленно вернулась в день их знакомства. К ее изумлению, он пригласил ее на свидание. Диана была застенчивой девушкой, и молодой доктор одновременно очаровывал и пугал ее. Но потом она предпочла его брата – ведь встречаться с ловцом омаров было гораздо интереснее, не так ли? Однако жизнь надолго связала Диану и Алана, и она не могла отвести глаз от его тела. Боже мой, думала она, мучительно желая, чтобы ее обняли.

– Не могу поверить, что Люсинда уходит на пенсию, – сказал Алан. – Вам с Джулией повезло – будете проводить с ней больше времени.

– Я знаю. – Мать Дианы была городским библиотекарем, и хотя она увольнялась в июле, люди уже начинали скучать по ней.

Когда он оглянулся, Диана прикусила губу. Это было безумие: она только что разглядывала тело Алана, мечтая, чтобы он обнял ее, а теперь отгородилась колючей проволокой, и все внутри нее восстало против его знакомого голоса, а одна мысль о том, что он был частью их семьи приводила ее в ужас. Она не могла с этим справиться; равновесие было слишком хрупким.

– Без нее библиотека станет совсем другой.

Диана затаив дыхание смотрела на стену за столом Алана. Это была знаменитая «Стена» с фотографиями. У него и ее матери была общая клиентура: миссис Роббинс прививала пациентам Алана навыки чтения. Джулия не могла пойти в библиотеку, она никогда не держала в руках книгу, но многими вечерами ее убаюкивала бабушка, любимая и уважаемая рассказчица из публичной библиотеки Хоторна.

– Везет нам, – сказала Диана Алану, встав боком к Джулии.

Алан не понял, что она имела в виду, и поэтому ответил не сразу.

– В каком смысле? – спросил Алан.

– Насчет того времени, о котором ты упомянул.

Заламывая руки, Джулия склонила голову. Она простонала, но этот звук сменился чем-то вроде песни.

– Мама, я и Джулия, – продолжила Диана. – Мы будем вместе после ее выхода на пенсию. И сможем сделать что-нибудь важное, прежде чем Джулия…

Алан ничего не сказал. Думал ли он о том, что она не включила его в этот список? Диана открыла было рот, чтобы поправить себя, но потом остановилась. Сдержавшись, она посмотрела на Джулию. Моя девочка, подумала она. В кабинете Алана ужасная реальность заявляла о себе во весь голос: настанет день, когда она покинет их.

– Диана, поговори со мной, – проговорил он.

Он снял очки и помассировал глаза. Сейчас он был так похож на Тима, что Диана в смятении уставилась на свои туфли. Подойдя ближе, он дотронулся до ее плеча.

– Я не могу, – отстранившись, тихо сказала она. – Разговорами делу не поможешь.

– Это безумие, – сказал он. – Я твой друг.

– Не начинай, Алан. Пожалуйста. Ты врач Джулии.

Он не сводил с нее взгляд, и морщинки гнева и напряжения обозначились на его лице.

– Я способен на много большее, – сказал Алан, и к глазам Дианы подступили слезы. Без очков он выглядел точь-в-точь как брат, и в это мгновение голос его приобрел мрачные интонации Тима.

Глупая женщина, думала Диана, чувствуя что слезы заструились у нее по щекам. Она была полна любви. Она выбрала того Макинтоша, которому, как ей казалось, она была нужна больше, который принял бы ее заботу и позволил излечить себя от печалей прошлого. Тим был дерзким и загадочным и никому не открывал свои чувства. Диана полагала, что сумела бы изменить его. Она хотела спасти его. Но вместо этого он бросил ее и их больного ребенка.

– На много большее, – повторил Алан.

Но Диана не подняла глаз. Она нагнулась, чтобы поцеловать Джулию, прижавшись мокрым от слез лицом к шее своей дочки.

– Мааа, – сказала Джулия.

Диана резко выдохнула, пытаясь взять себя в руки. Поцеловав Джулию, она быстро одела ее.

– На улице прохладно, – примирительно сказал Алан.

– Я знаю, – ответила Диана глухим голосом.

