Iv царица зверей 36 Г. До P. X. – 33 Г. До P. X 7 страница

Хуже всего было то, что он знал: Антоний не встретит ее в Афинах, Антоний в Антиохии, в цепких руках царицы Клеопатры. Брат Октавии тоже знал об этом.

– Я доверил мою сестру тебе, Гай Фонтей, – сказал Октавиан, перед тем как кавалькада отправилась из Капуи в Тарент, – так как считаю, что ты более надежный, чем остальные из людей Антония, и верю, что ты – человек чести. Конечно, твое главное задание – сопровождать эти военные машины Антонию, но я потребую от тебя немного больше, если ты не возражаешь.

«Один из людей Антония» – это был типичный для Октавиана сомнительный комплимент. Но Фонтей не обиделся, поскольку он чувствовал, что это просто предисловие к чему-то намного более важному, что хотел сказать Октавиан. И вот:

– Ты знаешь, что делает Антоний, с кем он это делает, где это делает и, вероятно, почему это делает, – произнес Октавиан. – К сожалению, моя сестра почти ничего не знает о том, что происходит в Антиохии, а я ничего ей не сказал, ведь, возможно, Антоний просто, э-э, заполняет время тем, что «наполняет» Клеопатру. Может быть, он вернется к моей сестре, как только узнает, что она в Афинах. Я сомневаюсь, но должен допустить этот вариант. Вот о чем я тебя прошу: оставайся в Афинах рядом с Октавией на случай, если Антоний не появится. Фонтей, если он не приедет, бедной Октавии понадобится друг. Новость, что измена Антония серьезная, убьет ее. Я верю, что ты будешь ей только другом, но заботливым другом. Моя сестра – часть удачи Рима, своего рода весталка. Если Антоний разочарует ее, ей нужно вернуться домой, но не впопыхах. Ты понимаешь?

– Все понимаю, Цезарь, – сказал Фонтей, не колеблясь. – Она не покинет Афины, пока не уйдет последняя надежда.

Вспомнив этот разговор, Фонтей почувствовал, как лицо его исказилось от боли. Теперь он знал эту женщину значительно лучше, чем тогда, во время разговора с Октавианом. Он вдруг понял, что ее судьба совсем не безразлична ему.

Что ж, теперь они в Греции и теперь его жертвы должны принять греческие боги: мать Деметра, похищенная дочь Персефона, гонец Гермес, бог морских пучин Посейдон и царица Гера. Позвать Антония в Афины, пусть он разорвет связь с Клеопатрой! Как он мог предпочесть такую тощую, некрасивую, маленькую женщину красивой Октавии? Это невозможно, просто невозможно!

Октавия скрыла от всех разочарование при известии, что Антоний находится в Антиохии, но узнала достаточно об ужасной кампании у Фрааспы, чтобы понять, что он, наверное, предпочитает быть в этот момент со своей армией. Она сразу же написала ему о своем приезде в Афины и о подарках, которые она привезла, от солдат до таранов и артиллерии. Письмо было полно новостей о его детях. В простоте душевной она написала еще, что если он не может приехать в Афины, то пусть потребует, чтобы ее привезли в Антиохию.

Между написанием этого письма и ответом Антония – ожидание в целый месяц! – она вынуждена была возобновить знакомства и дружеские отношения, завязанные еще во время ее первого пребывания в Афинах. Большинство из знакомых были люди безобидные, но, когда управляющий объявил о приходе Пердиты, у Октавии упало сердце. Эта перезрелая римская матрона была женой необыкновенно богатого купца-плутократа и известной сплетницей. Ее прозвище Пердита, которым она гордилась, означало «приносящая плохие вести».

– О бедная, бедная моя, милочка! – запричитала она, вплывая в гостиную.

На ней было платье из тончайшей шерсти самого модного, ядовито-красного цвета. На шее масса бус, ожерелье, на руках браслеты, запястья, в ушах серьги – и все это звенело, как цепи узника.

– Пердита, рада видеть тебя, – механически произнесла Октавия, терпя ее поцелуи и пожимание рук.

