Формы истины

Существуют разные формы истины. Они подразделяются по характеру отражаемого (познаваемого) объекта, по видам предметной реальности, по степени полноты освоения объекта и т.п. Обратимся сначала к характеру от­ражаемого объекта.

Вся окружающая человека реальность в первом приближении оказыва­ется состоящей из материи и духа, образующих единую систему. И первая, и вторая сферы реальности становятся объектом человеческого отражения и информация о них воплощается в истинах. Поток информации, идущий от материальных систем микро-, макро- и мега-миров, формирует то, что можно обозначить как предметную истину (она дифференцируется затем на пред­метно-физическую, предметно-биологическую и др. виды истины).

Понятие «дух», соотносимое в ракурсе основного вопроса мировоззре­ния с понятием «природа» или «мир», распадается, в свою очередь на экзи­стенциальную реальность и реальность когнитивную (в смысле: рационали­стически-познавательную). Экзистенциальная реальность включает в себя духовно-жизненные ценности людей, такие, как идеалы добра, справедливо­сти, красоты, чувства любви, дружбы и т.п., а также и духовный мир индиви­дов. Вполне естественен вопрос о том, истинно или не истинно мое пред­ставление о добре (как оно сложилось в таком-то сообществе), понимание духовного мира такого-то человека. Если на этом пути мы достигаем истин­ностного представления, то можно полагать, что мы имеем дело с экзистен­циальной истиной.

Объектом освоения индивидом могут стать также те или иные концеп­ции, включая религиозные и естественнонаучные. Можно ставить вопрос о соответствии убеждений индивида тому или иному комплексу религиозных догматов либо, к примеру, о правильности нашего понимания теории относи­тельности или современной синтетической теории эволюции; и там, и здесь употребимо понятие «истинности», что ведет к признанию существования кон ^[207] цептуальной истины. Аналогично положение с представлениями того или иного субъекта о методах, средствах познания, например, с представле­ниями о системном подходе, о методе моделирования и т.п. Перед нами еще одна форма истины — операциональная.

Помимо выделенных могут быть формы истины, обусловленные спе­цификой видов познавательной деятельности человека. На этой основе име­ются такие формы истины: научная, обыденная (повседневная), нравственная и пр.

Приведем следующий пример, иллюстрирующий различие обыденной истины и истины научной (см.: Чудинов Э.М. Природа научной истины. М., 1977. С. 52). Предложение «Снег бел» может квалифицироваться как истин­ное. Эта истина принадлежит к сфере обыденного знания. Переходя к науч­ному познанию, мы прежде всего уточняем это предложение. Научным кор­релятом истины обыденного познания «Снег бел» будет предложение «Бе­лизна снега — это эффект воздействия некогерентного света, отраженного снегом, на зрительные рецепторы». Это предложение представляет собой уже не простую констатацию наблюдений, а следствие научных теорий — физи­ческой теории света и биофизической теории зрительного восприятия. В обыденной же истине заключена констатация явлений и корреляций между ними.

К научной истине применимы критерии научности (см. с. 76–77 дан­ного учебного пособия).

Все признаки (или критерии) научной истины находятся во взаимо­связи. Только в системе, в своем единстве они способны выявить научную истину, отграничить ее от истины повседневного знания или от «истин» ре­лигиозного или авторитарного знания.

Практически-обыденное знание получает обоснование из повседнев­ного опыта, из некоторых индуктивно установленных рецептурных правил, которые не обладают необходимо доказательной силой, не имеют строгой принудительности. Дискурсивность научного знания базируется на принуди­тельной последовательности понятий и суждений, заданной логическим строем знания (причинно-следственной структурой), формирует чувство субъективной убежденности в обладании истиной. Поэтому акты научного знания сопровождаются уверенностью субъекта в достоверности его содер­жания. Вот почему под знанием понимают форму субъективного права на истину. В условиях науки это право переходит в обязанность субъекта при­знавать логически обоснованную, дискурсивно доказательную, организован­ную, «систематически связанную» истину (см.: Кезин А.В. Научность: эта­лоны, идеалы, критерии. М., 1989).