– Лучше надень на нее спортивный свитер, – сказал Алан, копошась в пакете с детскими вещами.

– Спасибо, – ответила Диана, стараясь не смотреть на него. Ее сердце колотилось, а ладони были мокрыми от пота. Он поцеловал Джулию и долго держал ее за руку. Она счастливо урчала. Взрослые молчали, потому что не знали, что еще сказать. Диана разглядывала свои ладони, Алан не отпускал ладошку Джулии. Потом она подняла Джулию, посадила ее в инвалидное кресло, и они ушли.

 

Когда Алан закончил принимать пациентов, было уже полседьмого. Марта попрощалась, спешно умчавшись забрать своего сына с тренировки по бейсболу. Алан кивнул, не поднимая головы. Спина у него болела, и он разминал плечи – место, где накопилось сдерживаемое напряжение от встречи с Дианой. Он почувствовал, что ему не помешало бы пробежаться.

На столе он разложил медицинскую карту Джулии, отслеживая ее изменения с прошлого приема. Возможно, сегодня следовало бы снять ЭКГ. Но он уже проводил подобное обследование две недели назад и ничего необычного не обнаружил.

Больница Хоторн Коттедж была отличным местом для здоровых малышей и стандартных процедур. Мало кто из педиатров делал электрокардиограммы; у большинства даже не было необходимого оборудования. Алан купил свой аппарат сразу после того, как стало ясно, что Джулии потребуется частое наблюдение. В Нью-Хейвене были врачи-специалисты, но Алан не видел причин, по которым Диане понадобилось бы ездить за тридевять земель, если он мог все сделать прямо здесь.

В воображении Алана предстал идеальный образ, не раз посещавший его. Диана стояла в дверном проеме, дожидаясь, когда он соберется домой. Ее светлые волосы были заплетены в длинную косу, и она улыбалась так, словно знала все секреты мира. В ее голубых глазах, в отличие от реальной жизни, не мелькало беспокойство. Она наконец решилась позволить Алану любить ее и помогать ей; наконец-то она осознала, что эти две вещи на самом деле были одним и тем же.

– Кхм-кхм! – Кто-то покашливал, привлекая его внимание.

Оторвав взгляд от бумаг, он увидел стоявшую в дверях Эми Брукс. Ее каштановые волосы, как всегда, были взлохмачены, и на ней был один из розовых свитеров ее матери, надетый поверх мятых красных легинцев из хлопка. Широкий пояс и бусы из бирюзы дополняли наряд.

– О, это же юная леди, которая живет в игрушечном домике, – сказал он. Он был настолько поглощен раздумьями о Диане и Джулии, что позабыл про Эми, и теперь чувствовал себя неловко.

– Ты видел меня? – улыбаясь, спросила она.

– Как же я мог не заметить эти красивые зеленые глаза, блестевшие из окна?

– Я пряталась, – сказала она. – Больные карапузы стучались в мою дверь, но я наложила на них заклятие и отправила обратно к мамашам. Кстати, что там у них было?

– Ничего особо важного, – ответил Алан. – Что сегодня привело тебя ко мне?

– Мне нравится этот маленький дом, – сказала она, глядя на часы в виде черной кошки, чей хвост с каждой секундой раскачивался из стороны в сторону. – Очень нравится.

– Я передам твои слова даме, которая его сделала, – сказал он.

Эми кивнула. Она перешла от часов к «Стене». Скользя взглядом по галерее, она нашла свои фотографии. Один снимок из школы, другой прошлогодний, вот Эми на Джетти-бич, Эми на крыльце своего дома. Она сама вручила доктору их все.

– Тут есть еще дети, у которых по четыре фотографии?

– Только ты.

– Правда? Ни у кого нет больше?

– Нет, – сказал Алан.

Повертевшись, она наклонилась над его столом, читая лежавшие там документы. Алан услышал ее несвежее дыхание, и от нее пахло так, будто она не купалась и не мыла голову несколько дней. Ее руки до локтей уже были покрыты загаром, а под ногтями чернели полумесяцы грязи.

