Воплощение принципа гуманизма в «белом» уголовном праве в период Гражданской войны

ЗАЙНУТДИНОВ Д.Р.

Вряд ли существуют столь диаметральные противоположности как гуманизм и война. Приемлем ли гуманизм в период, когда в стране идет братоубийственная Гражданская война, границы нравственных, моральных и этических норм стираются, и даже фундаментальные семейные ценности оказываются забытыми? Основная тяжесть в установление законности и правопорядка на территории страны ложится на уголовное право, которое усиливается в части жесткости наказания за преступления. Тем не менее, допустимо ли применение принципа гуманизма в уголовном законе в рассматриваемый период?

Изначально нужно обозначить, что «гуманизм не означает необоснованный либерализм и всепрощенчество, как это иногда примитивно толкуется в общественном сознании. Гуманность должна проявляться с учетом интересов и потерпевших»[1, с. 26]. С данной позиции следует изучать уголовное право периода существования в России «белой» государственности.

Формируясь, «белое» уголовное право столкнулось с проблемой необходимости уклонения от двух главных подходов к уголовному праву, сложившихся к периоду Гражданской войны. Первый выражался в отступлении от имперского подхода к уголовному праву выработанного к началу ХХ века после череды крестьянских волнений, революционных событий 1905 года и непрерывных общественно-реформаторских движений. Данный подход имперской России к уголовному праву заключался в максимальном использовании уголовного закона в качестве легального оружия наказания за действия и выступления против власти. Примечательно, что в утвержденном в 1903 году Николаем II проекте нового Уголовного уложения применялись только главы о политических и религиозных преступлениях. «Так, например, Законом от 7 июня 1904 г. были введены в действие главы 3-я («О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной Особы Императора и членов Императорского Дома»), 4-я («О государственной измене») и 5-я («О смуте»)».[2, с. 82] В этот период уголовное право стало приобретать весьма жесткий реакционный характер, так как «усилились репрессии не только за преступления против государя и государственной власти, но и против его охраны»[3, с. 171]. Так, Толстая А.И. отмечает: «В марте 1906 г. издан указ «О временных правилах, об обществах и союзах». Министерству внутренних дел представлялось право закрывать общества, если их деятельность угрожала общественному спокойствию и безопасности»[3, с. 172]. Уголовный закон в «белой» России не мог принять имперский репрессивный характер, так как, несомненно, это бы вызвало тождество сущности уголовного права периода «белого» и царского режима, а также противоречие в идеи построения демократического государства.

Второй подход заключался в неприемлемости использования идеологического фундамента, идентичного большевистскому, обосновывавшего механизм непримиримой классовой вражды. «…Сопротивление мероприятиям советской власти выливается в формы хищений и спекуляции, бандитизма, хулиганства и иных преступлений, совершаемых элементами разложения старого общества – контрреволюционерами всех мастей и их агентурой, – всеми теми, кто пытался противопоставить выдержанности, самоотверженности, героизму миллионов трудящихся свою контрреволюционную, вредительскую, хищническую, спекулятивную деятельность»[4, с. 51], – сложившийся подход в советском уголовном праве. Такой подход, односторонне взваливал всю тяжесть военного времени на так называемые «элементы разложения старого общества», к которым применение гуманности при рассмотрении преступлений и назначении наказаний, в первое десятилетие советской власти, было недопустимо. Это весьма четко толковал В.И. Ленин: «Диктатура пролетариата есть самая беззаветная и самая беспощадная война нового класса против более могущественного врага, против буржуазии…»[5, с. 6]. Таким образом, механизм классовой вражды легально устанавливался идеологией социализма марксистско-ленинского толка. Как отмечает Н.А. Беляев: «Преступность как социальное явление досталась нам в наследство от капиталистического общества. Она – явление, чуждое социализму в том смысле, что не вызывается закономерностями социализма и социалистическими общественными отношениями»[6, с. 12]. Характер классовой вражды перенесся в так называемый «принцип социалистического гуманизма» в уголовном праве, имевшим целью охрану интересов, прежде всего советских людей, всего советского общества.[6, с. 44] Естественно, о гуманном отношении к элементам «буржуазии» говорить не приходилось.

