Новые задачи и раздумья

В первой декаде января 1942 года завершилось контрнаступление наших войск под Москвой.

По мере продвижения советских войск на запад не только возрастало сопротивление противника, но и удлинились коммуникационные линии снабжения Красной Армии. Во время нашего контрнаступления немецкие войска были разгромлены и отброшены на 100—250 километров. На этих рубежах темпы контрнаступления замедлились. Дальнейшему развитию успеха препятствовали созданные противником в глубине оборонительные рубежи, для преодоления которых требовалась предварительная подготовка. Советские войска, проведя в течение месяца невиданное до сих пор по своим размахам контрнаступление в суровых условиях очень снежной зимы 1941/42 года, нуждались в отдыхе и пополнении личным составом, техникой и боеприпасами.

После ошеломляющего разгрома немецких армий под Москвой столица не казалась врагу столь уж близкой, как 22 июня 1941 года. Теперь возможности победы гитлеровцев, подобно миражу, расплывались на глазах.

В январе Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед нашей дивизией новые задачи, которые заключались в планомерном, систематическом нарушении железнодорожных перевозок на магистралях, сходящихся к Смоленску. Достаточно было взглянуть на карту, и даже не военному специалисту сразу становилось ясно, что Смоленск является крупным железнодорожным узлом. Этот узел был главной распределительной базой, питавшей центральную группу фашистских войск, находившихся восточнее Смоленска. Основная масса грузов, боевой техники и войск противника шла с запада именно через этот узел. [130]

Боевые действия экипажей должны были заключаться не только в нанесении бомбовых ударов собственно по железнодорожному узлу Смоленска, но и по железнодорожным станциям и перегонам на дальних и ближних подходах к нему. Нетрудно себе представить, что может сделать даже один самолет, имеющий бомбовую нагрузку, скажем, в десять бомб по сто килограммов каждая. Экипаж, получив, например, боевую задачу — вывести из строя участки перегонов Смоленск — Рославль, Смоленск — Сухиничи или Смоленск — Вязьма, поднимается в воздух, приходит в район, который ему указан, и начинает прицельное бомбометание по железнодорожным путям, где средства противовоздушной обороны, как правило, отсутствуют, так как каждый перегон, то есть участок между станциями, прикрыть средствами ПВО невозможно. Прямое попадание одной бомбы выводит железнодорожный путь из строя на длительное время, и нужны многие часы, прежде чем появится ремонтная бригада и восстановит путь. В это время поезда задерживаются на крупных станциях, там создаются пробки, ибо малые разъезды не в состоянии принять большое число эшелонов, одним словом, нарушается весь график движения. Таким образом, прямые попадания даже одной-двух бомб из десяти в железнодорожные пути дают ожидаемые результаты. Отбомбившийся экипаж возвращается на аэродром, а в ту же ночь другие экипажи, но в иное время вылетают бомбить железнодорожные узлы и станции, где уже скопилось множество поездов и эшелонов. Достаточно нескольких попаданий в эшелон с боеприпасами или горючим, чтобы была уничтожена большая часть подвижного состава с боевой техникой и грузом.

Эта тактика, получившая в дальнейшем развитие благодаря применению особо выделенных экипажей-охотников на специально приспособленных для этого самолетах, полностью себя оправдала.

В ходе войны, если вы хотите получить от боевых действий ожидаемые результаты, необходимо учитывать все факторы, практически отсутствующие при подготовке воина в мирных условиях.

При ведении боевой подготовки в мирное время всегда пытаются приблизить условия учебного боя к действительным, но при этом, разумеется, невозможно применить действительные средства поражения. Верно, с этим не все согласны. Например, палестинские арабы во время подготовки своих бойцов применяют действительные средства поражения, ведя огонь из стрелкового оружия на высоте около метра над землей, создавая, таким образом, почти реальные условия ведения боя. Как видим, у каждого свои взгляды. Когда экипаж проходит подготовку по бомбометанию на полигоне, он располагает всеми метеорологическими данными, в том числе сведениями о силе и направлении ветра, данными о барометрическом давлении, без которых нельзя точно определить свою высоту. [131] Отсутствие таких данных в условиях ведения войны снижает, естественно, точность поражения цели. Есть и другие немаловажные факторы, которые необходимо учитывать и которые в боевых условиях, в отличие от учебных, учесть не всегда удается.

В боевой обстановке экипажу приходится решать задачу со многими неизвестными, причем в то время, когда по нему ведется огонь.