– Джулия Роббинс… – прочитала Эми вверх ногами. Алан аккуратно задвинул страницы карты Джулии под стопку медицинских журналов. Он знал, что Эми ревновала его к другим пациентам. Для него она была одним из самых тяжелых случаев. Алан обладал способностью помогать детям, страдавшим от боли, но он знал, что существовали и неизлечимые вещи.

Эми была из неблагополучной семьи. Ее мать находилась в тяжелой депрессии, и он хорошо знал, что это такое – тридцать лет назад мать Алана топила свою печаль в бутылке. Мать не била Эми и не давала ему явного повода связаться с Марлой Арден, соцработником Эми. Но в ее службу поступали звонки от соседей. Они сообщали о том, что Эми прогуливала школу, что ее мать дралась со своим сожителем, что двери их дома сильно хлопали, из дома доносились громкие крики. На Эми завели дело. Однако Алан понимал, каково это было для ребенка – любить мать, попавшую в беду. Всего один шаг отделял их от пропасти.

Эми привязалась к Алану. Со своего первого визита она влюбилась в него без оглядки. Она хваталась за его руку, словно обезьянка за дерево, и медсестре приходилось силой оттаскивать ее. Она с воплями покидала его кабинет, тогда как другие дети ревели, попадая сюда. Ее мать спала целыми днями, утратив всякий интерес к жизни после гибели мужа, совсем как мать Алана, которая стала пьянствовать, дабы пережить смерть его старшего брата, Нила.

– Пойдем, – сказал он Эми. – Отвезу тебя домой.

Она неопределенно пожала плечами.

Алан знал, что такое горе. Оно кружилось вокруг него, отнимая у людей тех, кого они любили. Его мать, мама Эми, Диана и Джулия, даже его брат Тим. Алан хотел бы спасти их всех. Он хотел бы вылечить каждого, воссоединить все разрушенные семьи. Он мечтал о том, чтобы Джулии довелось пережить хотя бы пору отрочества. Он собирался познакомить Диану с Эми, надеясь, что они сумеют помочь друг другу. Чтобы выжить, люди должны держаться вместе.

– Я отвезу тебя, – повторил он.

– Не стоит, – расплывшись в улыбке, сказала Эми.

– Я знаю, – ответил он. – Но мне хочется. – Врачи – те же родители: по идее у них не должно быть любимчиков, но они ничего не могут с собой поделать. Так уж устроена наша жизнь.

Эми переживала, что однажды доктор Макинтош запретит ей приходить в его офис. Ей вообще не следовало там появляться: она была здорова как лошадь – ее четвертое любимое животное – после дельфинов, кошек и зеленых черепах.

– Сегодня я сделала ошибки всего в двух словах, – сказала она.

– Только в двух? – спросил он. – Каких?

Эми нахмурилась. Она думала, что он похвалит ее: ведь раньше она никогда не добивалась таких успехов в английском языке. Судья и восхитительный, ответила она.

– И как ты написала судья?

– С-у-д-я, – сказала она. – Так же, как оно звучит.

– Ты читала книги, что я тебе дал?

Эми тянула вылезшую из свитера нитку, то завязывая ее, то развязывая. Доктор Макинтош купил ей две увлекательные книжки, которые, по его мнению, пришлись бы ей по вкусу. Эми никогда особо не увлекалась чтением. Ей казалось, что от рождения у нее не было того ключа к разгадкам, который вручали всем другим читателям. К тому же ей было слишком сложно сосредоточиться на книге в своем доме, где ее со всех сторон окружали загадки.

– У тебя есть горничная? – спросила Эми, меняя тему.

– Горничная?

Наверное, он подумал, что она совсем глупая, раз задает такие вопросы? Эми откинулась на подголовник, чувствуя себя полной дурой. Они сидели в его «универсале», проезжая мимо рыбацких доков. В этой части городка стоял аромат моллюсков, камбалы и засоленных в раковинах устриц. Обожая такие запахи, Эми шумно втягивала носом воздух. Ее отец был рыбаком, и море было у нее в крови.

– Ну женщина, которая прибирается в доме, – сказал она.