В пределах науки имеются модификации научной истины (по областям научного знания: математики, физики, биологии и др.). Следует отграничи­вать истину как гносеологическую категорию от^[208] логической истинности (иногда квалифицируемой как логическая правильность). «Логическая ис­тинность (в формальной логике), — отмечается в Философской энциклопе­дии, — истинность предложения (суждения, высказывания), обусловленная его формально-логической структурой и принятыми при его рассмотрении законами логики (в отличие от так называемой фактической истинности, для установления которой необходим также анализ содержания предложения)» Специфична объективная истина в уголовном судопроизводстве, историче­ской науке, в других гуманитарных и общественных науках. Рассматривая, например, историческую истину, А.И. Ракитов пришел к выводу, что в исто­рическом познании «возникает совершенно своеобразная познавательная си­туация: исторические истины есть отражение реальной, прошедшей соци­ально значимой деятельности людей, т.е. исторической практики, но сами они не включаются, не проверяются и не видоизменяются в системе практи­ческой деятельности исследователя (историка)» (Ракитов А.И. Историзм, ис­торическая истина и исторический факт // Философия и социология науки и техники: ежегодник. 1983. М., 1985. С. 93—94 (приведенное положение не следует расценивать как нарушающее представление о критериальных при­знаках научной истины. В данном контексте термин «проверяемость» упот­ребляется в строго обозначенном автором смысле; но «проверяемость» включает в себя также и обращение к наблюдению, возможность многократ­ного наблюдения, что в историческом познании всегда имеет место).

В гуманитарном знании важное значение для истины имеет глубина понимания, соотносимая не только с разумом, но и с эмоциональным, ценно­стным отношением человека к миру.

Такая двухполюсность истины наиболее ярко выражается в искусстве, в понятии «художественная правда». Как отмечает В.И. Свинцов, художест­венную правду правильнее рассматривать как одну из форм истины, исполь­зуемую постоянно (наряду с другими формами) в познании и интеллектуаль­ной коммуникации. Анализ ряда художественных произведений показывает, что «истинностная основа» художественной правды в этих произведениях имеется. «Весьма возможно, что она как бы перемещена из поверхностного в более глубокие слои. И хотя установить связь «глубины» с «поверхностью» не всегда легко, ясно, что она должна существовать... В действительности ис­тина (ложь) в произведениях, содержащих такие конструкции, может быть «упрятана» в сюжетно-фабульном слое, слое характеров, наконец, в слое за­кодированных идей» (К вопросу о соотношении понятий «истина» и «худо­жественная правда» // Философские науки. 1984. № 4. С. 57).^[209] Художник способен открывать и в художественной форме демонстрировать истину.

Важное место в теории познания занимают формы истины – относи­тельная и абсолютная.

Вопрос о соотношении абсолютной и относительной истины мог встать в полной мере как мировоззренческий вопрос лишь на определенной ступени развития человеческой культуры, когда обнаружилось, что люди имеют дело с познавательно неисчерпаемыми сложноорганизованными объектами, когда выявилась несостоятельность претензий любых теорий на окончательное (аб­солютное) постижение этих объектов.

Под абсолютной истиной в настоящее время понимают такого рода знание, которое тождественно своему предмету и потому не может быть оп­ровергнуто при дальнейшем развитии познания. Такая истина есть:

а) результат познания отдельных сторон изучаемых объектов (конста­тация фактов, что не тождественно абсолютному знанию всего содержания данных фактов);

б) окончательное знание определенных аспектов действительности;

в) то содержание относительной истины, которое сохраняется в про­цессе дальнейшего познания;

г) полное, актуально никогда целиком не достижимое знание о мире и (добавим мы) о сложноорганизованных системах.

По-видимому, вплоть до конца XIX — начала XX в. в естествознании, да и в философии, господствовало представление об истине как об абсолют­ной в значениях, отмеченных пунктами а), б) и в).

Когда констатируется что-либо существующее или существовавшее в действительности (например, в 1688 г. были открыты красные кровяные тельца — эритроциты, а в 1690 г. проведено наблюдение поляризации света), «абсолютны» не только годы открытий этих структур или явлений, но и ут­верждения о том, что эти явления имеют место в действительности. Такая констатация подходит под общее определение понятия «абсолютная истина». И здесь мы не находим «относительной» истины, отличающейся от «абсо­лютной» (разве что при перемене системы отсчета и рефлексии над самими теориями, объясняющими данные феномены; но для этого требуется извест­ное изменение самих научных теорий и переход одних теорий в другие).

Когда дается строгое философское определение понятиям «движение», «скачок» и т.п., такое знание тоже может считаться абсолютной истиной в смысле, совпадающем с относительной ис^[210]тиной (и в этом плане употреб­ление понятия «относительная истина» не обязательно, как излишней стано­вится и проблема соотношения абсолютной и относительной истин). Такой абсолютной истине не противостоит никакая относительная истина, если только не обращаться к формированию соответствующих представлений в истории естествознания и в истории философии.

Не будет проблемы соотношения абсолютной и относительной истин и тогда, когда имеют дело с ощущениями или вообще невербальными формами отражения человеком действительности.