Но мы твердо знали, что каждый экипаж, когда нет противодействия, почти наверняка имеет возможность при десяти бомбах зайти десять раз на полотно железной дороги и где-нибудь на перегонах между станциями непременно поразить цель, ибо возможные неточности, допущенные в первоначальных расчетах, будут обязательно исправлены в последующих заходах. На крупные железнодорожные узлы мы всегда посылали группы самолетов, и чем больше были эти группы, тем эффективнее были результаты налетов, так как даже при сильном противодействии зенитной артиллерии противника, а часто и при атаках истребителей, прицельное бомбометание каждого экипажа в отдельности гарантировало поражение цели.

Возвращаясь к боевой работе нашей дивизии в январе 1942 года, я должен сказать, что мы не ошиблись в ожидаемых результатах. Если в первые дни при налетах на железнодорожные узлы и станции противодействие противника было слабым, то в скором времени крупные узлы были насыщены средствами ПВО до предела, что свидетельствовало о правдивости донесений экипажей, результативности боевых вылетов.

Важным источником, откуда мы черпали сведения о последствиях бомбардировок, были партизаны. Сведения, которые мы получали от них непосредственно или через Ставку, нас удовлетворяли.

Во второй половине января из штаба ВВС Западного фронта нам сообщили, что по агентурным данным немецкий штаб группы армий «Центр» генерал-фельдмаршала Клюге переехал из Вязьмы на станцию Катынь и расположился в бывшем санатории НКВД на берегу Днепра, около деревни Борок, а также в районе самой станции. Вслед за этим мы получили вторичное подтверждение о наличии именно этого штаба на станции Катынь. Об этом было доложено в Ставку. Оттуда последовало указание уничтожить штаб.

Для выполнения этой задачи было выделено десять наиболее подготовленных экипажей. Утром 20 января, подвесив бомбы: одну ФАБ-1000, три ФАБ-500, две ФАБ-250, пятьдесят восемь ФАБ-100, двенадцать ЗАБ-100, десять ФАБ-100 особой взрывной силы, — десять машин одна за другой вылетели на выполнение задания. Каждому экипажу была предоставлена полная самостоятельность как в выборе маршрута, так и высоты полета. [132]

В 11 часов 13 минут две бомбы, сброшенные с высоты ста пятидесяти метров, прямым попаданием угодили в южную часть дома, возле которого находились пять легковых машин. Взрыв бомбы вызвал пожар. Обломки дома разлетелись по льду Днепра.

Следующий экипаж обнаружил, что дом охвачен пламенем и окутан густым дымом. Рядом с домом горели легковые машины. С высоты двухсот метров на горящий дом были сброшены еще четыре бомбы, а остальными бомбами было разрушено двухэтажное здание и железнодорожный эшелон, состоявший из крытых вагонов и платформ, двигавшийся со станции Катынь на запад. Наши самолеты были встречены интенсивным огнем зенитной артиллерии и пулеметов, а спустя некоторое время появились и немецкие истребители. Сильное зенитное прикрытие, стоянка легковых машин возле дома подтвердили, что здесь был расположен крупный штаб.

22 января 1942 года Указом Президиума Верховного Совета СССР члены двух наших экипажей-«охотников», среди бела дня без прикрытия уничтоживших в тылу крупный гитлеровский штаб, за образцовое. выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество, были награждены орденами Красного Знамени. Вот их имена: старший лейтенант Александр Степанович Гайворонский, капитан Константин Арсеньевич Столяров, старшие лейтенанты Алексей Иванович Линев и Александр Филиппович Волков. Орденом Красной Звезды были награждены сержанты Константин Иванович Костылев, Василий Петрович Маренич, Вениамин Андреевич Чернов, Иван Михайлович Павлевич.

Ставка, получив сведения об успешной боевой деятельности дивизии по железнодорожным узлам, станциям и перегонам, одобрила эту нашу деятельность и дала указание продолжать работу.

Однако из-за того, что полеты частей дивизий не обеспечивались прикрытием истребителей, при относительной стабилизации фронта потери при дневных полетах в тыл противника становились невосполнимыми. Экипажи все больше переходили на ночные полеты. Действительно, с учетом новой сложившейся обстановки было нецелесообразно подвергать излишнему риску экипажи, отлично подготовленные для полетов днем и ночью на полный радиус в любых условиях погоды.