– В некотором роде, – рассмеялся он, словно она брякнула какую-то нелепость.

Эми пыталась не расстраиваться. Он был богатым врачом – он мог позволить себе горничную! Он не носил обручальное кольцо, и когда она однажды спросила его, был ли он женат, он сказал, что нет. Значит, он жил один, и ему был нужен человек, который позаботился бы о нем. И почему бы Эми не стать этим человеком?

– Я люблю прибираться, – сообщила она.

– Правда?

– Это, конечно, не хобби, но у меня неплохо получается. Для меня «Мистер Клин» пахнет все равно что духи – почему, думаешь, мне так нравится в твоем офисе? Много ли ты знаешь людей, которым не противны запахи врачебных кабинетов?

– Это редкое качество, – сказал он. – И я действительно ценю его.

Свернув от береговой линии, он выехал на так называемую скоростную автостраду. В Хоторне было три вида дорог: красивые и ровные возле гавани, шоссе из центра города длиною полтора километра и жуткого вида улицы рядом с болотами, там, где жила Эми.

– Я могу приходить пару раз в неделю, – сказала она.

– А как насчет учебы?

– Все будет в порядке.

Доктор Макинтош выруливал на ее улицу. Дома здесь были небольшими и перекошенными. За двориками почти никто не ухаживал. Сломанные холодильники подпирали стены ветхих гаражей. Стаями бегали бродячие кошки, половину которых Эми старалась спасти. Это был район, где дети не делали домашние задания, а родители и не заставляли их. В воздухе воняло кислятиной и затхлостью.

– Ты же знаешь, что я хочу помочь тебе, – сказал он, смотря на ее дом. – Тебе плохо там, Эми? Хочешь, я позвоню мисс Арден?

– Нет, – выдавила из себя Эми.

– Я знаю, ты беспокоишься за свою маму. Возможно, будет лучше, если ты какое-то время поживешь в другом месте, а мы попробуем помочь ей.

– Я не уеду, – сказала Эми. Она страшилась одной этой мысли. Ее мама могла умереть без нее. Заснуть и не проснуться. Или она пострадает от рук Бадди, своего приятеля. Или – и это было ужаснее всего – ее мать могла навсегда сбежать вместе с Бадди.

– У тебя есть друзья? Девчонки, с которыми ты играешь?

Эми пожала плечами. Он все равно не понял бы. Ее ближайшей подругой была Эмбер Дигрэй, но Эмбер курила и бритвой расписывала себе ноги. Эми боялась ее. Остальные школьники недолюбливали Эми. Ей казалось, что она несла на себе отпечаток своей жизни, и когда хорошие дети смотрели на нее, то видели ее мать, в депрессии свалившуюся на кровать, раздраженного Бадди, неумело наигрывавшего «Полуночного бродягу» на своей дорогой электрогитаре, и нового пса Бадди, забившегося в угол клетки.

– Я спрашиваю, – сказал доктор Макинтош, – потому что знаю кое-кого, кто тебе понравится. Это молодая мать с дочерью. Ты когда-нибудь была нянькой?

– Нет, – ответила Эми. Кто бы ее пригласил? К тому же Эми был нужен только один друг – доктор Макинтош. Он уже знал ее и не считал неопрятной грубиянкой. Он был добрым и забавным, и она доверяла ему.

– Это моя невестка с племянницей, – сказал доктор Макинтош.

Эми удивленно выдохнула. Она и не подозревала, что у него была семья! Внезапно она ощутила сразу и страстное любопытство, и ужасную ревность.

– Джулия – инвалид. За ней требуется серьезный уход, и иногда Диана сильно устает. Они живут неподалеку – я уверен, ты им понравишься.

– Правда? – спросила Эми, радуясь его словам о том, что она может кому-то понравиться, и слезы подступили к ее глазам.

– Конечно, – ответил он.

Эми нервно сглотнула. Он сказал, инвалид. Была ли Джулия похожа на тех детей со скобками и костылями, слуховыми аппаратами и очками? Эми пару раз видела таких ребят и сама испытывала знакомые ей чувства, которые, наверное, испытывали и они, – отстраненность, непохожесть на других и жгучую боль.

