Ч А С Т Ь П Е Р В А Я

«Если в первый момент идея не кажется вам

невозможной, она безнадёжна».

Альберт Эйнштейн

Вчитайтесь, вдумайтесь в «Священное писание», в самое его начало, пролог:

«Сотворение мира», и вы увидите потрясающей силы ТВОРЧЕСКИЙ АКТ, ГРАНДИОЗНЕЙШИЙ ЗАМЫСЕЛ и ГЕНИАЛЬНОЕ ЕГО ВОПЛОЩЕНИЕ. И самого ТВОРЦА, взглянувшего на созданное и воскликнувшего: «И это хорошо весьма!»

Что это, если не история Величайшего Художника, Мастера и Его Творения, записанная и поведанная библейским пророком Моисеем в книге «Бытие» и внушённая ему Святым Духом?

Что это, если не завет человечеству о смысле жизни и предназначении человека? Первый доисторический, довременной Творческий Акт: СОЗИДАНИЕ ПРЕКРАСНОГО - ВЫСШЕЕ БЛАГО И ВЕЛИЧАЙШЕЕ НАСЛАЖДЕНИЕ.

Какой ещё смысл жизни искать человеку, когда этот смысл открыт и заповедан ему с древнейших времён и на все времена.

«В начале было Слово, и Слово было Бог». Замечательно! Есть Художник, значит, будет творчество. Начинается работа.

«В начале сотворил Бог небо и землю».

Внимание! Здесь явный пропуск. Сознательный или упущенный? Для того, чтобы началось творчество, недостаёт одного звена - ЗАМЫСЛА.

Чтобы начать работу, необходимо знать конечную цель. Предположить, что Мастер этого не знает совершенно невозможно. Знает!

Началом была МЫСЛЬ. ИДЕЯ.

Эта идея воспламенила творческое воображение и до того, как началась работа, Мастер увидел то, чего ещё не было никогда. «Ничто» должно было превратиться в «нечто» и стать сущим. Это великий дар творческого воображения – способность увидеть то, что должно выйти из рук Художника. И только тогда, когда мысль эта окончательно сформировалась, зажгла Творца, началась работа по её воплощению.

Надо сказать, что такие пробелы, тёмные или неразъяснённые места «Священного писания» явились преткновением и загадкой для многих философов и мыслителей и стали плодом целых трактатов, посвящённых их разгадыванию и толкованию. В частности, «Исповедь» Аврелия Августина, известного более как Блаженный Августин, вся пронизана мольбой к Всевышнему, просветить его и дать понимание истинного смысла «Завета».

Мне думается, что эти купюры или умолчания не случайность и не упущение, а совершенно сознательные пропуски, которые должен заполнить сам человек. «Ветхий» и «Новый Завет» не рецептурный справочник и не поваренная книга, где всё дозировано, взвешено и разжёвано. Это история поиска истины и приближения к тайне бытия, творчества, Божественного промысла. И, забегая вперёд, уж если человек создан по образу и подобию Творца, он должен потрудиться и сам отыскать свой путь в этом стремлении. И путь этот лежит через ошибки, заблуждения, отчаяние и преодоление. Но только самостоятельно обретённая истина вознаграждает человека откровением, пониманием себя в Боге и Бога в себе. «Ищите и обрящете». Вот какой мудрый урок преподаёт человеку «Священное писание».

Итак, «Сотворил Бог небо и землю. Из чего, из какого материала? Новая загадка. Ведь нет ещё ни времени, определяемого движением, ни пространства заданного расположением телесного, предметного мира, ни самого предметного мира. Значит это не то небо и не та земля, которые имеют для нас привычный смысл. Что же это? МАТЕРИАЛ. То, из чего будет создано «нечто».

Материя и Дух. «Мир Горний и мир дольний». То, что ещё должно обрести свои формы и содержание. Два начала, которые дадут всему жизнь. Небо – мир Горний, духовный, земля – мир дольний, материальный.

«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою».

Новая метафора. Значит всё ещё в замысле.

Что такое Дух Божий носящийся над водою, если не воображение Творца, прозревающего будущее?

«И сказал Бог: да будет свет».

«И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил свет от тьмы».

«И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один».

Вот и пошло время, и определилось пространство, и началось движение. Засияло солнце. Началась работа.

Нет нужды приводить здесь весь «шестиднев», он хорошо всем известен. И все конечно помнят, что завершился он созданием человека, увенчавшего всё творение.

«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою».

Можно по разному относиться к этому откровению пророка Моисея.

Можно верить или не верить его достоверности. Кому-то оно покажется наивной сказкой, а кому-то мечтой человека о прекрасном. Не это важно. Но если даже это и сказка, то какая мудрая сказка. Сколько прикровенного смысла в ней заповедано и адресовано человеку, сколько надежд связано с его бытием и какой зов обращён к нему Небом.

И не увидеть в этой аллегории все прообразы будущих наук и искусств, не услышать музыку сфер, симфонию движения, борения, преодоления, значит быть глухим и слепым. И дело тут не в отсутствии органов чувств, а в духовной глухоте и слепоте, а это пострашнее физической незрячести и глухоты.

Итак, духовность. Что же это за субстанция? И существует ли она вообще или, может, выдумана досужим умом для отличия человека от прочей твари?

Вернёмся к «Священному писанию».

«И Дух Божий носился над водою», - первый акт пролога.

«И создал Бог человека из праха земного и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою» -последний акт пролога.

Обратите внимание, душа сравнивается с самой жизнью, ибо, что же «вдунул» или вдохнул Бог в человека, если не душу.

ДУХ, ДУША, ДУХОВНОСТЬ – однокоренные слова, свидетельствующие о едином их содержании и смысле. В Христианстве - единосущная ипостась Бога. БОГ – ОТЕЦ, БОГ – СЫН, БОГ - ДУХ СВЯТОЙ. Триединое начало и единое содержание.

Вдумайтесь: БОГ – ОТЕЦ, ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНИ ОТЦА В СЫНЕ ИИСУСЕ ХРИСТЕ И СОЗИДАТЕЛЬНАЯ ТВОРЧЕСКАЯ ЭНЕРГИЯ, СВЯЗЫВАЮЩАЯ ОТЦА С СЫНОМ.

В этом триединстве весь смысл Христианства. Здесь и Отцовская любовь Сына своего единородного, и жертва принесённая Сыном во имя Отца и во искупление души человеческой за грехи человека, т.е. акт любви и милосердия к заблудившейся человеческой душе, и акт прощения, примирения и единения во Христе, и надо всем этим Дух Святой.

ДУХ ОТЦА, ДУХ СЫНА, ДУХ ЧЕЛОВЕКА.

Какая удивительная связь Высшего начала с человеческим, какая мудрая соподчинённость частей и какое упование, какая надежда на предназначение человека.

«Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему»

По сути, всё «Священное писание» и «Ветхий завет», и особенно, «Новый завет», - это борьба за человеческую душу.