Но вот когда эта проблема снимается в наше время по тем же мотивам, по которым ее не было в XVII или XVIII вв., – это уже анахронизм (см., на­пример: Минасян А.М. Диалектический материализм (учение о сознании). Ростов-на-Дону, 1974. С. 202—205).

В применении к достаточно развитому научному теоретическому по­знанию абсолютная истина — это полное, исчерпывающее знание о пред­мете (сложноорганизованной материальной системе или мире в целом); от­носительная же истина — это неполное знание о том же самом предмете.

Пример такого рода относительных истин — теория классической ме­ханики и теория относительности. Классическая механика как изоморфное отображение определенной сферы действительности, отмечает Д.П. Горский, считалась истинной теорией без всяких ограничений, т.е. истинной в некото­ром абсолютном смысле, поскольку с ее помощью описывались и предсказы­вались реальные процессы механического движения. С возникновением тео­рии относительности было выяснено, что ее уже нельзя считать истинной без ограничений. Изоморфизм теории как образа механического движения пере­стал со времени быть полным; в предметной области были раскрыты соот­ношения между соответствующими характеристиками механического дви­жения (при больших скоростях), которые не выполнялись в классической ме­ханике. Классическая (с внесенными в нее ограничениями) и релятивистская механика, рассматриваемые уже как соответствующие изоморфные отобра­жения, связаны между собой как истина менее полная и истина более полная. Абсолютный же изоморфизм между мысленным отображением и определен­ной сферой действительности, как она существует независимо от нас, под­черкивает Д.П. Горский, не постижим ни на какой ступени познания.

Такое представление об абсолютной, да и об относительной истине, связанное с выходом на процесс развития научного знания, развития науч­ных теорий, выводит нас на подлинную диалектику абсолютной и относи­тельной истины.^[211]

Абсолютная истина [в аспекте г)] складывается из относительных ис­тин.

Если признать на схеме абсолютную истину за бесконечную область вправо от вертикали zx и выше от горизонтали zy, то ступени 1, 2, 3... будут относительными истинами.

Вместе с тем эти же относительные истины оказываются частями абсо­лютной истины, а значит, одновременно (и в этом же отношении) и абсолют­ными истинами. Это уже не абсолютная истина г), а абсолютная истина в). Относительная истина — это абсолютная в третьем своем аспекте, причем не просто ведущая к абсолютной истине как исчерпывающему знанию об объ­екте, но как составляющая ее неотъемлемую часть, по своему содержанию инвариантную в составе идеально полной абсолютной истины.

Каждая относительная истина есть одновременно и абсолютная [в том смысле, что в ней — часть абсолютной — г)].

Единство абсолютной истины (в третьем и четвертом аспектах) и отно­сительной истины обусловливается их содержанием; они едины благодаря тому, что и абсолютная, и относительная истины являются объективными ис­тинами.

Когда мы рассматриваем движение атомистической концепции от ан­тичности к XVII—XVIII столетиям, а затем к началу XX в., в этом процессе за всеми отклонениями обнаруживается стержневая линия, связанная с нара­щиванием, умножением объективной истины в смысле роста объема инфор­мации истинного характера. (Приходится, правда, заметить, что приведенная выше схема, достаточно наглядно показывающая формирование абсолютной истины из относительных, нуждается в некоторых поправках: относительная истина 2 не исключает, как в схеме, относительную истину, но вбирает ее в себя, определенным образом ее трансформируя). Так что то, что было истин­ным в атомистической концепции Демокрита, входит и в истинностное со­держание современной атомистической концепции.

А содержит ли в себе относительная истина какие-либо моменты за­блуждения?

В философской литературе есть точка зрения, согласно которой отно­сительная истина состоит из объективной истины плюс заблуждения.

Мы уже видели выше, когда начинали рассматривать вопрос об объек­тивной истине и приводили пример с атомистической концепцией Демок­рита, что проблема оценки той или иной теории в плане «истина — заблуж­дение» не так проста. Нужно признать, что любая истина, хотя бы и относи­тельная, по своему со^[212]держанию всегда объективна; а будучи объективной, относительная истина внеисторична (в том плане, которого мы касались) и внеклассова. Если включать в состав относительной истины заблуждение, то это будет та ложка дегтя, которая испортит всю бочку меда. В результате ис­тина перестает быть истиной. Относительная истина исключает какие-либо моменты заблуждения или ложь. Истина во все времена остается истиной, адекватно отражающей реальные явления; относительная истина есть ис­тина объективная, исключающая заблуждения и ложь.

Историческое развитие научных теорий, нацеленных на воспроизведе­ние сущности одного и того же объекта, подчиняется принципу соответствия (данный принцип был сформулирован физиком Н. Бором в 1913 г.).