– Я считаю это позором, и я надеюсь, ты скажешь ему это, когда увидишь его! – крикнула Пердита, усаживаясь в кресло.

– О каком позоре ты говоришь? – спросила Октавия.

– Да о позорной связи Антония с Клеопатрой!

– Она позорная? – улыбнулась Октавия.

– Дорогая моя, ведь он женился на ней!

– Женился?

– Вот именно! Они поженились в Антиохии, как только приехали туда из Левкокомы.

– Как ты узнала?

– Перегрин получает письма от Гнея Цинны, Скавра, Тития и Попликолы, – объяснила Пердита. Перегрин был ее мужем. – Это истинная правда. В прошлом году она родила ему еще мальчика.

Пердита пробыла полчаса, упрямо не покидая кресло, несмотря на то что хозяйка не предложила ей ничего освежающего. За это время она успела рассказать все, что знала: от месячного запоя Антония в ожидании Клеопатры до мельчайших подробностей свадьбы. Кое-что Октавии уже рассказывали, хотя и не в таких красках, в каких описывала Пердита. Она внимательно слушала. Лицо ее оставалось спокойным. Выбрав момент, она поднялась, чтобы закончить этот неприятный рассказ. Ни слова о склонности мужчин брать любовниц, когда они надолго уезжают от своих жен, ни других замечаний, которые подогрели бы рассказ Пердиты. Конечно, эта женщина будет лгать и другим, но те, кому она будет лгать, не найдут на лице Октавии подтверждения слов Пердиты, когда встретятся с ней. После того как Пердита, звеня украшениями, вышла на улицу под горячие лучи греческого солнца, Октавия закрыла дверь гостиной на целый час, даже для слуг. Клеопатра, египетская царица. Это поэтому ее брат так зло говорил о Клеопатре за обедом? Сколько знали другие, в то время как она, по существу, не знала ничего? О детях Клеопатры от Антония она знала, включая и мальчика, которого та родила в прошлом году. Но к этому Октавия отнеслась спокойно. Она просто решила, что царица Египта плодовитая женщина и не предохраняется, как и она сама. Октавия считала ее женщиной, которая страстно любила бога Юлия и искала утешения в его кузене, способном дать ей еще детей, чтобы обезопасить ее трон в следующем поколении. Конечно, Октавии и в голову не приходило, что для Антония это не флирт. Он всегда волочился за женщинами, это в его натуре. И как он мог так измениться?

Но Пердита говорила о сильной любви! Она просто изливала злобу и недоброжелательство. Зачем верить ей? И все же микроб сомнения уже пролез под кожу и стал пробираться к сердцу Октавии, ее надеждам, ее мечтам. Она не могла отрицать, что муж просил помощи у Клеопатры, что он все еще был во власти этого богатого монарха. Нет, как только он узнает о ее, Октавии, присутствии в Афинах, он отошлет Клеопатру обратно в Египет и приедет в Афины. Она уверена в этом!

В течение часа она мерила шагами комнату, стараясь подавить сомнения, которые заронила Пердита, стараясь не сойти с ума, призывая свои огромные ресурсы здравого смысла. Зачем Антонию влюбляться в женщину, славившуюся только тем, что она соблазнила бога Юлия, интеллектуала, эстета, человека необычного и утонченного вкуса? Антоний похож на бога Юлия, как мел на сыр. Обычная метафора, но она не совсем правильно отражает их разницу. Может, как рубин на красную стеклянную горошину? Нет-нет, зачем тратить время на глупые метафоры. Что общего между богом Юлием и Антонием? Только кровь рода Юлиев. Брат Цезарь говорил, что это единственное, что заставило Клеопатру выбрать Антония. Брат Цезарь сказал, что она предложила ему себя из-за этой крови Юлиев. Переспать с правящей царицей, чтобы обеспечить ее детьми, – это очень заманчиво для Антония. Именно так отнеслась Октавия к этому союзу, когда впервые услышала о нем. Но любовь? Нет, никогда! Невозможно!