Уже в начале «Бытия» человек нарушил заповедь Бога и «вкусил запретный плод от дерева познания добра и зла» и за это был изгнан из Рая и лишен вечной жизни.

«За то, что ты ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав:

не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от неё во все дни жизни твоей».

«В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься».

Этот первородный грех и явился началом всей многотрудной и многострадальной истории человечества.

Темой мятущейся человеческой души буквально пронизана вся мировая культура. Через всю философскую мысль проходит тема души и дисгармонии человеческой жизни. Нет ни одного вида искусства, который бы, так или иначе, не пытался раскрыть или объяснить этот феномен природы и это противоречие.

Музыка, живопись, архитектура оставили память об этой никогда не иссякающей человеческой боли за своё несовершенство. Почти вся мировая литература набатным колоколом призывает человека остановиться и задуматься о себе и своей жизни. Данте, Шекспир, Гёте – только основные вехи этой темы.

Особое место в этом ряду занимает русская литература, и в первую очередь, Гоголь, Достоевский, Толстой.

Такой пронзительной боли, такого смятения чувств, таких контрастов величия и низости человека, какие оставил нам Достоевский, нет ни в одной литературе. Следует сказать, что русская литература по сути своей исповедальна, религиозна. Русские писатели рассматривали свою миссию не только с художественных позиций, но в первую очередь, с позиций нравственных, просветительских.

Русский писатель – это подвижничество, это не столько творческий акт, сколько творческий подвиг. Это принесение на алтарь искусства своей израненной души, ибо всё созданное ими выстрадано и пропущено через собственную душу. Это обнажение души, живой её срез, отданный на суд человеческий. Можно сказать, что их творчество и есть их душа. Подтверждение тому - сожжение Гоголем второго тома «Мёртвых душ» и его мучительная смерть, угаданная и предсказанная им в «Записках сумасшедшего»; и бунт и бегство из дома Толстого, и его смерть на затерянной в бескрайней степи железнодорожной станции; и надрывающие сердце исповеди Достоевского, его опалённая стенающая душа. Всё это относится к большим художникам, осознавшим свою ответственность перед человеком, и посвятившим свою жизнь и творчество его спасению.

Этот небольшой историко-художественный экскурс необходим мне, чтобы дать представление читателю о главной теме моих размышлений.

Да, это тема души и её роли в художественном творческом акте. И если кому-то это покажется неинтересным, он может закрыть эту книгу.

И Т А К, О Д У Ш Е.

Что же это за феномен, который на протяжении веков волнует человечество, становится главной темой всех философских и религиозных направлений, о котором вспоминает и задумывается человек в самые сложные периоды своей жизни, особенно, когда приходит время подвести итог этой жизни?

Много перьев сломано в попытке разгадать эту величайшую тайну природы, но, увы, ни единого взгляда на это явление, ни его постижения так и не произошло.

Не свидетельствует ли это о том, что попытки объективации его, придания ему какого-то единого всеобщего понимания, обречены. Ведь душа это внутренний мир человека, это его космос, а этот мир настолько индивидуален и уникален, настолько не схож с внутренним миром любого другого человека, что понимание и постижение его может быть только индивидуальным и субъективным.

«Чужая душа потёмки» говорит народная мудрость и это справедливо. Если бы всё было иначе, то приведение человека к единому знаменателю, к какому-то, пусть даже не усреднённому, но всеобщему уровню, не составляло бы проблемы.

Но к счастью, а может, несчастью, это не так, и вся история человечества – это история души человека.

Меня, как специалиста занимающегося искусством, интересует лишь одна сторона этой проблемы – этическая. Нравственное её содержание. Причём, с позиций самой души, естественно моей и, следовательно, индивидуальной и субъективной.

В попытке понять эту проблему, неизбежно приходишь к вопросу о первичности и вторичности материи и духа. На примере «Сотворения мира», полагаю, мне удалось показать отношение «Священного писания» к этому вопросу. Это, безусловно, Дух. «Дух, носящийся над бездной».

Разумеется, досужий материалист тут же спросит: «а откуда вода, ведь вода это материя, химическое соединение атомов водорода и кислорода?» Всё правильно, и в то же время, абсолютно бессмысленно, как и спор о первичности яйца и курицы. Ну и оставались бы бездна и вода, химические соединения и атомный вес. Только никто бы об этом не знал, и некому было бы спросить о том, что появилось раньше, и никому и не из чего было бы изжарить яичницу или сварить бульон.

Спор этот схоластический, так как исключает энергию, как основу жизни. Вспомните вульгарный материализм Маркса и его тезис «Бытие определяет сознание», и вам многое станет понятным. Великий утопист, напугавший человека «призраком коммунизма, бродящим по Европе», не понял, что содержанием его философии явилось его сознание, а не бытие типичного немецкого буржуа. И в свою очередь, эта философия настолько помутила сознание почти половины человечества, что оно добровольно и организованно зашло в тупик, пролив по дороге море невинной крови. Так что подобная подмена понятий – довольно опасная терминологическая эквилибристика, приводящая к трагическим последствиям.

Есть две энергии – созидательная и разрушительная и эти энергии первичны во всём круговороте природы. Энергия жизни и энергия смерти.

Между ними идёт непрекращающаяся борьба и эту борьбу надо полагать всеобщим законом природы. Во всяком случае, законом, доступным нашему пониманию на сегодняшний день. И естественно, меня интересует не космологический или межгалактический масштаб этой борьбы, а исключительно человеческий, психологический её фрагмент.

В «Библии» его началом явилось искушение Адама, его первородный грех, на котором я остановился.

«За то, что ты ел от дерева, о котором я заповедал тебе, сказав: «не ешь от него», проклята земля за тебя».

Что же случилось? Почему такой невинный, казалось бы, поступок первого человека, почти ребёнка по опыту жизни и его осмыслению, привёл к таким драматическим последствиям? Почему так сурово был наказан не только виновник своего легкомыслия, но и весь род человеческий во всех коленах и продолжениях?

А случилось то, что столкнулись две силы, два начала, два антипода: Бог и Дьявол, сила ДОБРА и сила ЗЛА. И объектом этого поединка стал человек, точнее его душа. Это событие и явилось началом борьбы противолежащих сил за человеческую душу. Для того чтобы развить мою мысль, я предлагаю перенестись к другому эпизоду этой борьбы, к трагедии Гёте «Фауст».

П Р О Л О Г Н А Н Е Б Е С А Х

Мефистофель. Божок вселенной, человек таков,

Каким и был он искони веков.

Он лучше б жил чуть-чуть, не озари

Его ты Божьей искрой изнутри.

Он эту искру разумом зовёт

И с этой искрой скот скотом живёт.

Господь. Так на земле всё для тебя не так?

Мефистофель. Да, Господи, там беспросветный мрак.

И человеку бедному так худо,

Что даже я щажу его покуда.

Господь. Ты знаешь Фауста?

Мефистофель. Он доктор?

Господь. Он мой раб.

Мефистофель. Да, странно этот эскулап

Справляет вам повинность Божью,

И чем он сыт, никто не знает тоже.