Согласно принципу соответствия (см.: Философский словарь. М., 1986. С. 438) смена одной естественнонаучной теории другой обнаруживает не только различие, но и связь, преемственность между ними, которая может быть выражена с математической точностью. Новая теория, приходя на смену старой, не просто отрицает последнюю, а в определенной форме удер­живает ее. Благодаря этому возможны обратный переход от последующей теории к предыдущей, их совпадение в некоторой предельной области, где различия между ними оказываются несущественными. Например, законы квантовой механики переходят в законы классической, при условиях когда можно пренебречь величиной кванта действия. (В литературе нормативно-описательный характер данного принципа выражается в требовании, чтобы каждая последующая теория логически не противоречила ранее принятой и оправдавшей себя на практике; новая теория должна включать в себя преж­нюю в качестве предельного случая, т.е. законы и формулы прежней теории в некоторых крайних условиях должны автоматически следовать из формулы новой теории).

Итак, истина по содержанию объективна, а по форме относительна (от­носительно-абсолютна). Объективность истины является основой преемст­венности истин.

Истина есть процесс. Свойство объективной истины быть процессом проявляется двояко: во-первых, как процесс изменения в направлении все большей полноты отражения объекта и, во-вторых, как процесс преодоления заблуждения в структуре концепций, теорий.

Движение от менее полной истины к более полной (т.е. процесс ее раз­вития), как и всякое движение, развитие, имеет моменты устойчивости и мо­менты изменчивости. В единстве, контролируемом объективностью, они обеспечивают рост истинностного содержания знания. При нарушении этого единства рост истины замедляется или прекращается вовсе. При гипертро­фии момента устойчивости (абсолютности) формируется догматизм, фети^[213]шизм, культовое отношение к авторитету. Такая ситуация существо­вала, например, в нашей философии в период с конца 20-х до середины 50-х гг. XX в.

Абсолютизация же относительности знания в смысле смены одних концепций другими способна породить зряшный скептицизм и в конце кон­цов агностицизм. Релятивизм может явиться мировоззренческой установкой. Релятивизм обусловливает то настроение смятения и пессимизма в области познания, которое мы видели выше у X.А. Лоренца и которое, конечно, ока­зывало тормозящее влияние на развитие его научных исследований.

Гносеологический релятивизм внешне противоположен догматизму. Однако они едины в разрыве устойчиво-изменчивого, как и абсолютно-отно­сительного в истине; они дополняют друг друга.

Диалектика противопоставляет догматизму и релятивизму такую трак­товку истины, в которой воедино связывают абсолютность и относитель­ность, устойчивость и изменчивость. Развитие научного знания есть его обо­гащение, конкретизация. Науке свойственно систематическое наращивание истинностного потенциала.

Рассмотрение вопроса о формах истины вплотную подводит к вопросу о различных концепциях истины, их соотношению между собой, а также к попыткам выяснить, не скрываются ли за ними те или иные формы истины. Если таковые обнаруживаются, то, видимо, прежний прямолинейно-крити­цистский к ним подход (как к «ненаучным») должен быть отброшен. Эти концепции следует признать в качестве специфических стратегий исследова­ния истины; нужно попытаться осуществить их синтез. В последние годы эту мысль четко сформулировала Л.А. Микешина. Имея в виду разные концеп­ции, она отмечает, что эти концепции должны рассматриваться во взаимо­действии, поскольку они носят комплементарный характер, по сути не отри­цая друг друга, а выражая гносеологический, семантический, эпистемологи­ческий и социокультурный аспекты истинного знания. И хотя, по ее мнению, каждая из них достойна конструктивной критики, это не предполагает игно­рирования позитивных результатов этих теорий. Л.А. Микешина полагает, что знание должно коррелировать с другим знанием, поскольку оно системно и взаимосвязано, а в системе высказываний могут быть соотнесены предло­жения объектного и метаязыка (по А. Тарскому).

Прагматический подход, в свою очередь, если его не упрощать и не вульгаризировать, фиксирует роль социальной значимости, признанности обществом, коммуникативности истины.

Эти подходы, коль скоро они не претендуют на единственность и уни­версальность, представляют в совокупности, подчеркивает Л.А. Микешина, достаточно богатый инструментарий гносеологического и логико-методоло­гического анализа истинности знания как системы высказываний.^[214]

Соответственно каждый из подходов предлагает свои критерии истин­ности, которые при всей их неравноценности должны, по-видимому, рас­сматриваться в единстве и взаимодействии, т.е. в сочетании эмпирических, предметно-практических и внеэмпирических (логических, методологических, социокультурных и др.) (Современная проблематизаиия вечной темы // Фи­лософские науки. 1990. № 10. С. 77—78).

Дата добавления: 2015-08-05