В то же время увеличивалась потребность в полетах в глубокие тылы противника не только с целью бомбометания, но для заброски боевых групп и разведчиков, о которых сейчас ходят легенды и создано немало правдивых фильмов, волнующих не только молодежь, но и нас, людей, имевших прямое отношение к их работе. Также возрастала необходимость в систематических полетах к партизанам. [133]

Все эти полеты требовали отличной подготовки экипажей и, конечно, умения летать ночью. Если добавить, что на нас была возложена обязанность доставлять в глубокие тылы и разбрасывать листовки на временно оккупированной гитлеровцами советской территории, чтобы народ знал правду о положении на фронтах, а не то, что преподносили немцы, доставлять и разбрасывать над территорией самой Германии листовки с сообщениями об истинном положении на советско-германском фронте, а также выполнять специальные полеты с другими задачами, то становится ясно, что личный состав одной нашей дивизии, с каким бы напряжением он ни действовал, охватить такой объем работы не мог.

Мои посещения Ставки стали практически ежедневными, так как до Кремля было всего лишь семь минут езды, а Сталин предпочитал тогда личное общение всякому иному. Каждый раз, как только возникала потребность в использовании дивизии, я являлся в Ставку, и по каждой конкретной и наиболее важной задаче принималось то или иное решение. Подчас для этого приходилось откладывать выполнение других необходимых задач из-за отсутствия экипажей.

Все чаще и чаще Сталин выражал неудовлетворенность масштабами нашей работы. Когда он меня спрашивал, согласен ли я с его замечаниями, я отвечал, что, конечно, согласен, но иных возможностей у нас нет, и вносил предложение либо увеличить число экипажей в полках дивизии, либо сформировать новые части.

Сам я считал более целесообразным увеличить число экипажей, ибо полагал, что таким образом можно удвоить состав сколоченных и имеющих боевой опыт полков. Сталин с этим соглашался, но говорил, что это не решение вопроса.

— Дивизия есть дивизия, что ты с ней не делай, а все равно всех задач ее силами не решишь. Что-то у нас не получилось с бомбардировочной авиацией. Где-то мы что-то просмотрели, а теперь за это расплачиваемся. Надо как следует подумать над этим, — говорил он.

По неоднократным высказываниям Сталина, то предположительным, то определенным, я заключил, что вопрос этот у него все время, если можно так выразиться, не сходит с повестки дня, что действия частей нашей дивизии он расценивает положительно, но объем выполняемой нами работы его не удовлетворяет.

Тогда и я стал задумываться: действительно, почему так получилось, что не хватает одного из важнейших видов авиации — бомбардировочной и не хватает как раз сейчас, когда он особенно необходим? [134] Я говорю не вообще о бомбардировочной авиации, а о дальнебомбардировочной, способной наносить ощутимые удары по глубоким тылам врага. Ведь тяжелая, а впоследствии дальнебомбардировочная авиация возникла у нас не сегодня и имеет свою историю.

Не углубляясь в далекие времена, когда в России появился первый тяжелый бомбардировщик И. И. Сикорского[70] «Илья Муромец», воевавший в Первую мировую, можно вспомнить, что Советский Союз в начале тридцатых годов уже имел тяжелые самолеты конструкции А. Н. Туполева: двухмоторный ТБ-1 и четырехмоторный ТБ-3, из которых первоначально создавались тяжелые эскадрильи, потом бригады, а в дальнейшем АОНы — армии особого назначения. Впоследствии эти воздушные соединения перешли на двухмоторные, по тому времени скоростные, самолеты конструкции С. В. Ильюшина[71], именуемые ДБ-3а, а при дальнейшей модернизации — ДБ-3Ф или Ил-4. Правда, после финской кампании армии особого назначения были ликвидированы, и взамен их было создано несколько корпусов, которые стали называться дальнебомбардировочными. Они имели на вооружении бомбардировщики Ильюшина.

Для руководства боевой подготовкой этих корпусов в Главном управлении ВВС было создано специальное управление. Корпуса имели двойное подчинение: с одной стороны, они подчинялись округу, на территории которого находились, с другой — одному из управлений ВВС. В эту систему я и пришел. Поскольку, однако, полк, которым мне вначале довелось командовать, подчинялся непосредственно командующему (начальнику Главного управления) ВВС, я этой системы двойного управления на себе не испытал.

Должен сказать, что организация армий особого назначения была мне больше по душе, так как это были законченные структурные объединения с ясно выраженным стратегическим назначением и конкретной подчиненностью, в то время как созданные корпуса, хотя и отрабатывали идентичные задачи применения, по своей организационной структуре и подчиненности имели какое-то расплывчатое, неконкретное положение.

