Запись двадцать шестая. 11 октября, 22:50

Ну вот и все, собственно. Я думала, моя жизнь закончится в разы эпичнее. Например, Дэя будет химичить что-нибудь со своими заклинаниями, и мне оторвет голову. Увы, на деле вышло гораздо более прозаично. Мне не давал покоя кинжал, принесенный Хасаном, а она молчала. Я попыталась найти в нашей памяти о том, зачем он мог ей понадобиться, и мне почти удалось… Почти.

Дэя сказала, что ей придется стереть мое сознание, потому что я мешаю. Мешаю сосредоточиться и то, что происходит – когда я перехватываю контроль над телом или слышу мысли, когда ко мне приходят её воспоминания, ей не нравится. Ещё бы, кому такое понравится, но дело не только и не столько в этом. Она привыкла делить всех на жертв и тиранов, и если ты не первое, то автоматически второе. Я не собиралась уничтожать её или что-то вроде. Я просто хотела знать.

Ещё пару месяцев назад я начала бы истерить, но внутри себя делать это абсолютно бесполезно. Я догадывалась, что все этим кончится, и обиды и разочарование здесь абсолютно неуместны. Первого я не испытываю, а второе… ну извините, я всего лишь человек со своими надеждами. Верила в то, что поживу чуть подольше, и что я хотя бы чуточку стала ей небезразлична. Почему это для меня так важно, ума не приложу. Она ведь Древняя, и все люди для неё клопы. Я своего рода уникальный клоп. Моя уникальность заключается в том, что сейчас Дэя с моей помощью маскируется под клопа. Такой вот философский каламбур.

Признаться честно, не ожидала, что решусь на борьбу после её обещания. Не догадывалась, что попытаюсь вышвырнуть её из собственного тела. Не думала, что это будет так больно, так страшно, так жестоко. Мне было у кого поучиться жестокости все эти месяцы. Господи, мне же это почти удалось. Удалось избавиться от неё. После Дэя все равно нашла бы меня и оторвала мне голову, но… я была так близка к свободе. К настоящей свободе, когда мои помыслы чисты в самом прямом смысле этих слов, без пафоса и патетики.

Когда я поднимаю руку и знаю, что возьму ложку, а не нож. Когда просыпаюсь, и никто не навязывает мне тяжелый металл в качестве музыкального допинга на предстоящий день. Это Счастье, настоящее Счастье – делать выбор самой. Не столкнувшись с такого рода зависимостью, не поймешь и не почувствуешь, каково принадлежать только себе: окончательно и бесповоротно.

Когда я решила бороться за свою жизнь, я не знала, получится ли у меня. Вообще не представляла, что из этого выйдет. Больше скажу, раньше я не стала бы даже пробовать. Покорно сложила руки на груди, написала прощальное письмо, и… до свиданья, жестокий мир!

Дэя и её редкое умение идти вперед, несмотря ни на что, Сэт со своей детской наивностью, мои чувства к нему, научили меня, что сдаваться нельзя. И я впервые за долгое время решила вступиться – не за фантомные идеалы или призрачные перспективы, за себя. За каждый вздох и каждый прожитый день.

Я становилась сильнее, когда позволяла себе чувствовать, а не рассуждать. И я решила начать с начала, с чистого листа, с самого детства. Вспоминала каждый день, призывая на помощь все самые яркие впечатления.

Когда мне было пять лет, мы только переехали в наш дом. Сидели во дворе, и Патрисия непрестанно ныла, что ей приходится меня сторожить, вместо того чтобы поехать к подружкам из старой школы. Я ела вишню и подавилась косточкой, когда сестра от души стукнула меня по спине. Помню, как задыхалась, и эти минуты стали для меня одними из самых страшных в жизни. Мне повезло, что в то же время наш сосед поливал газон и увидел, что произошло. Именно он спас мне жизнь, и его имя я запомнила хорошо. Стив Харди. По возвращении отец ограничился скупыми словами благодарности, а мне после влетело за то, что даже поесть нормально не могу. Помню, как я плакала от обиды, свернувшись калачиком на кровати. В наказание меня заперли в детской одну до утра.

На дне рождения друга отца Патрисия столкнула меня в бассейн, пользуясь тем, что все взрослые заняты. Тогда мне было шесть с половиной. Кстати, за это я ей благодарна. Так я научилась плавать. Но ощущения, когда вода проникает тебе в нос и в рот, ты захлебываешься, кашляешь, отчаянно барахтаешься, изо всех сил цепляясь за жизнь – незабываемые. В тот раз я ничего не сказала родителям, потому что догадывалась, что мне никто не поверит и влетит ещё и за вранье.

Восемь лет. Помню, как болела гриппом, и мама всю ночь сидела рядом. Меня бросало то в жар, то в холод, а она крепко сжимала мою руку и повторяла, что любит и никому не отдаст свою Мелани.