– Раньше меня называли особенной… – начала Эми, желая рассказать что-то о своих родителях, когда они были молоды, когда Эми была их любимой малюткой в темно-синей детской коляске, когда они жили в рыбацком парке, где в воздухе витали свежесть и ароматы соленой воды, весенних цветов и рыбы.

– Ты прекрасна в своем естестве, – сказал доктор Макинтош.

«Моя мама в депрессии… она плачет и спит дни напролет… никто не хочет приходить ко мне в гости… Я так одинока!»

Эти мысли метались в голове Эми, но поскольку ей не удалось озвучить их, она выскочила из машины доктора и, не оборачиваясь, побежала домой по зацементированной дорожке.

 

Диана мастерила игрушечные домики для детей других людей. Тим занимался ловлей омаров, и Диана обустроила магазин в их доме на пристани. За те тринадцать месяцев, что они прожили вместе, ее игрушки впитали в себя запах ракообразных. К тому времени заказы поступали ей отовсюду. Она давала рекламу в журналах, привлекая родителей, романтиков и любителей Новой Англии. Остальное за нее делали слухи, передававшиеся из уст в уста. В ее домиках было много пространства для игр. Их украшали мелкие блестящие детали, голубятни, карнизы, остроконечные крыши и двери со сценами из Библии; ее компания называлась «Дом, Милый Дом».

Полис медицинского страхования Дианы оплачивал несколько часов еженедельной терапии и услуги сиделок. Если Джулия оставалась одна, то могла весь день пролежать в позе эмбриона. Она съеживалась, подбирая под себя ноги и руки, подобно цветку на закате в эпизоде с замедленной съемкой из документальных фильмов о природе. Специальные процедуры помогали, но Диана не выносила присутствия в доме посторонних. Она предпочитала возиться с Джулией самостоятельно. Никто не любил Джулию так, как Диана.

Многие советовали Диане поместить Джулию в лечебное учреждение. Например, в детскую больницу Святой Гертруды или «Фреш-Понд Мэнор». Они говорили Диане, что Джулия будет обузой любому человеку, даже святому. Иногда Диана чувствовала уколы совести, воображая, что те люди думали, будто она выпрашивала у них сочувствия за свою самоотверженность и преданность. Она спрашивала себя: разве в подобном месте о Джулии не позаботятся как следует? Разве там не будут разминать ее тельце, менять ей подгузники, кормить и наблюдать за ее состоянием? Разве у Дианы не появится больше свободного времени для себя, чтобы она могла отдохнуть и потом со спокойным сердцем навещать Джулию?

Но Джулия постоянно нуждалась в массажах. Иначе ее мышцы сводило судорогами. Ее кишечник сжимался, и это вызывало у нее запор. И только Диана знала, какие растирания ей нравились. С детским маслом на загрубевших ладонях Диана облегчала страдания своей малышки. Джулия любила круговые движения у лопаток. Ей нравилось легкое надавливание рядом с грудной клеткой, в области почек, но она ненавидела прикосновения к своим шрамам.

Ну кто в стационаре мог бы догадаться обо всем этом? Даже если бы одна санитарка изучила все особые предпочтения Джулии, вдруг потом ее перевели бы в другое отделение или больницу? Джулии пришлось бы привыкать к новому человеку. Вдобавок, еще существовала проблема с ее запорами. Большинство врачей-практикантов не понимали, что это было одним из побочных явлений синдрома Ретта. Они всегда быстренько предлагали слабительное, когда Диане всего-то было нужно нежно потереть ее животик – ладонью, не пальцами – чтобы помочь прохождению кала.