Он рвётся в бой и любит брать преграды,

И видит цель, манящую вдали,

И требует у неба звёзд в награду

И лучших наслаждений у земли,

И век ему с душой не будет сладу,

К чему бы поиски ни привели.

Господь. Он служит мне, и это налицо,

И выбьется из мрака мне в угоду.

Когда садовник садит деревцо,

Плод наперёд известен садоводу.

Мефистофель. Поспоримте! Увидите воочью,

У вас я сумасброда отобью,

Немного взявши в выучку свою.

Но дайте мне на это полномочья.

Господь. Они тебе даны. Ты можешь гнать,

Пока он жив, его по всем уступам.

Кто ищет – вынужден блуждать.

Он отдан под твою опеку!

И, если можешь, низведи

В такую бездну человека,

Чтоб он тащился позади.

Ты проиграл наверняка.

Чутьём по собственной охоте

Он вырвется из тупика.

Мефистофель. Поспорим. Вот моя рука.

И скоро будем мы в расчёте.

Вы торжество моё поймёте,

Когда он, ползая в помёте,

Жрать будет прах от башмака.

«Фауст» Гёте. (Перевод Б.Пастернака.)

Итак, пари, дуэль Бога и Дьявола, и ареной этой дуэли становится душа человека.

ДУША – ОБЪЕКТ, ибо борьба идёт за неё.

ДУША – СУБЪЕКТ, ибо она оценивает и выбирает.

Ей дано право выбора, и последнее слово за ней.

Все конечно помнят, чем закончилось это пари. Пройдя через все испытания и искушения, предложенные ему Мефистофелем, совершив множество ошибок, прямых и косвенных преступлений на этом пути, будучи уже глубоким стариком полуслепым и немощным, Фауст перед смертью говорит:

«ЛИШЬ ТОТ, КЕМ БОЙ ЗА ЖИЗНЬ ИЗВЕДАН,

ЖИЗНЬ И СВОБОДУ ЗАСЛУЖИЛ».

Это итог испытания, последний вывод - осмысление прожитой жизни, последняя

черта, подведённая человеком под этой жизнью. И ангелы уносят душу умершего Фауста на Небо.

Итак, душа - объект и субъект. И она же ЦЕЛЬ

и СРЕДСТВО ДОСТИЖЕНИЯ ЦЕЛИ.

Но ей отводится ещё и СТРАДАТЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ.

Душа становится не просто ареной борьбы, она превращается

в испытательный полигон, на котором идёт эта борьба, скорее война.

Душа перепахивается этой войной вдоль и поперёк.

Израненная и кровоточащая, она до последнего патрона защищает свой

плацдарм от чуждого ей вторжения, посягательства на её волю и свободу и

отстаивает свою девственность и чистоту.

И снова мудрость, причём, очень глубокая.

В первую очередь, она заложена в Библейской притче о грехопадении. И дело не в искушении, как может показаться на первый взгляд, а в том, что человек, познавший зло, должен пройти испытание на прочность, на способность отторжения зла.

В нём должен выработаться стойкий иммунитет к этой бацилле, к этой чуме, растлевающей и разлагающей весь организм. Медицине известен этот своеобразный тест на прочность организма – это прививка болезнетворных микробов, для того. чтобы организм самостоятельно научился бороться с болезнью, распознавать, отторгать и уничтожать её ещё на подступах.

И вот этот эксперимент или испытание и является содержанием и основной мыслью притчи о грехопадении Адама. И сразу же отпадает впечатление неадекватности наказания самому проступку.

И вновь на первый план выходит человеческая душа.

Да, уж если Бог наградил человека этим даром, заронил в него Божью искру, то Он должен быть уверен, что этот дар поможет человеку самостоятельно отыскать правильный путь, испытание только закалит, укрепит его в этой борьбе жизни.

И человек поймёт, что он не одинок и не брошен в этом мире, в этом хаосе противоречий. И что Где-то и Кто-то думает о нём, наблюдает за ним, сострадает ему и всегда готов прийти к нему на помощь. Иначе просто бессмысленной оказалась бы жертва Христа и муки, перенесённые Им за человека.

«Сотворим человека по образу Нашему и подобию Нашему».

Вот душа-то и является этой связью человека с его Творцом и она-то и служит гарантом совершенства самого творения.

Но, к несчастью, эту связь возможно прервать, просто отключить её, как радиоточку, телевизор и прочую технику, и сделать это может сам человек.

Или переключиться на другую программу, что одно и то же.

Щелчок, и человек оглох и ослеп. Щелчок, и нет человека. И осталась одна оболочка телесная. Тварная особь, межеумок, лишённый смысла и содержания. И теперь этим фантомом во всей его животной жизни руководит первая сигнальная система, первобытные инстинкты, главным из которых, является инстинкт самосохранения.

Сохранения чего? Трупа смердящего, отравляющего атмосферу своим зловонием?

И, если любая другая тварь, изначально оправдана в своём животном существовании, то оскотинивание человека не оправдано ничем.

А что же душа, где она, куда она? Да, наверное, колотится, как узник замурованный в темнице. Страдает и плачет, пытается докричаться до своего погубителя. Но палач не желает слышать стенаний своей жертвы. Ему хорошо, он освободился от её назиданий, опеки, назойливого присутствия.

«Помни о смерти» - говорили древние. Но когда приходит этот итог, а вместе с ним и раскаяние, бывает поздно спасти душу. И уносится она в «Ад», и на «Страшном суде» будет держать ответ за жизнь человека.

В этой библейской притче об ответственности души за всю жизнь и деяния человека заключена не только загадка, но и противоречие, которое свидетельствует о том, что душа не всесильна и не может в полной мере нести ответственность за зло и греховность, того, кому она вручена. Если человек способен задушить в себе её голос, если он волен поступать вопреки её благим советам и предупреждениям об опасности, то о какой же ответственности можно говорить, и каким судом судить жертву, которая и без того уже наказана и замордована человеком?

Не задумывались ли вы над тем, что многие души, вопреки представлению об их нетленности и вечности, «умирают» раньше тела. Что среди людей есть огромное число «живых трупов», даже не подозревающих об этом? А между тем, они ежедневно совершают все человеческие отправления, занимают различные общественные и государственные должности, носят официальные мундиры и цивильное платье, облечены властью и распоряжаются нашими судьбами, а порою, судьбами целых государств и народов, и вполне довольны жизнью и самими собой. Так, где же та самая душа, которая перед Богом держит ответ за человека? А она спит, спит беспробудно, самым глубоким летаргическим сном, и сон этот равносилен смерти, потому что по законам природы всё сущее в этом мире, что не работает, не трудится, неизбежно умирает. Но по тому же закону природы, всё умершее подвержено тлению и разложению, и как неизбежность, эта гнилая смердящая среда рождает небывалый рост сорняков и прочей мрази, которая с жадностью набрасывается на любой культурный слой и остервенело его пожирает.

Что же можно ещё спросить с души, если за всю человеческую жизнь она так ни разу и не была востребована человеком? Чем ещё можно наказать её, если она уже наказана самой жизнью?