Когда Фонтей нанес ей ежедневный краткий визит, он нашел Октавию поникшей. Под ее прекрасными глазами залегли круги, улыбка то и дело исчезала, она не знала, куда деть руки. Он решил спросить напрямую:

– Кто тебе разболтал?

Октавия задрожала.

– Это заметно? – спросила она.

– Никому, кроме меня. Твой брат велел мне позаботиться о тебе, и я серьезно отношусь к этому поручению. Кто?

– Пердита.

– Отвратительная женщина! Что она сказала тебе?

– Фактически ничего такого, о чем бы я не знала, кроме того, что он женился.

– Дело не в том, что она сказала, а в том, как она это сказала, да?

– Да.

Он осмелился взять ее руки, большими пальцами стал гладить их по тыльной стороне, что можно было принять за утешение – или за любовь.

– Октавия, послушай меня! – очень серьезно начал он. – Пожалуйста, не думай о худшем. Еще рано для тебя – и для любого другого! – совершенно безосновательно делать выводы. Я хороший друг Антония, я знаю его. Может быть, не так хорошо, как ты, его жена, но по-другому. Возможно, брак с Египтом был чем-то, что он считал необходимым для него как триумвира Востока. Это не должно тебя задевать, ты его законная жена. Этот незаконный союз – симптом его неудач на Востоке, где все пошло не так, как он ожидал. Я думаю, это способ выплыть из потока разочарований.

Он отпустил ее руки, прежде чем она могла посчитать его прикосновения интимными.

– Ты понимаешь?

Ей стало легче, она выглядела более спокойной.

– Да, Фонтей. Я понимаю. И спасибо тебе от всего сердца.

– В будущем для Пердиты тебя нет дома. Она прибежит снова, как только Перегрин получит письмо от одного из своих дружков. Но ты ее не примешь. Обещаешь?

– Обещаю, – ответила она и улыбнулась.

– Теперь у меня хорошая новость. Сегодня вечером показывают «Царя Эдипа». Я дам тебе несколько минут, чтобы принарядиться, потом мы пойдем и посмотрим, насколько хороши актеры. По слухам, они потрясающие.

Через месяц пришел ответ от Антония.

Что ты делаешь в Афинах без тех двадцати тысяч солдат, которые мне должен твой брат? Я здесь готовлюсь к новому походу в Парфянскую Мидию, мне не хватает хорошего римского войска, а Октавиан имеет наглость прислать только две тысячи? Это уже слишком, Октавия. Октавиан очень хорошо знает, что в данный момент я не могу вернуться в Италию, чтобы лично навербовать легионеров, и в наше соглашение входил пункт, что он наберет мне четыре легиона. Мне очень нужны легионы.

А я получаю глупое письмо от тебя, где ты болтаешь о разных детях. Ты думаешь, детская и ее обитатели волнуют меня в такое время? Меня волнует нарушенное Октавианом соглашение. Четыре легиона, а не четыре когорты! Лучшие из лучших! И неужели твой брат считает, что мне нужен гигантский таран, когда я сижу почти рядом с ливанскими кедрами?

Чума на него и на всех, кто с ним связан!

Она положила письмо, покрытая холодным потом. Ни слова о любви, ни одного ласкового слова, вообще ни слова о ее приезде. Одни возмущения в адрес Цезаря.

– Он даже не говорит мне, что делать с людьми и техникой, которых я привезла, – пожаловалась она Фонтею.

Лицо его застыло, он почувствовал покалывание, словно ему в лицо ударил песок, как во время песчаной бури. На него смотрели огромные глаза, наполненные слезами, такие прозрачные, словно окна в ее самые сокровенные мысли. Слезы катились по щекам, но она не замечала их. Фонтей вынул из складки тоги носовой платок и подал ей.