Джулия вздыхала. Она урчала, как малое дитя, и Диана говорила ей: «Ну-ну, милая. Давай-ка я расскажу тебе о филине и кошечке… Когда-нибудь ты слышала о том, как данаиды улетают в Белиз?.. О выдрах, которые живут на болотах, и ястребах, охотящихся у берегов…»

Диана отнюдь не была святой. Ее гнев и страдания не знали границ. Она вымещала злобу, яростно забивая гвозди. Распиливая доски, она кричала, проклиная Бога, Вселенную, братьев Макинтош. С деньгами было туго. Она заламывала огромные цены за свои игрушечные домики, позиционируя их как товар для самых богатых. Но производство ее было ограничено; она жила с матерью, не платя за коммунальные услуги, и почти все заработанное тратила на медицинскую страховку. Когда ее подменяли сиделки, она изматывала себя пробежками по берегу и заплывами по болотам на старой маленькой шлюпке отца. Плакать и заниматься спортом можно было бесплатно.

Сейчас ее мастерская располагалась в небольшом коттедже за домом ее матери, куда они с Джулией переехали жить после того, как Тим их бросил. Окна выходили на расширенное воронкообразное устье реки, и в этот вечерний час зеленый тростник окрасился в золотые тона. Опилки были повсюду. Подобно пыльце в весеннем воздухе, они покрывали пол коттеджа, верстаки, стол со станком для резки досок, рубанок и даже оконные стекла с внутренней стороны. Стелла, ее пугливая тигровая кошка, пряталась в корзине на верхней полке. Джулия сидела в своей коляске.

Они слушали музыку. Диана обожала старомодные баллады с их безумной тоской и вечной любовью; частенько за работой она пела их Джулии. «Взгляд любви», «Ярмарка в Скарборо», «Как мне забыть о тебе».

У Дианы не было мужчины с того самого дня, когда родилась Джулия. Порой она смотрела на женщин с их мужьями и гадала, каково это. Была ли у них взаимная любовь и стоила ли семья споров и разногласий? Иногда, в темноте, на Диану накатывало одиночество. Она обхватывала руками подушку и воображала, что кто-то шептал ей, что все наладится. Она старалась не представлять лицо или конкретный голос, но прошлой ночью она мечтала о том, как спина Алана могла бы выглядеть под его рубашкой и как напряглись бы его мускулы, обними он ее крепко-крепко.

Аккуратно отмеряя, она помечала карандашом места для распиловки. Станок взвизгнул, когда она пропустила через него кусок древесины. Ее отец был плотником. Он обучил ее столярному ремеслу, и когда Диана что-нибудь пилила, она мысленно слышала его добрый голос, просивший ее поберечь свои бесценные руки.

– Окончен бой, пришла домой, – входя в дом, сказала Люсинда Роббинс.

– Привет, мам, – ответила Диана. – Тяжелый день?

– Нет, дорогая, – сказала ее мать. – Просто я ощущаю приближение своего выхода на пенсию в июле, и мое тело начало обратный отсчет.

– И сколько осталось? – с улыбкой спросила Диана.

– Восемьдесят семь, – ответила Люсинда, направляясь к Джулии, чтобы поцеловать ее. – Здравствуй, любимая. Бабуля дома.

Люсинда присела рядом с Джулией. Большие ясные глаза Джулии осмотрели все – пройдясь по необработанным доскам, готовым игрушечным домикам и открытому окну, прежде чем остановиться на лице бабушки.

Диана стояла чуть поодаль и наблюдала. Люсинда была невысокой и худощавой, ее коротко подстриженные волосы – седыми, а одежда яркой: синяя блузка поверх красно-коричневых брюк. Ее длинное ожерелье из полированных агатов было куплено на уличном рынке в Мехико, в ее единственном совместном круизе с отцом Дианы одиннадцать лет назад – в год рождения Джулии и его смерти.

– Мааа, – сказала Джулия. – Бааа.

– Она называет нас, – улыбнулась Люсинда. – Мама и Бабуля.

– Правда? – спросила Диана, поразившись своему неверию.

– Да, – убежденно сказала Люсинда. – Конечно.

У Джулии была гиперчувствительная кожа, и Диана погладила ее белесые волосы так нежно, как только могла. На ощупь они были шелковистыми и тонкими. Они волнами спускались за уши девочки – подобно мягким светло-золотистым ручейкам.

– В возрасте Джулии у тебя были такие же кукурузного цвета волосы, – сказала Люсинда. – Шелковые и красивые. Теперь, скажи мне, что говорит Алан?