Да и кого судить, душу, или её погубителя? Жертву, или палача?

Но, когда душа «призывается к ответу», бренные останки того, кто её отвергнул, давно гниют на погосте и никакой суд, ни к чему иному их уже не приговорит. Выходит, на «Страшном суде», душа предстаёт в двух лицах – истицы и ответчицы и в этом качестве приговаривается к «вечным мукам».

Не противоречит ли это не только милосердию, гуманности, но и здравому смыслу?

А теперь обратимся к Достоевскому и посмотрим, что по этому поводу думает Фёдор Михайлович. Вспомните «Записки из Мёртвого Дома», каждая строчка которых пережита самим автором, осуждённым на каторгу.

Среди прочих острожников, вспоминает автор «записок» убийцу, на счету которого было много «загубленных душ». Он не боялся никакого возмездия и без страха продолжал своё страшное дело, не щадя ни старого, ни малого. Но однажды он занёс топор над спящей старухой и прежде, чем топор опустился на её голову, старуха открыла глаза и увидела своего ката. В глазах её не было страха, но это были глаза полные боли и жалости к душе убийцы. И она успела спросить его, как же он будет жить с погубленной навеки душой. Ответом ей был опущенный на её голову топор. Но с этого мига случилось то, чего убийца никогда не предполагал – в нём перевернулось не только сознание, но всё его естество содрогнулось от содеянного, и навеки в его душе поселился ужас. Глаза старухи, её тихий голос, её вопрос, стали его приговором на всю жизнь. И не было в остроге более отчаявшегося человека, истово проповедующего «Евангелие», и молящегося о сбережении души.

Это не художественная проза, а документ, вынесенный Достоевским из жестокого мира острожной жизни, где, казалось бы, потеряны все критерии человечности, и где человек дошёл до самого дна морального падения.

Что же случилось, почему такой страшный злодей, «серийный убийца», как назвали бы его сегодня, так переменился?

А случилось то, что душа его не только «проснулась», а вырвалась из своего «узилища», восстала на человека, и сама вынесла ему свой приговор, обрекая его на муки и страдания до конца дней его на этой грешной земле.

Выходит, сама душа способна вершить «Страшный суд» и не на небесах, а здесь на земле и нет более справедливого и беспощадного судьи, чем собственная душа, потому что душа - есть часть Целого, а Целое – есть Бог.

Потрясающий урок, данный человеку самой душой, но так до сих пор им не усвоенный.

Я полагаю, что всё, что происходит с нами сегодня – есть следствие нашей глухоты и слепоты, нашего невежества, пренебрежения законами природы, историей рождения и гибели общественных формаций, короче, «убийства собственной души».

«Чистилище», «Рай», «Ад», «Страшный суд». Не кажется ли вам, что всё это в человеке, внутри, где-то в сердцевине, в самой сути его. И Храм Божий тоже в нём, и Бог в нём. И не Бог отворачивается от человека, это человек отворачивается от Бога, когда в него вселяются бесы. И тогда он становится одержимым бесами, безумцем, и мчится, не разбирая дороги в пропасть, и бездна поглощает безумца.

А если не так, то откуда отчаяние, чувство вины, раскаяние; совесть, милосердие, сострадание; слёзы счастья и слёзы горя; любовь, чувство прекрасного и возвышенного? Откуда интуиция, наитие, озарение, прозрение?

Откуда подвиг, и не геройский на поле брани, не героическая смерть в ратном

бою, а подвиг незаметный ежедневный; подвиг жить не по лжи, подвиг отстаивать своё достоинство, своё мнение, защищать то, что тебе дорого, что ты любишь, во что веришь; подвиг оставаться самим собой и не изменять себе,

ПОДВИГ БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ?

И всё это душа, и всё из души. И это прекрасно, и это невероятно трудно.

Но в этом истинная дорога к Богу, смысл и цель Его Завета:

ПУТЬ НРАВСТВЕННОГО СОВЕРШЕНСТВА.

Если «душа есть мера всех вещей», как определил Платон, значит, в ней заключена шкала всех ценностей. И поскольку Дух и душа связаны духовностью, то и мера эта является мерилом духовности. Ведь не о физической мере говорил Платон, не об астрологических и естественнонаучных исчислениях, а о духовно- нравственной её оценке.

И поскольку это так, я акцентирую внимание на слове «всех», то душа сопричастна и таким запредельным для человеческого разума категориям, как вечность, бесконечность, беспредельность, где время сплющивается до такой степени, что можно говорить о полном его отсутствии, где наши представления о формах телесного мира не имеют ничего общего с действительностью, и где не работает ни один физический закон.

Если кто-то скептически улыбнётся этому предположению, советую обратить внимание на высказывание великого физика ХХ века, взятое эпиграфом к этой главе.

И упомянул я об этом, чтобы раздвинуть рамки понимания души.

Меня же интересует творческий акт и роль души во всей творческой деятельности человека.

В связи с вышесказанным, творческий акт в его наивысшем проявлении – это ПРОРЫВ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЙНОГО СОЗНАНИЯ В ЗАПРЕДЕЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО, ВЫХОД В ОТКРЫТЫЙ КОСМОС. ВСТРЕЧА С ВЕЧНОСТЬЮ И БЕСКОНЕЧНОСТЬЮ.

На такую высоту может подняться человеческий дух, полностью освобождённый от всех земных пут, связывающих сознание, от любых психологических предрассудков, накопленных человеком на протяжении жизни.

И ЭТА ДОБЫТИЙСТВЕННАЯ БЕЗГРАНИЧНАЯ АБСОЛЮТНАЯ СВОБОДА И ЯВЛЯЕТСЯ СОДЕРЖАНИЕМ И НАЧАЛОМ ТВОРЧЕСКОГО АКТА.

Из ничего, из «ничто» в воображении творца возникает «нечто», чего ещё

не было никогда. Тайна творчества и есть тайна свободы. Эти «улёты духа», прорывающие телесную оболочку, поднимают человека на истинно Божественную высоту. И, если подобная свобода сочетается с даром учёного, художника, мыслителя – она рождает открытия, шедевры, откровения.

Во все времена подлинные художники стремились выразить душу средствами искусства, и когда им это удавалось, их произведения переживали века и завораживали своей неповторимостью, загадочностью, совершенством. Человечество может биться над разгадыванием материалов, техник, приёмов, изобразительных средств и других тонкостей искусства старых мастеров, но познать, а тем более повторить их произведения, не в состоянии. В чем же причина такой неуловимости того самого мига, который превращает творение в шедевр?

Можно ли поймать искру, снежинку? Можно, но через мгновение в ваших руках окажется лишь капелька влаги или сгоревшая частица, уголёк. Я пишу эти строки, и пытаюсь поймать хоть одну мысль, пронесшуюся в моей фантазии мгновение назад, и понимаю тщетность подобных усилий, потому что в тот миг, когда я об этом подумал, это уже другая мысль, а то, что я хотел уловить – исчезло, навсегда улетучилось.