– Не расстраивайся, Октавия, – сказал он, стараясь держать голос под контролем. – Читая письмо, я подумал о двух вещах. Во-первых, письмо отражает ту сторону Антония, которую мы оба знаем, – сердитый, нетерпеливый, упрямый. Я словно вижу и слышу, как он рвет и мечет, бегая по комнате. Это его типичная реакция на действия Цезаря как на оскорбление. Просто так получилось, что ты – посланец с плохой вестью, которого он убил, чтобы выпустить пар. Вторая мысль серьезнее. Я думаю, что Клеопатра все выслушала, сделала себе заметки и сама продиктовала этот ответ. Если бы Антоний отвечал сам, по крайней мере, он указал бы, что делать с солдатами, в которых он так нуждается. А Клеопатра, неофит в военном деле, проигнорировала это. Письмо написала она, а не Антоний.

Это возымело действие. Октавия вытерла слезы, высморкалась, в отчаянии посмотрела на мокрый платок Фонтея и улыбнулась.

– Я испортила платок, надо его выстирать, – сказала она. – Спасибо, дорогой Фонтей. Но что мне делать?

– Пойти со мной на спектакль «Облака» Аристофана, а потом написать Антонию, словно этого письма и не было. Спросить его, как он хочет поступить с подарком Цезаря.

– И спросить, когда он намерен приехать в Афины! Можно, я напишу это?

– Конечно. Он должен приехать.

Прошел еще месяц трагедий, комедий, лекций, экскурсий, любых развлечений, какие Фонтей мог придумать, чтобы помочь бедняжке провести время, пока не придет ответ Антония. Интересно, что даже Пердите не удалось вызвать скандал по поводу того, что Фонтей всюду сопровождает сестру императора Цезаря! Просто никто не мог поверить, что Октавия входит в штат неверных жен. Фонтей был ее охранником. Цезарь не делал из этого секрета и проследил, чтобы его желание было известно даже в Афинах.

К этому времени все уже говорили о продолжающейся страсти Антония к женщине, которую Октавиан называл царицей зверей. Фонтей оказался между двух огней: он очень хотел выступить в защиту Антония, но, по уши влюбленный в Октавию, он был озабочен только ее благополучием.

Второе письмо Антония не стало таким шоком, как первое.

Возвращайся в Рим, Октавия! В Афинах мне нечего делать в обозримом будущем, поэтому бесполезно ждать меня там, ведь ты должна присматривать за твоими детьми в Риме. Я повторяю: возвращайся в Рим!

Что касается людей и всего остального, отправь их немедленно в Антиохию. Фонтей может приехать с ними или нет, как хочет. Из того, что я слышал, он нужен тебе больше, чем я. Я запрещаю тебе самой появляться в Антиохии, ясно? Поезжай в Рим, а не в Антиохию.

Наверное, слез не было из-за потрясения. Боль была ужасная, но она существовала самостоятельно, не связанная с ней, Октавией, сестрой императора Цезаря и женой Марка Антония. Боль рвала, выжимала ее насухо, а она могла думать только о двух девочках. Они проплывали перед ее мысленным взором. Антония – высокая, русоволосая. Мама Атия говорила, что она очень похожа на Юлию, тетю бога Юлия, которая была женой Гая Мария. Антонии только пять лет, но она уже понимает, что такое повиновение, сочувствие, доброта. А Тонилла – рыжеволосая, властная, нетерпеливая, безжалостная, бесчувственная. Антония едва знала своего папу, а Тонилла никогда его не видела.

– Ты вся в отца! – кричала бабушка Атия, не в силах скрыть раздражение.

– Ты вся в отца, – нежно шептала Октавия, еще больше любя этот маленький вулкан из-за этого сходства.

Она понимала, что все кончено. Наступил день, который она когда-то предвидела. Всю свою оставшуюся жизнь она будет любить его, но должна будет существовать без него. Что бы ни связывало его с египетской царицей, связь эта была очень сильная, может быть, неразрывная. И все же – все же – где-то в глубине души Октавия знала, что их союз несчастливый, что Антоний и хотел его, и ненавидел. «Со мной, – думала она, – у него был мир и согласие. Я успокаивала его. С Клеопатрой у него неопределенность и смятение. Она возбуждает его, подстрекает его, мучает его».

– Этот брак сведет его с ума, – сказала она Фонтею, показывая ему письмо.

