Такие ветры

За недолгую жизнь Борис Рыжий многое успел. Успел окончить Уральскую горную академию по специальности "ядерная геофизика и геоэкология", поучиться в аспирантуре, опубликовать свои результаты в рейтинговом научном журнале. Успел родить сына. Успел вложить в стихи благодарность любимой жене, родителям и сёстрам, приятелям и учителям, а более всего - родной литературе. Успел подержать в руках первый сборник своих стихов, названный с деликатной непритязательностью - "И всё такое…" (СПб., 2000). Составил второй, который вышел в свет после его кончины.

Название посмертного сборника (СПб., 2001) вызывает сожаление: "На холодном ветру". С чего бы так?

Не склонный, вообще-то, к декларациям, Борис Рыжий с предельной чёткостью зафиксировал особо значимые позиции:

… Пусть тяжело уйти и страшно жить,
себе я не устану говорить:
"Мне в поколенье друга не найти,
но мне не одиноко на пути.
Отца и сына за руки беру -
не страшно на отеческом ветру.
Я человек, и так мне суждено -
в цепи великой хрупкое звено…"

Демонстративно переиначен Баратынский. Перерос ли Рыжий сверстников, бывших некогда ближайшими друзьями? Сверстники не всегда готовы с этим согласиться. Но по поводу ветра никаких разночтений. Вот и назвали бы книгу "На отеческом ветру". Ветер отчизны был Борису тёплым. "Потому что все меня любили", - объяснил он в одном стихотворении. Потому что сам был переполнен любовью. Какой уж тут "холодный ветер".

Можно лечь на тёплый ветер и подумать-полежать:
может, правда, нам отсюда никуда не уезжать?

Это строки из стихотворения, которое особенно часто преобразуют в песню. Я слышал его в переложениях нескольких бардов - Дмитрия Богданова^[7], Григория Данского^[8], Андрея Крамаренко, Вадима Мищука^[9], Сергея Никитина… Если самым разным музыкантам хочется петь эти слова, значит, в них содержится нечто важное для всех. Вот стихотворение полностью:

Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей
и обеими руками обнимал моих друзей -
Водяного с Черепахой, щуря детские глаза.
Над ушами и носами пролетали небеса.
Можно лечь на синий воздух и почти что полететь,
на бескрайние просторы влажным взором посмотреть:
лес налево, луг направо, лесовозы, трактора.
Вот бродяги-работяги поправляются с утра.
Вот с корзинами маячат бабки, дети - грибники.
Моют хмурые ребята мотоциклы у реки.
Можно лечь на теплый ветер и подумать-полежать:
может, правда нам отсюда никуда не уезжать?
А иначе даром, что ли, желторотый дуралей -
я на крыше паровоза ехал в город Уфалей!
И на каждом на вагоне, волей вольною пьяна,
"Приму" ехала курила вся свердловская шпана.

Допуская возможность иных толкований, предлагаю своё: это стихотворение о любви. Его ключевые слова - влажным взором. Взор увлажняется любовью.

Есть свидетельство: готовя свой первый сборник к публикации, Борис Рыжий выбирал из трёх вариантов названия, одно из них было такое "Крыша паровоза". То есть и сам поэт придавал этому стихотворению особое значение. Между тем у паровоза вовсе нет крыши. Нет ничего мало-мальски пригодного для лежания или сидения. Мало того - физически невозможно на полном паровозном ходу "лечь на синий воздух" Но в том-то и дело, что эти разумные соображении абсолютно неуместны, потому что - ну да, потому что правда поэзии правдивей, чем правда жизни. Что здесь выражается правдой поэзии? Увы, это невозможно передать отвлечёнными понятиями. Половодье дружелюбия и застенчивость любви - вот мой неуклюжий перевод, примите его снисходительно.

(Один из персонажей "Войны и мира", испытывая потребность в отвлечённых понятиях, переходил с русского на французский. Я сознаю ничтожество предлагаемого перевода, но перейти на французский не умею и ничего лучшего придумать не мог.)

Так вот, обладатель рук, обнимающих друзей, которые носят заурядные дворовые клички, отмечает влажным взором всех и каждого, кто встречается на пути чудо-паровоза, а это опять же заурядные обыватели, каких мы сами ежедневно видим и провожаем равнодушным, а то и раздражённым взором. Посмотреть увлажнённо на грибников с корзинами - ещё куда ни шло. Но что за бродяги-работягипоправляются с утра? А это опохмеляются алкаши. Это падшие, но и они милы. ("И милость к падшим призывал…") Да и грешную свою родину Борис Рыжий любит не выборочно, а всю целиком. Не белую, скажем, берёзку или там плакучую иву, а всё, на что ляжет увлажнённый взор. Лесовозы. Трактора. Хмурые мотоциклисты. Вся она ему пригожа, вся мила. Может, правда, нам отсюда никуда не уезжать?

А кто ещё у нас в поэзии проводил увлажнённым взором бездарно потерянную цивилизацию? Ну, Слуцкий. Ну, Чичибабин. (Почему-то и они Борисы…) Кто вспомнил, что она, оплёванная всеми ничтожествами обоих полушарий, худо-бедно жила идеалами всечеловеческого братства, подарила мировой культуре самых прекрасных композиторов (да разве только их?), не жалела денег на переводы поэзии, сделала общедоступными толстые литературные журналы, давала пианистам и программистам (да разве только им?) лучшее в мире профессиональное образование и совсем даже неплохо обеспечивала истинно демократические отношения между людьми - на простом житейском уровне, безо всяких праймериз и иных перформансов.

…В побитом молью синем шарфике,
я надувал цветные шарики,
гремели лозунги и речи.
Где ж песни ваши, флаги красные,
вы сами - пьяные, прекрасные,
меня берущие на плечи?

У Рыжего стихотворение называется "7 ноября". И язык не повернётся назвать время действия - прошедшим. Это взгляд в прошедшее из настоящего, опечаленный будущим.

Дата добавления: 2015-08-05