Принятие вышеупомянутых подходов в построении основы уголовного права будущей России являлось совершено невозможным. В основу фундамента уголовного закона закладывались иные начала – общепризнанные идеи о правах человека тесно переплетенные с принципом гуманизма.

Репрессивный характер уголовного закона имперской России был односторонней «заслугой» реакционной властной верхушки. Но в тоже время правоведы дореволюционного периода смогли выковать весьма мощную теоритическую базу уголовного права, которая, к сожалению, не была внедрена в практику в свое время. Совершенно верно отмечает А.В. Наумов, что «классическое» направление в уголовном праве в лучшем своем проявлении получило развитие в России (Н.С. Таганцев, Н.Д. Сергеевский и др.).[7, с. 471] С установлением «белой» государственности прежние правоведы, свободные от преграды монархизма, получили возможность практической реализации разработанных положений, в том числе и внедрения гуманных начал.

Сущность гуманизма, вложенного в уголовный закон будущей России, можно выразить словами корифея дореволюционного уголовного права Н.С. Таганцева: «Государство должно отказаться от своего права мстить и наказывать тех, кого оно же довело до преступлений; пожиная плоды своих рук, оно тогда по необходимости позаботится о мерах предупреждения. Оно выдвинет на первый план заботу о таком воспитании подрастающих поколений, при котором сделается невозможным обман и насилие»[8, с. 860].

В качестве основы уголовного права «белыми» режимами использовался фундамент имперской системы, что объясняется цепью преемственности российской государственности. Однако, либеральная демократия, принятая в качестве государственно-правовой идеологии, направила усилия по преобразованию уголовного законодательства в части четкости толкования составов, оформления структурного единства, введение новаций и прочее. Так, например, А.Н. Никитин отмечает, что «закон от 11 марта 1919 года (по противодействию спекуляции. – Д.З.) стал крупной вехой в развитии уголовного права «белой» России… был сделан крупный шаг в утверждении материально-формаль­ного определения преступления, свойственного для современного уголовного законодательства России»[9, с. 394].

Бесспорно, военное время вызвало общее ужесточение уголовного закона, рождение новых и переосмысление старых норм. Но в тоже время, уголовный закон становился более продуманным и логичным. Это, как не парадоксально, в целом приближало содержание уголовного права к гуманным началам.

Устранение репрессивной сущности уголовного права стало весьма важной задачей «белой» власти, действия которой были направлены на становление принципов справедливости, законности, равенства всех перед законом и судом, в том числе на воспитание морали, нравственности и гуманности в обществе и индивидууме. При этом следует особо подчеркнуть, что формирующаяся на основе важнейших прав и свобод теория уголовного права «белой» России, в силу периода военного времени, часто шла вразрез с практикой его применения. Таким образом, гуманистические идеалы, изначально устанавливаемые «белой» властью в декларативно-учредительных[10] и нормативных актах[11], попросту затмевались жестокими реалиями войны. Как отмечал министр иностранных дел Российского правительства И.И. Сукин: «Эта идея (неприкосновенности личности и имущества граждан. – Д.З.) неразрывно связана с политическим курсом Омского Правительства, на деле же все время попиралась»[12, с. 437]. Нельзя не согласиться с высказыванием С.П. Мельгунова: «Бесспорно, многие мероприятия того времени были теоретичны и являлись почти ненужной уступкой демократической догме»[13, с. 225].

Отдельно стоит отметить работу Особого совещания при Главкоме ВСЮР А.И. Деникине в вопросах реформирования и демократизации уголовного права для установления законности и правопорядка на подвластной территории, выбора, назначения и применения наказания неразрывно связанного с принципом целесообразности и гуманизма. Ярким свидетельством выступает утверждение «Правил о восстановлении и производившихся в порядке гражданского и уголовного судопроизводства судебных дел общей и мировой подсудности, уничтоженных во время господства советской власти» от 7 марта 1919 года,[14] которые четко регулировало порядок делопроизводства.