– Да, ты права, – удалось выговорить Фонтею, несмотря на ком в горле. – Бедный Антоний! Клеопатра делает с ним, что пожелает.

– А чего она желает? – спросила Октавия, похожая на затравленного зверька.

– Хотел бы я знать, но не знаю.

– Почему он не развелся со мной?

– Edepol! – воскликнул с досадой Фонтей. – Почему я не подумал об этом? Действительно, почему он не развелся с тобой? Судя по тону письма, он просто должен потребовать развода!

– Думай, Фонтей! Ты наверняка знаешь. Что бы это ни было, в основе лежит политика.

– Это второе письмо не явилось сюрпризом, верно? Ты ожидала такого ответа.

– Да, да! Но почему нет развода? – повторила она.

– Полагаю, это значит, что он не сжег за собой мосты, – медленно сказал Фонтей. – В нем еще сохранилось желание почувствовать себя римлянином с римской женой. Ты – его защита, Октавия. И еще: не разведясь с тобой, он в какой-то степени сохранил свою независимость. Эта женщина вонзила в него когти в момент его глубочайшего отчаяния, когда он обратился бы за утешением к любому, кто был рядом. А рядом оказалась она.

– Она позаботилась об этом.

– Да, очевидно.

– Но почему, Фонтей? Что ей от него нужно?

– Территория. Власть. Она – восточный монарх, внучка Митридата Великого. В ней нет ничего от бездеятельных и почти неамбициозных Птолемеев, которых больше интересовала возня вокруг трона, – дальше этого они не хотели заглядывать. А Клеопатра жаждет расширить свое царство, у нее аппетиты Митридатидов и Селевкидов.

– Как тебе удалось так много узнать о ней? – полюбопытствовала Октавия.

– Я говорил с людьми в Александрии и Антиохии.

– А что ты подумал о ней, когда увидел ее?

– Главным образом две вещи. Во-первых, она одержима своим сыном от бога Юлия. Во-вторых, она немного похожа на нереиду Фетиду – способна превращаться в любое существо, необходимое для достижения цели.

– Акула, каракатица… я забыла, как там дальше. Но Пелей, ее муж, оставался верен ей, в кого бы она ни превращалась. – Октавия передернула плечами. – Действительно, бедный Антоний! Он будет верен ей.

Фонтей решил сменить тему, но не мог придумать, чем бы развеселить ее.

– Ты возвращаешься домой? – спросил он.

– Да. Не люблю навязываться, но не мог бы ты найти мне корабль?

– Есть лучший вариант, – спокойно сказал он. – Твой брат поручил мне позаботиться о тебе, а это значит, что я поеду с тобой.

Октавия почувствовала облегчение, почти радость. Фонтей заметил, что лицо ее стало не таким напряженным. Он, Гай Фонтей Капитон, страстно мечтал о том, чтобы внушить ей любовь к нему. Многие женщины говорили, что могли бы полюбить его, а две жены определенно любили, однако они ничего собой не представляли. Он уже и не надеялся найти женщину своего сердца, своей мечты. Но эта женщина любила другого и будет продолжать любить. А он будет всегда любить ее.

– В каком странном мире мы живем, – криво усмехнулся Фонтей. – Ты сможешь сегодня вечером вынести постановку «Женщины Трои»? Признаю, что тема близка нашей сегодняшней ситуации: женщины потеряли своих мужей. Но Еврипид настоящий мастер, а состав актеров великолепный. Деметрий из Коринфа играет Гекубу, Дориск играет Андромаху, а Аристоген – Елену. Говорят, он поразителен в этой роли. Ты пойдешь?

– Да, конечно, – ответила она, улыбаясь ему. Даже глаза ее улыбались. – Что значит мое горе по сравнению с их горем? По крайней мере, у меня есть дом, дети, свобода. Мне будет полезно увидеть страдания троянских женщин, к тому же я никогда не видела этой пьесы. Я слышала, что она разрывает сердце, поэтому я смогу поплакать еще над чьим-то горем.

