Сентября 1926 года. Лубянка, ОГПУ

Человек с уранически–синими глазами шел по длинному мрачному коридору. От дверей бюро пропусков его принял конвой и молча повел по запутанным переходам здания. Через каждые двадцать шагов стоял охранник. Прежде чем добраться до кабинета следователя, старший конвоя трижды предъявил пропуск. В кабинете следователя его ждал человек, которого он видел в квартире бывшего присяжного поверенного Коморского. Тогда его, кажется, звали Сеней. Он был худощав и темноволос. Его темные глаза, казалось, способны видеть человека насквозь.

Главной деталью кабинета следователя был большой кожаный диван, на который гостю предложили присесть. Это обнадеживало. Для тех, кого допрашивали, полагался привинченный к полу стул.

– Здравствуйте, Михаил Афанасьевич. – Хозяин кабинета встал из-за стола и пожал гостю руку. – Меня зовут Семен Григорьевич. Фамилия моя – Гендин. Мне поручено провести с вами беседу. Вы помните встречу с Алексеем Николаевичем Толстым в Малом Козихинском? Думаю, не забыли. Вы тогда имели интересную беседу с товарищем Гладун Евгенией Соломоновной. Она, кстати, передавала вам привет. Из Берлина.

Человек с уранически–синими глазами улыбнулся, но промолчал. Товарищ Гендин тоже помолчал, словно выжидая, потом снял трубку телефона и сказал:

– Мне товарища Агранова. Яков Саулыч? Это Семен. У меня тут товарищ Булгаков. Ты хотел задать ему пару вопросов. Ну, подходи.

Товарищ Агранов вошел так скоро, будто стоял тут, за дверью, и ждал приглашения. Это был тот, второй, круглолицый с волнистыми волосами.

– Здравствуйте–здравствуйте, добрый человек! – поприветствовал он Булгакова с такой радостью, будто приход писателя доставил ему огромное удовольствие.

Услышав «добрый человек», Булгаков невольно вздрогнул. Теперь он понял, что напоминание о Евгении Гладун не случайно. Яня и Сеня были определенно в курсе его разговора с рыжей красавицей. И в курсе его обещаний.

Так оно и оказалось.

– Вы ведь, кажется, подписали тогда некий договор, – напомнил Агранов.

– Тот договор сгорел и обратился в пепел, – сухо отозвался писатель.

Чекисты с пониманием переглянулись. Потом посмотрели на Булгакова как на умалишенного.

– О чем вы, Михаил Афанасьевич, какой пепел? Рукописи не горят. Что написано пером, не вырубишь топором. Вот ваша расписочка, собственноручная, красными чернилами сделанная.

И Агранов предъявил писателю листок бумаги, на котором внизу стояла его подпись. Вчитавшись в текст, Булгаков с ужасом увидел, что сим документом подтверждает свое согласие сотрудничать с органами государственной безопасности.

Писатель почувствовал себя обманутым.

– Но я извините, но доносчик – не мое амплуа.

Чекисты снова переглянулись с многозначительными ухмылками.

– При других обстоятельствах ваше высказывание можно было бы истолковать как контрреволюционное. Но сейчас разговор о другом. Вас пригласили, чтобы напомнить о некоторых обязательствах, взятых вами на себя совершенно добровольно. Так вот, вам следует безотлагательно приступить к работе над романом о над романом, о котором шла речь в беседе с товарищем Гладун.

Булгаков с силой потер ладонями лицо.

– Не знаю, я пока не готов.

Круглолицый Агранов нахмурился.

– Позвольте! Как это прикажете понимать? С нашей стороны вам было обещана помощь в продвижении ваших произведений. И вот, пожалуйста. Вышла первая часть романа «Белая гвардия», одноименную пьесу собираются ставить во МХАТе. Театр Вахтангова планирует поставить «Зойкину квартиру». Готовится к постановке и «Багровый остров». Изданы ваши рассказы. Как видите, мы свое слово держим. И собираемся держать его и впредь. Теперь очередь за вами.