– Ох, мам. – Диана нервно сглотнула.

Люсинда схватилась за сердце.

– Дорогая?

Диана покачала головой:

– Нет, никаких плохих новостей, – сказала она. – То есть вообще без новостей. Ничего определенного, все по-старому.

– Она подросла?

– На одну восьмую дюйм[4].

– А это не много? – хмурясь, спросила Люсинда. – За такой короткий срок?

– Нет! – резко ответила Диана, хотя и не собиралась кричать. – Это не много. Это абсолютно нормально, мам.

– Хорошо, дорогая, – сказала Люсинда, приняв позу Будды, как это про себя называла Диана: прямая спина, безмятежный взгляд, руки сложены у подбородка, словно в молитве. Возможно, внутри у нее было то же смятение, что и у Дианы, только она его лучше скрывала. – Ты с ним не ссорилась? – спросила она.

– Ссорилась?

– С Аланом, – сказала ее мать. – На сегодняшнем приеме…

– Ну… – нерешительно ответила Диана, вспомнив выражение лица Алана в тот момент, когда они покидали его офис.

– Диана?

– Почему он мне так сильно напоминает Тима? – проговорила она.

– Ох, дорогая.

– Походки у них похожи, – сказала Диана. – Их голоса звучат одинаково. У Алана волосы темнее, но летом они светлеют. Он носит очки, но когда снимает…

– Внешнее сходство, – сказала Люсинда.

– Я и сама себе это говорю, – ответила Диана. – Я чувствую себя так плохо, постоянно злясь на него. Каждый раз, когда я думаю о Тиме, у меня ноет живот. Я лежу, не сомкнув глаз, ненавидя его за боль, которую он причинил Джулии, но главное – я ненавижу его за то, что он бросил меня. Это так ужасно, будто я проглотила камень.

– Ой, ой, – вздохнула Люсинда.

– Я знаю. А когда я вижу Алана, то вспоминаю о Тиме. И у меня сразу всплывают мысли о боли и предательстве и о том, как яростно я ненавижу его брата…

– Нет, – прервала ее Люсинда. – Вот в это я не верю.

– Это так, мам. Я ненавижу Тима.

– Но я сомневаюсь, что бы Алан вызывал у тебя такие эмоции. Это невозможно. Он и не мог бы – он слишком хороший. Он беспокоится о тебе и о Джулии, он всегда рядом. Ты все придумываешь сама. Откуда бы ни взялись эти чувства, просто не забивай ими голову.

Диана подумала о глазах Алана, как они светились добротой и нежностью, когда он смотрел на Джулию. Она мысленно представила его ладони, обследующие тело Джулии, держащие ее искривленные ручонки так, словно они были самой великой драгоценностью во всем белом свете.

– Я знаю, что он хороший, – тихо сказала Диана.

– Дорогая, послушай меня, – сказала Люсинда. – Когда ты говоришь о проглоченном камне, я понимаю, что с тобой происходит. Ты сильна, ты взвалила бремя этого мира на свои плечи, но те гнетущие чувства, о которых ты говоришь, разрывают тебя на части.

От правды в словах матери глаза Дианы защипало. Когда она перестала горевать об отъезде Тима и у нее остались только горечь и гнев, Диана в один миг поняла, что совершила ошибку в самом начале: она выбрала не того брата.

– Я в порядке, – сказала Диана.

– Ты только так говоришь, но я вижу, как ты переживаешь. И когда звонит Алан, ты набрасываешься на него, будто он перед тобой виноват, а не Тим. А он просто пытается тебе помочь.

– Иногда он выбирает неудачное время, – буркнула Диана.

– Для него у тебя всегда неудачное время, – сказала Люсинда с улыбкой.

– Я устала, мам, – сказала Диана, испытывая неловкость от их разговора и двусмысленной улыбки матери.

– Вот выйду я на пенсию, – сказала Люсинда, обняв рукой Диану, – и хорошенько позабочусь о тебе.