Одиннадцать. Детская влюбленность в ухажера сестры. Дик был действительно красивым парнем: высокий шатен с серо-голубыми глазами и потрясающей улыбкой. Когда он входил в дом, я замирала, краснела, бледнела и смущалась, если приходилось что-то говорить в его присутствии. Теперь я понимаю, что он был чем-то похож на моего профессора, разве что у Сэта волосы темнее. Дик и Патрисия встречались несколько месяцев, потом Патрисия переспала с каким-то баскетболистом, и они расстались. Я переживала, потому что не смогу его больше видеть, и совершенно не думала о его чувствах. Тогда я понятия не имела, что такое любовь на самом деле.

Издевательства Патрисии в школе – надо мной смеялись все, в то время, как она была королевой. Пьяный секс на выпускном с Джо, из которого я мало что помнила, разве что результат: уходила девственницей, вернулась уже не. Встречи с Риком и первый поцелуй, от которого у меня перехватило дыхание. Тогда я думала, что вот оно, настоящее чувство. На деле мы просто сцепились, как две щепки в бушующем водовороте горной реки. Ему хотелось трахаться, а мне – быть кому-то нужной. Что ж, мы получили то, что хотели, и расстались спустя несколько месяцев без лишних переживаний. Это тоже были чувства, но только иного рода: горечь, разочарование, отчаяние.

Все воспоминания моего прошлого объединяло одно: в них не было Дэи. Она пыталась пробиться, но я сметала все попытки новым потоком из памяти своей жизни. Никогда раньше я не чувствовала себя такой сильной. Я поднялась и ходила по комнате своими ногами, чувствуя, что она хочет меня остановить, но не может. Дэя была во мне, но я не оставила ей места в собственной жизни и, как ни странно, это сработало.

Вспоминая, я танцевала на кухне. Никогда не умела красиво двигаться, и сразу было заметно, что это не её, а мои рваные движения. Я поставила варить себе кофе, ни на мгновение не забывая о своей жизни. Чувствовала, как Дэя слабеет, и мне оставалось совсем чуть-чуть, вот столечко – если вы представляете расстояние между большим и указательным пальцем, сведенным до минимума, чтобы вышвырнуть её прочь. Я знала, что у меня все получится, и получилось бы, но…

Одна-единственная мысль, которую я пропустила в сознание, принадлежала ей. Как это произошло, почему, я и сама не знаю. Возможно, потому что я решила подумать о Сэте, а мысли о нем были неразрывно связаны с её присутствием в моей жизни. А может быть потому, что в этот миг нас объединило и связало одно чувство, имя которому Любовь.

------------------------------------------------------

Шел дождь, и капли скользили по моему обнаженному телу. Мужчина, сжимавший меня в объятиях, казался родным и чужим одновременно. Столько столетий рядом и в то же время порознь. Я не позволяла себе привязаться к нему, окунуться в чувство с головой, но от этого оно не становилось слабее. Беспомощной казалась я сама, беспомощной и смешной. Потому что больше тысячи лет пыталась убежать от очевидной, едва уловимой и в то же время неразрывной близости, спаявшей нас в единое целое со дня первой встречи.

Я не чувствовала холода, потому что вся пылала от его прикосновений. Дыхание прерывалось, а сердце заходилось от нежности, и, казалось, этому не будет конца. Секс был естественным продолжением того, что рождалось где-то в глубине нас. Казалось странным, что мы можем существовать отдельно. Попытайся кто разорвать сейчас нашу связь – было бы много крови.

Мы сплетались в единый клубок животной страсти и продолжали друг друга бесконечной нежностью, казалось, безвозвратно утраченной в веках. Мое имя на его губах, мое настоящее имя – Ниайре, не фантомный призрачный образ Дэи, истинная я. Это заводит не меньше каждой исступленной ласки. Я кричу о своей любви к нему каждым движением, слепой покорностью, чего никогда не позволяла раньше, и слышу его ответ – на всех языках мира.

Мой прежний мир рушится, разбиваясь осколками на осенней траве, мерзлая земля плавится под нашими телами, и соскальзывая в бездну наслаждения, я теряюсь в его объятиях, чувствуя себя истинно, по-женски, слабой и сильной – как никогда раньше.

--------------------------------------------------------

Битва была проиграна ещё до того, как я, хватая ртом воздух, сползла по стене рядом с огромной плазменной панелью. Остановившимся взглядом я смотрела прямо перед собой, а тело ещё помнило прикосновения рук и губ Натана. Не мое, но её. Снова.

Можно сказать, это был удар ниже пояса. Она знала, куда бить, знала, что моя эмоциональная составляющая с таким не справится, и оказалась права. Я попыталась снова поймать волну Мелани, но не смогла. Что уж теперь, потерпев полное и сокрушительное поражение, поздно махать кулаками и предъявлять претензии. Никто не заставлял меня вестись на это.

– Год назад, в Ньюкасле, – ответила Дэя на мой незаданный вопрос, – мы с ним тогда виделись в последний раз.

– Мне жаль, – искренне сказала я.