Так как же можно поймать озарение, наитие, вдохновение, всё то, что нисходит на творца Свыше, и что он сам не может ни объяснить, ни повторить?

И всё же этот миг улавливается, более того, запечатлевается, но не в мозгу, не в рациональном анализе, а в философском откровении, научном открытии, произведении искусства. Знаменитое Фаустовское «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» находит своё разрешение в творческом воплощении. Всё, что веками восхищает, завораживает, пленяет и изумляет человечество, всё созданное талантом, мыслью и руками человека – это материализованное воплощение души.

Так создавались церкви рубленые топором, без единого гвоздя гениальными зодчими. Так отливались колокола чистого серебряного звона. Так писались иконы, глядящие прямо в душу своими неземными глазами. Так безымянные и известные вдохновенные мастера несли на землю свет Небесного откровения и веру человека в свои возможности, в своё Божественное предназнечение.

И так повелось от сотворения Адама и Евы и до наших дней.

Но нельзя забывать, что в творческом акте заложено противоречие, конфликт. Это конфликт замысла и воплощения, свободного полёта фантазии и материала, в котором необходимо преодолеть его тяжесть, грубое физическое начало. Это, по сути, и есть конфликт формы и содержания, когда лёгкая совершенная форма должна преодолеть земную тяжесть содержания.

И снова две энергии – энергия созидания и энергия разрушения, энергия замысла и воплощения и энергия сопротивления.

Следовательно, путь к совершенству лежит через преодоление материи духом. В этом смысл борьбы духовного и материального начала.

И это всеобщий закон природы. В искусстве это преодоление содержания формой, в психологии – победа духа над телом.

Кстати, в этой победе или освобождении духа заключён КАТАРСИС.

Древние греки очень широко трактовали это понятие, распространяя его как на физиологию, так и на психологию человека. Но о чём бы ни шла речь: о религии, искусстве, медицине, - все соглашались с тем, что это очищение, облагораживание чувств.

В любом случае – это высшая степень наслаждения души, восторг, упоение свободой, обретённой через преодоление.

Если вы прислушивались к своей душе, то не могли не заметить, что душа принимает только то, что радует её и никогда того, что её огорчает. И очень важно научиться различать голос души и голос тела, потому что подмена этих понятий приводит к тому, что душа, отчаявшись быть услышанной человеком, может навсегда умолкнуть.

Если в творческом акте нарушена связь с душой, это приводит к смещению всех нравственных оценок результатов творчества. Творческий акт по своим последствиям может быть как величайшим благом, так и большим злом. Всё зависит от того, какая энергия в нём заложена, созидательная или разрушительная. И этот всеобщий закон природы развития жизни, движения, через борьбу энергий, в творческом акте проявляется наглядней всего.

Но это уже исключительно этический вопрос цели, которую ставит перед собой творец. Следует оговориться, что не всегда разрушительные последствия творческого акта, находятся в прямой зависимости от сознательно поставленной цели. В науке, например, расщепление атомов урана или водорода привело к созданию атомной и водородной бомбы. И сами создатели этого оружия были потрясены разрушительной мощью вложенной в руки человека. Но, ни Хиросима, ни Нагасаки не были целью учёных, совершивших прорыв в физике ХХ века.

И конечно, ни прогресса в науке, ни новых открытий и достижений не остановить. Но следует всегда помнить, в чьи руки могут попасть эти открытия, и какими последствиями для человечества это может обернуться.

Вероятно, не последнюю роль это осознание ответственности перед человеком, сыграло в жизни одного из создателей водородной бомбы, когда он резко от науки повернул свою деятельность к защите прав и свобод человека и созданию подлинно демократического государства. (Не путать с «суверенной демократией»).

Я, как вы, очевидно, поняли, говорю о великом гражданине и крупнейшем учёном академике Сахарове.

Так вот, никакой дар, никакая гениальность не снимают с творца ответственности за последствия его творчества.

То же самое, и с не менее опасными последствиями, может происходить и в художественном творчестве. Только, если в первом случае речь шла о физическом уничтожении человека, то в последнем, о его моральном разрушении.

И вновь я оговариваюсь, что это может случиться не по злому умыслу или целенаправленно поставленной задаче, а в силу размытости нравственных критериев художника. И никакие разговоры о «творческом подвиге», о том, что «подвиг этот оправдывает самого творца», не снимают ответственности автора за результат его творчества.

К сожалению, в замечательной работе Н. Бердяева «О природе творчества», тема нравственной ответственности художника звучит недостаточно внятно и определённо, так как Бердяев рассматривает творческий акт, как самоценное уникальное явление, вырывая его из морального контекста.

В таком случае, и первое искушение первого человека Библейским змеем, тоже было творческим актом. К каким последствиям это привело, всем известно. Это была реакция Бога на нарушение морали.

«Евангелие» всегда оставляет человеку выход, право выбора, нахождение истинного пути. Надежда на спасение никогда не убивается в человеке.

В этом гуманность «Нового завета», его сочувствие и сострадание к заблудшему. Но когда творческий акт искусства убивает эту надежду, порождает безысходность и отчаяние, человеческую никчёмность и бессмысленность сопротивления, когда вместо катарсиса, очищения он несёт разрушение воли, угнетение духа, паралич мысли, это уже прямое зло и этому нет никакого оправдания.

Но и невнятность, неопределённость, размытость цели творчества, тоже ведёт к негативным последствиям, ибо, как сказал Платон, «неопределённость можно понять только ублюдочным разумом».

И никакое создание «сверхчеловеческих ценностей», никакое «забвение личности», и «оправдание творца творческим подвигом» не освобождают его от ответственности перед человеком.

Тезис Вахтангова «С художника спросится» можно считать основополагающим принципом творческого акта.

Так что же в итоге является материалом творческого акта?

Из чего выстраивается это «нечто», становящееся сущим?

ДУХ ТВОРЦА, ЕГО СВОБОДНАЯ ФАНТАЗИЯ И ВООБРАЖЕНИЕ.

«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою».

Всё остальное, лишь подручные средства вещного, материального мира. Подсобный материал, помогающий воплощению замысла.

Дух творца уникален, индивидуален и неповторим, и это позволяет нам говорить об уникальности, индивидуальности и неповторимости самого творения. В творческом акте раскрывается вся связь «Горнего» и «дольнего» мира, Высшего и низшего начала жизни и первичности и вторичности этих начал.

Приняв это положение, согласившись с ним, мы можем сделать правильные выводы из анализа творческой деятельности человека. В противном случае, мы обречены постигать лишь вторичное и принимать следствие за причину.

22 июня 1897 года в ресторане «Славянский базар» встретились два человека. В результате многочасовой беседы была выработана общая программа действий, резюме которой подвёл один из участников встречи:

«МЫ СТРЕМИМСЯ СОЗДАТЬ ПЕРВЫЙ РАЗУМНЫЙ,

НРАВСТВЕННЫЙ ОБЩЕДОСТУПНЫЙ ТЕАТР, И ЭТОЙ

ВЫСОКОЙ ЦЕЛИ МЫ ПОСВЯЩАЕМ СВОЮ ЖИЗНЬ».