У Дианы перехватило дыхание. Так хорошо, когда тебя любят. Она закрыла глаза и ощутила, как ее телу передалось тепло матери. Возможно, она выбрала не того брата, испортила себе жизнь, но у нее была самая лучшая в мире мать.

– У нас с Джулией большие планы по поводу твоего выхода на пенсию, – проговорила Диана.

– Ох, дорогая, – сказала Люсинда. – Только без вечеринки, хорошо? Я знаю, что ты хочешь что-нибудь сделать для меня, и я ценю это, но я не большая любительница сюрпризов.

– Никаких вечеринок, – ответила Диана.

– К тому же в библиотеке устраивают танцы, – сказала Люсинда. – Думаю, они собираются подарить мне памятную дощечку с именем или что-то в этом роде. Мне придется притвориться, что я несказанно удивлена. Например, так. – Она изобразила любимую ужимку Бетти Буп: широко распахнутые глаза и раскрытый рот, кончики пальцев, сложенные в изумлении у подбородка.

– Очень убедительно, – смеясь, сказала Диана.

– Не то чтобы я была неблагодарна, – сказала Люсинда, – это не так – я люблю их всех и буду жутко по ним скучать. Но с меня хватит, дорогая. Сорок лет с отекшими ногами – и теперь я хочу от души зашвырнуть эти дурацкие оксфорды подальше в болота и никогда их больше не видеть.

– Мы с Джулией что-нибудь придумаем для разминки ног, – сказала Диана.

– Ах, – сказала Люсинда, блаженно прикрыв глаза и отсчитывая секунды до пятнадцатого июля.

– Глиии, – протянула Джулия.

– Только представь себе, Джулия. У меня появится свободное время, я смогу прочитать все те книги, до которых у меня не доходили руки. Поможешь мне наверстать упущенное? – спросила Люсинда, прежде чем открыть глаза.

Диана медленно выдохнула. Жизнь Джулии переполняла любовь, но это было так ужасно и чертовски несправедливо: иметь бабушку, работавшую городским библиотекарем, и не уметь читать, иметь мать, мастерившую красивые игрушечные домики, и быть неспособной в них играть.

– Думаешь, она счастлива? – услышала Диана свой голос.

– Я не думаю, я знаю, – ответила ее мать. – Ты только взгляни на нее.

Диана открыла глаза и увидела, что это правда. Джулия покачивала головой, словно под мелодию, известную лишь ей одной. Она смотрела на Диану. Люсинда дотронулась до плеча Дианы, и Диана прильнула к ней.

– Моя счастливая девочка, – сказала Диана, из всех сил желая верить своим словам.

– Мааа, – сказала Джулия. – Маааааа.

Мог ли человек умереть от переизбытка любви? Мог ли вес Джулии раздавить ее, лишить последнего дыхания? Лето казалось далекой, сладкой мечтой. Ее мать выйдет на пенсию; она, Диана и Джулия будут лежать на пляже, ощущая спинами горячий песок, позволяя легкому бризу унести прочь все их невзгоды.

– Иди покатайся на лодке, милая, – предложила Люсинда. – Я побуду с Джулией.

Диана колебалась. Она думала о чудесном белом доме возле гавани: с недавних пор она стала воплощать свои мечты в игрушечных домиках, которые строила. Ее собственный семейный дом был разрушен. Диана чувствовала, что внутри у нее все одеревенело. Ее мышцы болели, и она понимала, что ей не помешает помахать веслами и проплыть через болота на морской простор.

– Спасибо, мам, – сказала Диана.

Люсинда пристально глядела на нее. Мать была маленькой и сильной. Даже не прикасаясь к Диане, она давала ей поддержку и энергию. На улице ветерок шевелил золотисто-зеленый камыш. Каланы скатывались с берегов, играя в заиленной коричневой воде.

– Иди, – повторила мать.

Кивнув, Диана побежала к докам.

 


Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 79 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Глава 4 | Глава 5 | Глава 6 | Глава 7 | Глава 8 | Глава 9 | Глава 10 | Глава 11 | Глава 12 | Глава 13 |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава 1| Глава 3

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.075 сек.)