Особое внимание в исследовании уголовного права «белой» России приковывает смертная казнь, как высшая мера наказания, которую непременно следует рассматривать в спектре принципа гуманизма. «До сентября 1918 г. бессрочная каторга являлась наиболее строгим уголовным наказанием. В сентябре того же года поста­новлением Временного Сибирского правительства была восста­новлена смертная казнь. Она применялась, прежде всего, за со­вершение преступлений против государственной власти», – отмечает А.Н. Никитин. Если большевистское уголовное законодательство «с редкой откровенностью определения размера наказания ставилось в зависимость от принадлежности виновного к тому или иному классу»[15, с. 110], а соответственно контрреволюционная принадлежность в большинстве случаев равнялась вынесению приговора о смертной казни, то практика «белого» уголовного закона шла иным путем. Так, С.П. Звягин, проводя крупное исследование отметил, что «та «запрограмированность» военно-полевых судов на смертную казнь, о которой писали многие авторы, не всегда … прослеживалась. Были случаи (и довольно частые. – Д.З.), когда вынесение такого приговора не означало немедленное его исполнение»[16, с. 112]. В качестве доказательства о предпочтении замены смертной казни «белой» властью иным видом наказания, можно привести весьма интересный факт «о переполненных тюрьмах»[17], о котором заявляли, как сторонники большевистского лагеря, так и советские историки. Это, несомненно, говорит о воздействии принципа гуманности на «белый» уголовный закон, который привнесли видные теоретики-гуманисты уголовного права дореволюционной России, такие как В.Д. Набоков, впоследствии ставшие активными деятелями «белой» государственности.

Используя нормативно-правовую базу Российской империи «белые» режимы путем реформирования и демократизации пытались приспособить ее одновременно к условиям, как военного, так и предполагаемого послевоенного времени. По нашему мнению в этом заключалась главная ошибка «белых» властей. Впитывая начала гуманизма уголовное право, прежде всего, ориентировалось на послевоенное устройство России. Таким образом, органы государственной власти сталкивались с двумя серьезными проблемами. Первая, заключалась в отсутствие всероссийской легитимности у «белой» власти, которая не позволяла квалифицировать преступную большевистскую деятельность, участие в ней и содействие ей, а соответственно и установить единую санкцию. «Необходимо было найти определение преступления, называемого «принадлежностью к большевизму». Главная часть заключенных принадлежала именно к этой категории»[12, с. 439-440], – отмечал И.И. Сукин. При этом вызванное характером гуманности, в практику входила деятельность по отсрочки назначения наказания до Учредительного собрания. «Многие правовые нормы были недостаточно разработаны (определение категорий репрессируемых, диапазон карательных санкций и т.д.) и подвергались частым изменениям, обусловленным ходом военных операций, несогласованностью в действиях белых правительств и другими факторами, исключавшими возможность систематизации правовой системы»[18, с. 16-26]. Вторая проблема, заключалась в сложности разграничения общеуголовных преступлений от государственных. Бандитизм часто переплетался с «партизанщиной» и подрывной деятельностью большевиков, коррупционная деятельность с обычным воровством, вследствие чего расставить границы и определить состав преступления было крайне трудно. Так, А.В. Колчак, откровенно отмечал: «Все время суд и следственная власть задавались широкими задачами распутать и раскрыть … преступление во всем его объеме, и в конце концов из этого ничего не выходило. Это есть недостаток организации нашей судебной власти»[19, с. 489].

Всецело принцип гуманизма в уголовном законе в условиях Гражданской войны воплотиться не мог, и утверждать обратное было бы абсурдным. Однако, бесспорно, принцип гуманизма, привнесенный либерально-демократической идеологией и исповедуемый выдающимися дореволюционными теоретиками уголовного права, оказал весомое влияние на формирование уголовного права «белой» России.

Литература:

1. Голик Ю.В. Гл. 2. Принципы уголовного права. / Российская уголовное право. Общая часть / Под ред. В.С. Комиссарова. – СПб.: Питер, 2005. – С. 26.