Это были К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко.

За плечами каждого был опыт работы на театральном поприще, свои ученики и размышления о путях развития и назначении театра. Этот момент можно считать историческим поворотом не только русского театра, но и всего мирового театрального процесса.

В результате этого творческого союза на базе МХТ были созданы Студии,

призванные воспитать новое поколение актёров. По сути, возникла новая «школа», вобравшая в себя опыт Станиславского и Немировича-Данченко и опыт всех предыдущих поколений актёров.

Именно о «школе», о понимании её задач и смысла мне и хотелось бы поговорить подробней. И, прежде всего, попытаться ответить на вопрос, в чём принципиальное отличие «школы», задуманной её основателями в Х1Х веке и «школой» ХХ1 века, т.е. сегодняшней.

Вряд ли найдётся кто - либо из педагогов актёрского мастерства театральных ВУЗОВ России, кто не присягнул бы на верность «системе», её методам и целям.

Но не расходится ли эта верность с самим духом «системы», предполагающим постоянное движение, развитие и совершенствование её основ, а не канонизацию её постулатов. Ведь если останавливается процесс развития и углубления любого метода, то сам метод превращается в догму, а догма, как известно, ничего общего с творчеством не имеет. Метод – это всего лишь один из способов нахождения самостоятельного пути в достижении цели.

Если взглянуть объективно на сегодняшнее состояние воспитания драматического артиста, то, увы, сравнение «школ» будет не в пользу последней, и дело не в квалификации или одарённости педагогов, а в масштабе задач, которые выдвигает сама «школа».

Если Станиславский и Немирович стремились воспитать не только хорошего артиста, но, прежде всего, творческую личность, самостоятельно мыслящего художника, то задачи современной «школы» несколько скромнее и ограничиваются самой профессией. И хотя хороший профессионал, явление положительное, но это всего лишь подсобный материал, одна из красок в палитре художника, добросовестный исполнитель воли и замысла режиссёра.

Издревле такая творческая функция артиста носила название лицедей, - актёр, меняющий личины. В этом определении нет ничего уничижительного, но до высот художника, личности, гражданина такой артист не поднимается.

Содружество же Станиславского и Немировича, в первые годы принесло прекрасные плоды: Вахтангов, Мейерхольд, Михаил Чехов и целая плеяда уникальных, ни в чём непохожих друг на друга артистов-творцов. Это были не марионетки в руках кукловода, а самостоятельно мыслящие художники.

В этом-то и состоит принципиальное отличие «школы» основателей от «школы» продолжателей.

Когда сегодня слышишь о верности заветам и сохранении традиций, заложенных предыдущими поколениями мастеров сцены, то невольно возникает вопрос, о каких заветах, и каких традициях идёт речь, о сохранении духа или технологии творчества, приёмов и методов реализации замысла

Но дух не может быть традицией. Дух – это всегда новое, всегда невиданное а, следовательно, не познанное, и невозможно предугадать ни его направлений, ни его открытий. Значит методам. Но метод – это то, что быстрей всего устаревает и то, что вчера казалось открытием, сегодня может стать тормозом процесса. Так что с понятием традиция надо быть очень осторожным и неправильное его толкование может обернуться сохранением отживших приёмов, иными словами, рутиной, застоем.

Традицией следует полагать постоянное обновление, поиск доселе неведомого, неиспытанного. В этом и состоит верность заветам. Не букве, а духу.

И об этом много сказано в «Священном писании».

Это то, что явилось основой содружества Станиславского и Немировича-Данченко. Именно они активно ломали традиции старого театра. Да ещё, какого театра! Русский театр того времени уже имел свои славные традиции и своих корифеев. Он уже впитал идеи таких художников и мыслителей, как Пушкин, Гоголь, Белинский, Добролюбов, Островский, Щепкин.

А первые ученики Вахтангов, Мейерхольд, Чехов умудрялись взламывать «систему» ещё в период её становления. И это приветствовалось и поощрялось их учителями. Именно в полемике учеников с учителями и происходило рождение «системы».

И благодаря такому воспитанию, эти ученики смогли создать не только новые направления в искусстве, но и оставить свои «школы».

Кстати, тема «школы», тоже не такая простая, как кажется на первый взгляд. Принято считать, что «школа» - это продолжение и развитие идей её основателя. И все знают, что школа-студия МХАТ – это «школа» Станиславского и Немировича-Данченко, что театральный институт им. Б.В. Щукина – это «школа» Вахтангова, Высшее театральное училище М.С. Щепкина – это «школа» Островского и Щепкина, а РАТИ (бывший ГИТИС), это чья «школа»?

А попробуйте учить по «школе» М.Чехова или «школе» В.Мейерхольда, и тот и другой оставили свои «системы» воспитания актёра, и у вас ничего не получится. Ни одна из многочисленных попыток подобного рода до сих пор не увенчалась успехом.

В чём же дело? Ведь, наверное, не в том, что последователи не знали, чему учил мастер.

А дело в том, что «школа» - это художник. Есть художник – есть «школа», нет его – и нет никакой «школы»; есть только хорошие или плохие его интерпретаторы.

«Школу» можно воспринять только из первых рук, вторые руки уже не школа, а апология школы, фикция.

Оставить «школу, передать «школу» можно только непосредственно её ученикам от автора, «из рук в руки».

О «школе» Станиславского, точнее его «системе», чуть позже.

И в то же время, можно говорить о «школе» Товстоногова, Ефремова, Эфроса, Додина, Р. Быкова, А. Васильева или Някрошюса в периоды наивысшего расцвета их художественного дарования.

Возникает естественный вопрос, каким же образом осуществляется передача опыта от поколения поколению, на каком фундаменте зиждется образование и, какие основы закладываются в ученика?

По поводу поколений могу сказать сразу. Каждое поколение выбирает свой путь, и опыт предыдущих, служит последующему только исторической справкой:

«Да, дескать, было такое поколение, которое думало, что строит всеобщее счастье, а на самом деле рыло «котлован». Что будут думать и говорить о сегодняшнем поколении, можно будет узнать у следующего, et set era.

Что же касается обучения, образования, тут всё обстоит несколько сложнее.

СНАЧАЛА, О ВОЗМОЖНОМ И ДОСТУПНОМ, ПОТОМ,

О НЕВОЗМОЖНОМ, НО НЕ БЕЗНАДЁЖНОМ.

В первую очередь, необходимо и возможно научить ремеслу.

Чтобы специалист был грамотным и свободно ориентировался в своей профессии.

Во вторых, возможно обучить различным техникам. Технике речи, технике тела, пластике, ритмике, танцу, движению, жесту. Ещё лучше, если эти техники воспитываются параллельно с ощущением жанра: эксцентрика, клоунада, пантомима, гротеск и т. п. Всё это возможно довести до уровня максимальной выразительности и яркости.

Можно привить хороший вкус, чувство меры и соразмерности частей. Чувство такта и чувство ритма. Понимание гармонии, полифонии и контрапункта.