Когда месяц спустя Октавия прибыла в Рим, Октавиан не сумел сдержать слез, жалея сестру. Стоял сентябрь, и он уже готов был начать свою первую кампанию против племен Иллирии. Смахнув слезы, он швырнул на стол два письма Антония, переданные ему Фонтеем, и постарался взять себя в руки. Бой выигран, и он скрипнул зубами в ярости, но не на Фонтея.

– Спасибо, что ты пришел ко мне, прежде чем я увидел Октавию, – сказал он Фонтею и протянул ему руку. – Ты честно выполнил поручение, был добр к моей сестре, и мне не нужно, чтобы она это подтверждала. Она… она очень подавлена?

– Нет, Цезарь, она не такая. Поведение Антония сломило ее, но не уничтожило.

Октавиан согласился с его мнением, когда увидел сестру.

– Ты должна жить здесь, со мной, – заявил он, обняв ее за плечи. – Разумеется, перевезем и детей. Ливия Друзилла считает, что тебе нужна компания, а Карины слишком далеко.

– Нет, Цезарь, я не могу, – сразу отказалась Октавия. – Я жена Антония и буду жить в его доме, пока он не попросит меня выехать. Пожалуйста, не ругай меня и не заставляй переехать! Я не передумаю.

Вздохнув, Октавиан посадил ее в кресло, придвинул к ней другое, сел и взял ее руки в свои.

– Октавия, он не приедет к тебе.

– Я это знаю, маленький Гай, но это не имеет значения. Я все еще его жена, а значит, он надеется, что я позабочусь о его детях и его доме, как должна жена, когда ее муж в отъезде.

– А как с деньгами? Он же не может тебя обеспечивать.

– У меня есть свои деньги.

Это ему не понравилось, но гнев его был вызван бессердечностью Антония.

– Твои деньги – это твои деньги, Октавия! Я заставлю сенат выделить тебе достаточную сумму из жалованья Антония, чтобы ты могла следить за его имуществом здесь, в Риме, и за его виллами.

– Нет, пожалуйста, не делай этого! Я буду вести счет своих трат, и он сможет выплатить мне, когда вернется домой.

– Октавия, он не вернется домой!

– Откуда такая уверенность, Цезарь? Я не претендую на понимание чувств мужчин, но я знаю Антония. Эта египтянка может быть еще одной Глафирой, даже еще одной Фульвией. Он устает от женщин, когда они становятся назойливыми.

– Он устал от тебя, дорогая моя.

– Нет, – решительно отвергла она. – Я все еще его жена, он не развелся со мной.

– Только для того, чтобы сохранить «своих» сенаторов и всадников. Никто не может сказать, что он навсегда в когтях царицы Египта, если он не развелся с тобой, его настоящей женой.

– Никто не может сказать? О, перестань, Цезарь! Это ты не можешь сказать! Я не слепая. Ты хочешь, чтобы Антоний выглядел предателем, – это выгодно для тебя, но не для меня.

– Если тебе так легче, верь в это, но это не так.

– Я остаюсь при своем мнении, – вот все, что она сказала.

Октавиан ушел от нее, не чувствуя ни удивления, ни раздражения. Он знал ее так, как только может знать младший брат с разницей в четыре года, ходивший за старшей сестрой словно привязанный, свидетель высказанных вслух мыслей, девичьих разговоров с подружками, подростковых увлечений, влюбленностей. Она была влюблена в Антония задолго до того, как стала достаточно взрослой, чтобы любить его как женщина. Когда Марцелл попросил ее руки, она безропотно покорилась судьбе, потому что знала свой долг и даже не мечтала о браке с Антонием. Он был настолько в руках Фульвии, что восемнадцатилетняя Октавия оставила всякую надежду, если таковая у нее и была.

– Она не переедет сюда? – спросила Ливия Друзилла, когда он вернулся.

– Нет.

Ливия Друзилла прищелкнула языком.

– Жаль!

Октавиан засмеялся, нежно провел рукой по ее щеке.

– Какая чушь! Ведь ты очень рада. Ты не любишь детей, жена, и хорошо знаешь, что эти избалованные, непослушные дети стали бы бегать здесь повсюду, сколько бы мы их ни сдерживали.