2. Рыбушкин Н.Н. Глава 3. История российского уголовного законодательства. / Уголовное право России. Общая часть. Под ред. Ф.Р. Сундурова, И.А. Тарханова. 3-е изд., перераб. и доп. – М.: Статут, 2009. – С. 82.

3. Толстая А.И. История государства и права России. 3-е изд., стер. – М.: Юстицинформ: Омега-Л, 2010. – С. 171, 172.

4. История советского уголовного права. Под ред. А.А. Герцензона. М.: Юридическое издательство Министерства Юстиции СССР, 1947. – С. 51.

5. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 41. Май-ноябрь 1920 г. М.: Издательство Политической литературы, 1981. – С. 6.

6. Беляев Н.А. Уголовно-правовая политика и пути ее реализации. Ленинград: Издательство Ленинградского университета, 1986. – С. 12, 44.

7. Наумов А.В. Гл. 22. Основные направления (школы) в науке уголовного права. // Уголовное право России. Общая часть / Под ред. А. И. Рарога. – 3-е изд., с изм. и доп. – М.: Эксмо, 2009. – С. 471.

8. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. Том II. Изд. второе, пересм. и доп. С-Петербург, 1902. – С. 860.

9. Никитин А.Н.Государственность «белой» России: становление, эволю­ция, крушение. – М.: Право и закон, 2004. – С. 394.

10. Например: пункт 12 «Политической программы генерала Л.Г. Корнилова» 1918 г. // Белый архив. Т. 2-3, Париж, 1928. – С. 180-182; «Грамота Верховного правителя России». ГА РФ. Р. 176. Оп. 4. Д. 7. Л. 42; пункт 8 «Ответ Всероссийского правительства союзным державам на их ноту» от 26 мая 1919 года. Изд. «Новая Россия», 1919. С. 2-13;

11. Например: Приказ Верховного правителя России от 6 мая 1919 г. «Об укреплении дисциплины в армии и повышении ответственности солдат и офицеров перед населением». ГА РФ. Ф. 148. Оп. 4. Д. 80. Л. 24-24 об.; «Правила о направлении дел, находившихся в производстве судов, учрежденных советской властью» от 7 марта 1919 г. ГА РФ. Ф. Р-439. Оп. 1. Д. 87. Л. 48-50; «Правила употребления чинами государственной стражи в дело оружия» от 25 марта 1919 г. ГА РФ. Ф. Р-439. Оп. 1. Д. 87. Л. 107-108.

12. Записки Ивана Ивановича Сукина о Правительстве Колчака. // Квакин А.В. За спиной Колчака: документы и материалы. – М.: Аграф, 2005. – С. 437, 439-440.

13. Мельгунов С.П. Трагедия адмирала Колчака: В 2 книгах. – Книга вторая: Часть III. – М.: Айрис-пресс, Лагуна-Арт, 2005. – С. 225.

14. ГА РФ. Ф. Р-439. Оп. 1. Д. 87. Л. 52–57.

15. Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. В двух томах. Т. 1. Общая часть. – 3-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрид. лит., 2004. – С. 110.

16. Звягин С.П. Правоохранительная политика А. В. Колчака. - Кемерово: Кузбассвузиздат, 2001. – С. 112.

17. Петраш А. В интернациональном отряде в Сибири. // Былые походы: Воспоминания словацких красноармейцев – участников Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны в СССР. Под общ. ред. Карякина В.Д. – М.: Воениздат, 1961. – С. 148; Потылицын А.И. Белый террор на Севере, 1918-1920. Архангельск, 1931. – С. 22.

18. Цветков В.Ж. Репрессивное законодательство белых правительств // Вопросы истории. 2007. – №4. – С. 16-26.

19. Допрос А.В. Колчака. Протоколы Заседаний Чрезвычайной Следственной Комисии. 21 января – 6 февраля 1920 г. // Окрест Колчака: документы и материалы / сост. А.В. Квакин. – Москва: Аграф, 2007. – С. 489.

Дата добавления: 2015-08-05