Булгаков встрепенулся.

– Тогда как понимать обыск, проведенный у меня дома в начале мая? У меня изъяли мои рабочие материалы! Я уже почти полгода прошу вернуть мой дневник и рукопись «Собачьего сердца». Поймите, так работать просто невозможно.

Агранов кивнул напарнику.

– Сеня, это безобразие. Нужно немедленно вернуть товарищу писателю его дневник и рукопись. Кстати, Михаил Афанасьевич, я ее прочитал. Не столько по долгу службы, сколько из любопытства. Шарик – ваша большая удача. Вы не могли бы сделать нам небольшое одолжение? В том эпизоде, где он учится говорить, пусть он среди всякой тарабарщины произнесет слово «абыр».

– Что это? – не понял писатель.

– «Абыр»? Это «рыба» наоборот.

– Но зачем вам это?

Агранов замялся. Ему на помощь пришел коллега.

– Считайте это некоторым условием.

Булгаков не удержался, чтобы не съязвить:

– Как и развод с Тасей?

Голос товарища Гендина зазвенел металлом:

– У нас создалось впечатление, что вы бросили свою первую жену без особых сожалений. И совесть по ночам вас как будто не мучает. Так что не старайтесь выглядеть моралистом, это тоже не ваше амплуа. У нас с вами деловой разговор. Если вы отказываетесь от своих обязательств, то так и скажите, а не оспоривайте каждую мелочь.

Писатель поник. Но тут на помощь ему пришел товарищ Агранов.

– Дорогой Михаил Афанасьевич, – заговорил он тоном дружеского участия. – Никто не собирается насиловать вашу творческую натуру. Вас выбрали как Мастера. Вы совершенно добровольно согласились. Так в чем же дело?

– Мне непонятно, почему в такой серьезной организации, как ваша, придают столько значения суевериям, магии, мистике.

Агранов уселся на диван рядом с писателем. На пальце его правой руки темнел перстень с печаткой. Змей, кусающий собственный хвост, в виде кольца и драгоценный глаз в центре. В разговоре замнач секретного отдела ОГПУ все время поглаживал печатку, словно заряжался от древнего символа энергией.

– Конечно, магия – оружие из арсенала наших врагов, – согласился он. – Но мы, убежденные марксисты–ленинцы, не можем огульно сбрасывать со счетов процессы, которые хотя и не имеют пока материалистического объяснения, объективно существуют. По крайней мере, мы видим результаты их разрушительной деятельности. Да, дорогой Михаил Афанасьевич, раскрою вам большой секрет. Недавно лично мне, с помощью товарищей, удалось положить конец преступной деятельности банды беломасонов. Так вот, с помощью приемов, которые точнее всего можно было бы назвать магия, им удалось причинить немалый вред жизни и здоровью советских людей, а также народному хозяйству. Природа этих приемов нам пока неясна. Поэтому мы хотим противопоставить их белой и черной магии нашу, красную магию!

Под конец речи он распалился так, будто говорил с трибуны мавзолея. Выслушав его до конца, писатель поднялся.

– Хорошо, «абыр», так «абыр». Я готов внести в текст эту и другие правки. Я немедленно приступлю к работе над новым романом. Но сначала мне нужны дневник и рукопись.

Агранов победно взглянул на коллегу, потом улыбнулся Булгакову.

– Вы получите все там же, где вам выдавали пропуск. Давайте, я вам его подпишу. Остальные инструкции получите позже, от товарища Гендина. А это, чтобы вы не забыли и ничего не перепутали. Скажете на вахте, что я, в порядке исключения, разрешил вам пропуск не сдавать.

И он аккуратным росчерком пера нацарапал заветное слово на обороте пропуска.

В сопровождении конвоя Булгаков пустился в обратный путь. Если бы не сопровождающие, он сам никогда бы не выбрался из этого лабиринта.

Дата добавления: 2015-08-05