Она захихикала.

– Увы! Совершенно верно! Хотя, Цезарь, это не я ненормальная, а Октавия. Дети – это замечательно, и я была бы рада забеременеть. Но Октавия переплюнет даже кошку. Я удивляюсь, что она согласилась поехать в Афины без детей.

– Она поехала без них, потому что, если продолжить кошачью тему, она знает, что Антоний – кот и относится к детям так, как к ним относишься ты. Бедная Октавия!

– Жалей ее, Цезарь, я не против, но не забывай о том, что лучше пусть у нее переболит сейчас, чем позже.

Пока Публий Канидий и его семь легионов успешно воевали в Армении, Антоний оставался в Сирии, якобы для того, чтобы наблюдать за войной против Секста Помпея в провинции Азия и собрать большую армию для своей следующей кампании в Парфянскую Мидию. Всего лишь предлог; целый год он медленно, болезненно выходил из запоя. Пока дядя Планк управлял Сирией, племянник Титий заменил Антония и повел армию в Эфес, чтобы помочь Фурнию, Агенобарбу и Аминте Галатийскому справиться с Секстом Помпеем. Это Титий загнал его в угол во фригийском Мидее, и это Титий сопроводил его к азиатскому берегу в Милете. Там по приказу Тития он был убит, о чем Антоний громко сожалел. Он обвинил дядю Планка в том, что тот поручил это Титию, но дядя Планк настаивал, что от Антония поступил секретный приказ. Антоний рычал, что это не так!

Чья в том вина, узнать было невозможно, но Антоний определенно извлек выгоду из этой короткой войны. Он наследовал три хороших легиона из ветеранов, набранных Секстом, и двух великолепных римлян-адмиралов в лице Децима Туруллия и Кассия Пармского, последних оставшихся в живых убийц бога Юлия. После того как они предложили Антонию свои услуги и Антоний принял их, Октавиан своим мелким почерком написал Антонию почти истеричное письмо.

Одного этого достаточно, Антоний, чтобы доказать мне, что ты участвовал в заговоре с целью убить моего божественного отца. Из всех позорных, предательских, отвратительных поступков за всю твою ужасную карьеру это худший. Зная, что эти два человека убийцы, ты взял их себе на службу, вместо того чтобы публично казнить их. Ты не заслуживаешь занимать пост римского магистрата даже самого низкого ранга. Ты не мой коллега, ты – мой враг и враг всех честных, приличных римлян. Ты за это заплатишь, Антоний, я клянусь богом Юлием. Ты за это заплатишь.

– Ты участвовал в заговоре? – требовательно спросила Клеопатра.

Антоний сделал вид, что обижен.

– Разумеется, не участвовал! Юпитер, со смерти Цезаря прошло десять лет! Спроси меня, что я предпочел бы: двух мертвых убийц или двух живых римских адмиралов? Здесь и гадать нечего.

– Да, я понимаю твою логику. И все же…

– И все же что?

– Я не знаю, верить ли мне в то, что ты не участвовал в убийстве Цезаря.

– А мне наплевать, веришь ты или не веришь! Почему ты не уедешь домой, в Александрию, и сама не поуправляешь страной для разнообразия? Тогда я смогу спокойно заняться планами моей войны.

Клеопатра поступила так, как предложил Антоний. Через неделю «Филопатор» отплыл в Александрию с фараоном на борту. Ее отъезд свидетельствовал об уверенности, что он наконец совсем оправился от запоя и что не только его тело, но и ум стали прежними. Он действительно был необыкновенным! Любой другой человек его возраста не смог бы избавиться от следов попоек, но только не Марк Антоний! Как всегда, бодрый, определенно готовый к проведению своей нелепой кампании. Но на этот раз он не пойдет к Фрааспе, это точно. В отсутствие Канидия, который мог бы поддержать Клеопатру, ей было тяжело, но она продолжала в течение нескольких месяцев усердно работать над Антонием, направляя его амбиции в другую сторону. Конечно, она ни словом, ни взглядом не дала понять, что он должен смотреть на запад, на Рим. Вместо этого она напирала на то, что Октавиан обязан прийти на восток после победы над Секстом Помпеем, чья казнь была ее идеей. Жирная взятка Луцию Мунацию Планку, еще одна сыну его сестры Титию – и дело сделано.