Можно, наконец, напитать студента различной информацией «от Перикла до наших дней», хотя бы для того, чтобы он оправдывал звание носителя культуры и «не изобретал велосипед» и т. д. и т. п.

Но, ни одна из этих возможностей, ни все вместе взятые, не создадут художника. Потому, что художник, это личность, а не сумма знаний и навыков. Художник может и не знать всей мировой культуры и истории этой культуры, хотя стремиться к этому должен. Но художник, это индивидуальность, со своим взглядом на мир, на жизнь. Это способность видеть то, чего не видят другие, видеть так, как не видит никто. Это отличный от всех способ мышления, способ постижения и способ отражения увиденного и постигнутого.

Это уникальная, а значит, неповторимая психическая структура и организация высшей нервной деятельности.

НАКОНЕЦ, ЭТО ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЗНАЕТ И МОЖЕТ ТО,

ЧЕГО НЕ ЗНАЕТ И НЕ МОЖЕТ НИКТО.

Но эта пафосная сентенция о художнике, не отражает и десяти процентов действительного. Единственно верным может быть предположение, что всё перечисленное, заложено в нём изначально.

ЭТО ДАР ВСЕЫВЫШНЕГО И ОЖИДАНИЕ ОПРАВДАНИЯ

ЭТОГО ДАРА.

Остальное за человеком.

Что же в этом контексте может сделать педагог, мастер, «школа»?

Прежде всего, разглядеть этот дар в ученике. Чутьём угадать его. Потому что дар этот может быть так глубоко спрятан, что невооружённым, да и вооружённым глазом, увидеть его чрезвычайно сложно.

Затем, не навредить. Не кастрировать ученика, пытаясь привести всё непонятное и непривычное в нём к усреднённым нормам понятного и привычного.

И уж потом, попытаться помочь ученику выявить этот дар, дав ему представление о том, чем он обладает.

Что для этого необходимо?

Во-первых, свобода, во-вторых, свобода, и ещё раз свобода!

Снять все табу с творческих проявлений, какими бы дикими и нелепыми они поначалу не казались.

Неотъемлемым правом ученика должно быть право на ошибку.

Аккуратно удобрить почву, не перекармливая её, и ждать. Терпеливо ждать первых всходов, маленьких зелёных росточков, из которых ещё неизвестно, что вырастет. Архисложная работа, требующая от педагога огромного терпения и, не меньшего мужества. И основная нацеленность этой работы должна быть обращена к духу ученика. Только через дух можно пробиться к самой душе. Если это удастся, то учитель может считать, что выполнил свою задачу, одержал большую победу и оправдал своё назначение.

Вот, как мне кажется, чем была «школа» Станиславского и Немировича – Данченко. Вот, почему она принесла такие прекрасные плоды, и о чём были сказаны слова: «и этой высокой цели мы посвящаем свою жизнь».

Только такое содержание сохранения и продолжения традиций я понимаю и принимаю. И, если Станиславский полагал, что «режиссёр должен умереть в актёре», то уж смерть учителя в своих учениках, «пастыря в пастве», - заповедана «Священным писанием».

А ТЕПЕРЬ О ДУХЕ.

«Мы стремимся создать первый разумный, нравственный общедоступный театр». Из перечисленного, я акцентирую внимание на прилагательном «нравственный». О нравственной ответственности творца за конечный результат творческого акта, я уже говорил. Мне бы только хотелось уточнить это понятие, этот «категорический императив», как называл его Кант, чтобы избавить то, что я скажу дальше, от всевозможных домыслов и интерпретаций.

Нравственные законы восходят к самым древним временам зарождения человеческого общества. Вне общества, вне коллектива людей, связанных общими интересами, трудовыми отношениями и прочей зависимостью друг от друга, эти законы просто не существуют. Значит, прежде всего, это законы сохранения и выживания рода, племени, нации, народа. Это коллективная и индивидуальная ответственность за успешное и благополучное развитие жизни, вне зависимости от величины её общественного образования. Будь то коллектив единомышленников или большая страна, смысл и цель этих законов не меняются.

Сегодня всё чаще можно слышать об ответственности мирового сообщества за судьбу человечества нашей планеты. Два слова составляют самую суть этого тезиса - ОТВЕТСТВЕННОСТЬ и СУДЬБА.

Мы уже говорили о борьбе созидательной и разрушительной энергий, как о всеобщем законе природы. А из чего возникают эти энергии, где источник их силы и слабости, об этом хотелось бы несколько подробней.

В общественной жизни, т. е. на человеческом уровне, причиной или запалом их возникновения, является неудовлетворённость качеством жизни во всех её сферах, от бытовой и психологической, до политической и социальной. Именно эта неудовлетворённость и является двигателем мирового прогресса.

Следовательно, и энергию, рождённую неудовлетворённостью, надо полагать позитивной. Вопрос в том, на что она направлена. И это один из основных вопросов философии. Если эта энергия направлена на созидание, строительство чего-то нового, более совершенного, то такая энергия, безусловно, позитивна и плодотворна. Если же она разрушительна, направлена на уничтожение, она негативна и является абсолютным злом.

Однако, различить эти энергии бывает не всегда просто, особенно, если это социальные противостояния. Словесная эквилибристика, подмена понятий приводят к перерождению самих энергий, и абсолютное добро может переродиться в абсолютное зло. Политические авантюристы очень ловко манипулируют категориями добра и зла и направляют энергию недовольства масс в нужное ей русло. Примеров тому несть числа. Вся политическая история пропитана кровью невинных жертв и оболваненных масс.

ЦЕЛЬ и СРЕДСТВА - два понятия, которые обязан осознать человек, прежде чем принять решение, что-либо уничтожить. Если уничтожение происходит под девизом «для достижения цели, все средства хороши» или по невежеству, что по сути одно и то же, трагические последствия неизбежны.

Но вернёмся к искусству.

Мы уже говорили, что «душа человека, есть мера всех вещей». Значит вся ценностная шкала жизни – это наша душа. Следовательно, переустройство того, что её не удовлетворяет, «не радует», зарождается тоже в ней. Эта энергия неудовлетворённости порождает другие энергии – энергию мысли, энергию психики, то есть, нервной деятельности и энергию физическую, мускульную. Но активность и сила этих энергий зависит ещё от одной энергии – энергии духа. Именно дух и является проводником и катализатором всех прочих энергий.

И поскольку это так, то от силы или слабости духа зависит вся общественная, духовная, творческая, политическая и прочая жизнь и деятельность человека.

Какова же роль этих энергий в искусстве, от чего зависит их мощь, направленность и воздействие на объект?