Как-то я спросил о причинах такого положения у генерала Проскурова, который, как уже упоминалось раньше, был заместителем начальника Главного управления ВВС, руководившего боевой подготовкой этих корпусов. Он мне ответил, что ему самому неясен этот вопрос, но что армии особого назначения во время финской кампании себя не оправдали.

В то время я не пытался глубже вникать в причины ликвидации АОНов, так как занят я был в основном делами своего полка. [135] Однако, когда прошло семь первых месяцев войны и мне довелось командовать полком, а потом и дивизией, сначала в системе ВВС, где все внимание было обращено исключительно на взаимодействие с наземными войсками на поле боя, а позднее, находясь в подчинении Ставки, где решались вопросы боевого применения дивизии уже на наиболее важных направлениях, в том числе и в непосредственных интересах наземных войск, мне стало совершенно ясно, что ранее существовавшая в ВВС организация армий особого назначения была наиболее правильной. Она отвечала тем задачам, которые мы в ходе войны решали. Я не знаю, кто в свое время предложил эту систему, но совершенно очевидно, что это был дальновидный человек, с большими познаниями и даром предвидения. Почему АОНы не оправдали своего назначения во время финской кампании, сейчас мне было совершенно ясно: не были использованы все тактико-технические данные самолетов Ильюшина, достаточно оснащенных тогда радиотехникой, позволяющей летать в сложных условиях и выполнять боевые задачи.

Организация войск всегда должна соответствовать тем задачам, которые ставятся перед войсками. Если эта организация соответствует поставленным целям, она всегда будет оправданной. Но если личный состав полностью не овладел доверенной ему техникой или просто не умеет ею всесторонне пользоваться, никакая организация не поможет. Так, к сожалению, получилось и с армиями особого назначения, а в дальнейшем и корпусами дальнебомбардировочной авиации.

Один из главнейших элементов штурманской подготовки — свободное и умелое использование всех средств радионавигации, имеющейся на борту самолета, посредством которых можно выйти на цель, выполнить боевую задачу и вернуться на свой аэродром — был практически малоизвестен штурманскому и летному составу. И не по их вине, а потому, как указывалось выше, что руководящий состав, который должен был организовать и проводить практическую учебу, сам был слабо подготовлен в этой области. Таким образом, новая организация была проведена, а причина, по которой самолеты не могли выполнять боевые задачи в сложных метеорологических условиях как во время финской кампании, так и сейчас, остались неустраненными. Все это подтверждалось на практике как в полку, так и в дивизии, которыми я командовал.

Здесь нужна была упорная учеба, а главное — отказ от старых, вошедших в плоть и кровь, способов самолетовождения.

При одном из очередных посещений Ставки я доложил Сталину о проделанной дивизией работе и, закончив доклад, ожидал, что сейчас будет поставлена новая задача. Сталин, не торопясь, ходил по кабинету, покуривая трубку.

— Скажите, — подойдя ко мне, спросил он, — вы больше ничего не надумали о возможностях расширения вашей деятельности? [136]

Без всяких обиняков рассказал я Сталину все, о чем думал. Говорить мне с ним было легко, так как он, как я уже упоминал раньше, никогда не прерывал человека, излагающего свои мысли по интересующему его вопросу.

Подробно и обстоятельно рассказал я ему о средствах радионавигации, о том, какие большие возможности находятся в руках людей, умеющих пользоваться этими средствами. Для того чтобы подкрепить свои рассуждения конкретными примерами, я напомнил Сталину о полете к Варшаве на уничтожение поезда Гитлера в 1941 году. Для этой цели было выделено двадцать экипажей от нашей дивизии и десять от других частей ВВС. Главком ВВС Жигарев, находясь во время проведения операции вместе со мной в Ставке, не мог доложить о месте нахождения своих самолетов, в то же время данные о полете экипажей нашей дивизии приходили постоянно. Более того, все наши экипажи, в совершенстве владея средствами радионавигации, вернулись на свои аэродромы, а из десяти самолетов других частей ВВС ни один не попал к себе домой.

Вот докладная записка — рапорт командира одного из экипажей, впоследствии Героя Советского Союза, Юрия Николаевича Петелина, который вместе со своим полком в марте 1942 года был включен в состав АДД.

Записка приводится лишь с незначительной корректурой.

Дата добавления: 2015-08-05