Воплощение в лес

Тише! Вверзнулся в тишину и застыл.
Каждый шорох, как тонна, тяжел и опасен.
Лес вздрогнул и съежился в капле росы.
Наивный, не знает, что я в его власти.
Костер. Как пощечина вспыхнул, а искры,
Как искры из глаз, разлетелись и гаснут.
Мне с ним хорошо, размеренно, чисто.
И нету нужды подливать в него масло.
А в городе утро. Наверное. Чу!
Из радио что-то тебе полуспящему
о гражданской войне… Не жутко ничуть -
это в радио лишь, а не по-настоящему.
Это в городе лишь, а я спрятался в лес.
Я - есть мир. Не для вас. Для меня это важно.
Я родился, умру… И уже не воскресну.
И мне не плевать, мне действительно страшно.

1992

Вечер

Я вышел в улицу. Квартал,
ко рту прижав платочком осень,
ребенком нежным крепко спал,
и с неба смоляные косы -
свисали облака и сны,
как над бумагой виснут штампы,
и мошкарою вокруг лампы
кружилась ночь вокруг луны.
Я вышел в улицу. И поздно
мне было жить для новых дней.
Кружилась ночь, дрожали слезы
в железных веках фонарей,
сочились с неба боль и тишь
сквозь рыжих звезд косые ранки.
И город нес, как сердце - Данко,
седой закат в ладонях крыш.

1993, январь

"Город наш все еще город, о Кирн…"

"Город наш все еще город, о Кирн^[14], но уж люди другие",
мне жить в нем приелось, что Богу -
"разнообразность" молитв,
ночь обдает меня фарно-фонарно-серебряной гнилью,
взгляд мой пустует, как поле пустует в предчувствии битв.
"…Люди другие…", не верят ни в Бога…
Не чувствуют лета…
Нервы мои оголились как корни засохшего пня,
ночь обдает… я не знаю, не верю, что кто-то, где-то
ждет, в омут зеркала глядя, жалея, что видит себя,
а не меня. На взгляд мой сползлись минотавры улиц,
шею мою овивают тени оконных рам.
Но в постоянную серость глядеть - в эти лица, будни…
Как ни пытайся не верить, станешь дальтоником сам.

1993, январь

"Урал научил меня не понимать вещей…"

Урал научил меня не понимать вещей
элементарных. Мой собеседник - бред…
С тополя обрываясь, листы - "ничей",
"чей", "ничей", как ромашка, кончились - "нет".
Мой собеседник-бред ни черта не знать
научил. В телаге, а-ля твой сосед - зэка,
я шнырял по нему. Если Бог и дарил мне взгляд
сквозь луну, то как надзиратель - сквозь пуп глазка.
И хоть даль, зашвырнув горизонт (как лопату - Фрост,
спешащий до друга с беседой), идет ко мне
руку лизать юляще, как добрый пес,
мигая румянцем, алеющим на щеке,
все равно пред глазами, на памяти, на слуху:
беготня по заводу, крик, задержавший нас,
труп, качающийся под потолком в цеху
ночном. И тень, как маятник, между глаз.

1993, март

"Смерть хороша по чуть-чуть…"

Смерть хороша по чуть-чуть. По ночам
умирая, под утро воскреснув, за чаем,
замечая какого-нибудь грача
или ворона (точно не замечая),
что единственной чопорной нотой стан
проводов украшает, пенсне фонарных
столбов, расцветающий как тюльпан
восход, гремящего стеклотарой
жлоба, воткнувшего свой костыль
в планету старца с табачной пачкой,
гулятелей лошадообразных псин,
чьи глаза прозрачнее, чем собачьи,
как-то вдруг понимаешь, что ты воскрес
ненадолго, что первой строкой обманут.
Смерть играет с тобою, как тяжеловес -
подпуская, готовит нокаут.

1993, май

Дата добавления: 2015-08-05