Что такое театральный спектакль в его чистом, так сказать, освобождённом от театроведческой терминологии виде? Это круговорот энергий сцены и зрительного зала. Энергия, брошенная с подмостков в зрительный зал, неизбежно возбуждает энергию зала и, увеличенная в сотни крат, возвращается на сцену. Мейерхольд изначально закладывал эту энергию в структуру своих спектаклей. «Зрителю нельзя позволять удобно расположиться в креслах и благодушно созерцать спектакль. Его надо ошеломить, эпатировать, раздражить, словом, вывести из комфортного самочувствия, и тогда он ваш», - повторял Мейерхольд актёрам. И ему это удавалось, и при помощи невероятно сложных и разнообразных актёрских техник, и за счёт «монтажа аттракционов», совпадавшим с поисками Эйзенштейна в кинематографе, и за счёт совершенно неожиданного оформления спектакля, когда зритель приходил на традиционно привычный «Лес» Островского и вместо усадьбы Гурмыжской, заставал какую-то «карусель» с гигантскими шагами, на которой прыгали и фиглярничали актёры. И когда Мейерхольду удавалось скандализировать зрителя, повергнуть его в шок, он бывал удовлетворён, и считал свою задачу выполненной.

Но это, так сказать, частный пример конкретного режиссёра и агрессивной направленности его энергии.

Мне больше по душе иная эстетика, когда энергия спектакля незаметным ручейком перетекает в зрительный зал, постепенно завлекая, завораживая зрителя. Ручеёк исподволь набирает силу, становится стремительным, и вот уже бурный поток несётся на зрителя и накрывает его с головой. И этот «девятый вал» энергии несёт в себе не разрушение, а очищение и жизнь.

Вся энергетика спектакля, состоящая из сложного клубка энергий всего постановочного коллектива, была устремлена к этому «перелому».

Древние греки называли его КАТАРСИСОМ.

В этом акте содержится вся гамма человеческих переживаний, от покаяния до освобождения и единения с вечностью. И всё это - ДУША, ОМЫТАЯ СЛЕЗАМИ БЛАГОДАТИ.

Из всего многообразия переплетения и столкновения энергий, составляющих единую энергетику спектакля, мне бы хотелось выделить главную энергию, носителем которой является актёр.

Актёр находится на вершине пирамиды, созданной усилиями всего постановочного коллектива. Он венчает это творение, в которое вложен труд и душа его многочисленных строителей. От него зависит успех или провал спектакля. Именно через актёра всё приобретает смысл и одухотворённость, и ответственность, которая лежит на актёре – это ответственность коллективного творчества. Сила и слабость энергии актёра прямо пропорциональна мере этой ответственности.

Так из чего же он черпает эту энергию?

На первый взгляд, кажется, что эмоциональная природа актёра сама аккумулирует эту энергию и в любой ситуации, требующей мобилизации и активности сил, проявляет себя. Безусловно, эмоциональность, возбудимость нервной деятельности – необходимое условие актёрской профессии. Но достаточно ли этого, чтобы выявить весь потенциал человеческой психики, всю палитру чувств и переживаний человека?

Полагаю, совершенно недостаточно.

Ведь психика в переводе с греческого – это душа. Следовательно, проявления психики и есть проявления души. О душе было уже немало сказано, но я позволю себе остановиться на одном моменте, который, как мне кажется, недостаточно прояснён.

Характер человека мы определяем через его поступки. Знать характер, значит уметь предсказать, как человек поступит в тех или иных обстоятельствах. Но ведь и характер отражает общественно-психологическую природу человека, и зависит от его мироощущения, мировоззрения, от усвоенных моральных принципов, этических норм и эстетического развития, т. е. от всей совокупности духовного уровня человека. Значит, и поведение его в общественной жизни зависит от состояния его духа.

Вот это состояние духа и определяет высшую нервную деятельность личности, и его эмоциональная природа зависит от степени свободы духа.

Ведь эмоция, темперамент – это не сотрясение воздуха, не выпускание лишнего пара, это позиция человека. Это сила и глубина его чувств, это способность любить и ненавидеть то, что достойно любви и ненависти, это верность идеалам, которые человек проносит через всю жизнь, и за которые готов умереть.

Темперамент – это ответы сельской девчонки по имени Жанна д’Арк на суде инквизиции. Это отповедь Томаса Мора, королю Генриху У111. Не признав власти короля над церковью, Мор отказался присягнуть ему на верность, расплатившись за это собственной головой. Это выступление академика Сахарова на, так называемом, «Съезде народных депутатов» с выключенными микрофонами, под шиканье и топот зала. Это статьи и репортажи Анны Политковской.

Вот почему, я считаю эмоциональную возбудимость актёра, недостаточным условием для уровня художественного осмысления образа.

И поэтому воспитание ЛИЧНОСТИ, ГРАЖДАНИНА, я полагаю главной и основной задачей «школы». Вне этой задачи, «школа» будет продолжать множить «лицедеев», не способных подняться до подлинных художественных обобщений и пар их эмоций будет уходить в «свисток».

СВОБОДА ДУХА - вот главный принцип такого воспитания, вот из чего актёр черпает свою энергию, и без чего само искусство, творческий акт, приобретают весьма условный смысл и содержание.

Но не следует забывать, что личность – это всегда сложно.

Сложно ей, сложно и с ней. Не все способны выдержать испытание личностью. Даже таким педагогам как Станиславский и Немирович не всегда это удавалось.

Ида Рубинштейн, Алла Назимова, Алиса Коонен – вот неполный список распавшихся творческих союзов МХАТ и личности. Полагаю, что несостоявшаяся попытка Фаины Раневской поступить на сцену МХАТ из этого же ряда. Да, пожалуй, вся творческая жизнь Фаины Георгиевны, убедительный пример сложности взаимоотношений личности и коллектива.

Это было, есть и будет всегда, и личность должна быть готова нести этот тяжкий крест, в противном случае, это уже не личность.

Кстати, наша система среднего образования поставила задачу уничтожения личности ещё на подступах молодого человека к самостоятельной жизни. Так называемый ЕГЭ (единый государственный экзамен) – мощное оружие власти в этой акции.

Напрасные усилия: личность потому и личность, что уничтожить её невозможно.

Жаль только тех оболваненных ребят, которые усердно будут собирать этот «пазл» из примитивных вопросов и ответов и, у которых на всю жизнь отобьют охоту к самостоятельному творческому мышлению.

Что ж, история повторяется и это ещё одно подтверждение того, что опыт предшествующих поколений, ничему не учит последующие.

В заключение хочу напомнить ещё об одной Великой русской «школе», давшей миру замечательных людей - Царскосельском лицее.

Эта «школа» воспитала истинных аристократов духа, рыцарей верных своей музе и своему призванию.

И если когда-нибудь в нашем образовании случится поворот к опыту наших предков, можно будет надеяться, что Россия, наконец, «вспрянет ото сна».

Русский интеллигент, великий гуманист и писатель Антон Павлович Чехов «по капле выдавливал из себя раба». Что же должны сделать мы все вместе взятые и каждый в отдельности, чтобы разорвать этот замкнутый круг генетического страха и перестать отравлять им наших детей. Этот вопрос должен поставить перед собой каждый, кто любит Россию и желает ей блага. В нём то и заключена вся национальная идея, которую так долго и тщетно «ищут» те, кому она не только не нужна, но и опасна.

Дата добавления: 2015-08-05