Теперь, когда Лепид отправлен в отставку, а Секст Помпей ушел навсегда, говорила она, никто уже не помешает Октавиану править миром, кроме Марка Антония. Оказалось нетрудно убедить Антония, что Октавиан хочет править миром, особенно после того как она нашла неожиданного союзника. Словно его нос имел способность чувствовать свободное пространство вокруг Антония, Квинт Деллий появился в Антиохии, чтобы занять место, освобожденное Гаем Фонтеем, и полить грязью Фонтея, который, по его заверениям, стал рабом Октавии, влюбленным, над которым все смеются. Поскольку у Деллия совершенно отсутствовали целостность и убедительность Фонтея, Деллий не мог полностью заменить его. Однако его можно было купить, а если римский аристократ хоть раз продавал свои услуги, он оставался купленным. Очевидно, это было делом чести, даже если эта честь мишурная. Клеопатра купила его.

Она поручила Деллию выполнять обязанности Фонтея. Он снова стал послом Антония. Дело Вентидия и Самосаты испарилось из головы Антония. Больше оно уже не казалось ему таким преступлением. Кроме того, Антоний скучал по мужской компании Фонтея, поэтому он ухватился за Деллия. Если бы Агенобарб был в Сирии, все пошло бы по-другому, но Агенобарб был занят в Вифинии. Ничто не стояло на пути Деллия. И на пути Клеопатры.

В настоящий момент Деллий был занят выполнение задания, которое ему дала Клеопатра. Они вдвоем легко убедили Антония, что это очень ответственное задание. Он должен был как посланец Антония появиться при дворе мидийского Артавазда и предложить союз между Римом и Мидией. Сама Мидия со столицей Фрааспа принадлежала царю парфян. Артавазд правил Атропатеной, северной частью Мидии, меньшей по размеру и с менее мягким климатом. Поскольку все ее границы, кроме границы с Арменией, были парфянские, Артавазд пребывал в метаниях: инстинкт самосохранения диктовал, что он не должен делать ничего такого, что оскорбило бы царя парфян, в то время как амбиции заставляли его смотреть голодными глазами на саму Мидию. Когда началась неудачная кампания Антония, он и его армянский тезка были убеждены, что никто не сможет побить Рим, но к тому времени, как Антоний вышел из Артаксаты в тот ужасный поход, оба Артавазда придерживались уже другого мнения.

Посылая Деллия к индийскому Артавазду, Клеопатра пыталась уладить ссору, сохранить союз, чтобы царь вел себя тихо, пока его армянского тезку завоевывают для Рима. Это было возможно благодаря неприятностям при дворе царя Фраата, против которого интриговали принцы малого двора Арсакидов. Сколько бы родственников ни удалось тебе убить, размышляла Клеопатра, всегда есть такие, кто стоит так низко, что ты их не видишь, пока не становится поздно.

Заставить Антония понять, что он не смеет воспользоваться этой ситуацией у парфян и пытаться во второй раз взять Фрааспу, было намного труднее, но в конце концов Клеопатре это удалось, потому что она все время напоминала о деньгах. Те сорок восемь тысяч талантов, которые прислал ему Октавиан, проглотила война: жалованье легионам, их вооружение, покупка продуктов, входящих в рацион легионеров, от хлеба до гороховой каши, а также лошадей, мулов, палаток – тысяча предметов первой необходимости. А когда генерал любой страны снаряжает новую армию, это всегда вопрос рынка, и генерал платит высокие цены за каждый товар. Поскольку Клеопатра продолжала отказываться платить за парфянские кампании, а у Антония больше не было территории, которую он мог бы уступить ей в обмен на золото, он поймался в ее тщательно расставленную ловушку.

Дата добавления: 2015-08-05