– Я знаю, – отозвалась она.

Какое-то время мы молчали, а потом я поняла, что мое тело снова принадлежит мне. Я пошевелила пальцами, подняла руку.

– У тебя есть время до конца сегодняшнего дня, – произнесла Дэя, – делай, что хочешь, но больше не пытайся от меня избавиться. Я вышвырну тебя без предупреждения на первой мысли об этом.

– Как мило с твоей стороны, – из горла вырвался полусмешок-полувсхлип, – а что потом?

– Я сделаю это быстро. Ты заснешь и не проснешься.

Мороз по коже. Чувствуя, как леденеют руки, я поднялась и направилась в ванную. Роскошную и огромную, где джакузи и душевая кабина соседствовали на территории, сравнимой с моей спальней в родительском доме. Выполненная в серебристо-зеленых мерцающих цветах, эта ванная всегда казалась мне донельзя холодной. Особенно если включить не основной свет, а подсветку. Создавалось ощущение, что ты в царстве какой-нибудь глубоководной впадины, где отчаянно холодно. Обхватив себя руками, я бросила быстрый взгляд в зеркало и пулей вылетела оттуда, заметалась по квартире.

Что делать, если у тебя осталось несколько часов жизни? Как успеть все, что ты постоянно откладывала на завтра? Да и можно ли что-то успеть? В отчаянии я замерла прямо посреди спальни, чувствуя, как гулко ухало сердце в моей груди.

Пойти к Сэту? Но что я ему скажу?

– Скажи, что любишь, – равнодушный голос в моей голове.

– Я не могу.

– Почему?

– Потому что он счастлив. Ты видела его в прошлый раз?

Я все ещё не могу забыть его взгляд. Он счастлив, и я не хочу становиться причиной его неприятностей. А я это умею, особенно будучи носительницей такого взрывоопасного разума.

– Хм. Снова сдаешься без борьбы?

– О чем ты?! – вот теперь я кричала и даже вслух. – Какая борьба, Дэя? В жизни есть место таким чувствам, рядом с которыми борьба не уживается, и любовь – одна из них.

– За любовь тоже нужно бороться, детка.

– Бороться за любовь – все равно, что черпать воду ржавым решетом – и воду испортишь, и ничего не добьешься. Она либо есть, либо нет. И если есть, лишь в твоих силах заботиться о ней и поддерживать, – я выпалила это на одном дыхании и почувствовала себя, как сдувшийся воздушный шарик. Давно ли я превратилась в философа?

– Как поэтично.

– Да, ты бы предпочла сказать, что любовь – это надрыв на пределе сил, выматывающий душу. Это не любовь, это наваждение, скажу я тебе.

– Не важно.

– Для тебя, конечно, не важно, – горько отозвалась я, плюхнувшись на кровать, раскинув руки и глядя на высокие двухступенчатые потолки – гордость дизайнера, – вот скажи мне, как существо, прожившее больше трех тысяч лет – а что тогда важно?

Дэя молчала. Сначала я подумала, что она решила просто меня проигнорировать, и не сразу поняла, что она просто-напросто задумалась над моим вопросом. Или над своим ответом мне. Интересно, будь мне три с лишком тысячи лет, сама бы я как себя повела? Было бы для меня ещё хоть что-то по-настоящему важным, значимым? Я точно знала, что то, что произошло между ней и Натаном в Ньюкасле было живым и настоящим, но краткий эпизод ничто по сравнению со всей жизнью и её ценностями. Может быть, спустя тысячелетия и начинаешь жить такими вот урывками, чувствовать от случая к случаю?

– Не знаю, – ответила она, наконец.

Опаньки, приехали. Я не удержалась, нервно хихикнула.

– Прости, но это так… по-человечески.

– На разных этапах жизни важно разное, – хмыкнула она, – цели меняются, но ты ведь спрашивала в глобальном смысле, не так ли?

– Считай отмазалась, – устало фыркнула я.

Кажется, снова зацепила края кровоточащей раны. Натан. Он был для неё важен, а Дэя поняла это слишком поздно, и не готова была признаться в этом ни мне, ни даже себе.

– Ты что, никуда не пойдешь? В свой последний вечер.

– А куда мне идти? У воды холодно, по городу я намоталась за это время по самое не балуйся. Лучше сделаю себе ванну, представлю, что я богата, весь мир у моих ног, а за дверью очередь из кавалеров.

Вспомнив Хасана, я поежилась. Нет, ну нафиг таких кавалеров. Ограничимся тем, что я богиня.

– У тебя же другие жизненные приоритеты, – насмешливо.

Ох ты ж, чтоб тебя! Издевка?

– Да? Ну упс. Тогда просто приму ванну, напьюсь и… – я повернулась на живот и принялась болтать ногами. – Представляешь, у меня куча денег, я могу отправиться в любой ночной клуб, снять там самого классного парня, от души потрахаться, а я валяюсь и трачу время на треп с тобой.

– Ты всегда была странной.

– Кто бы говорил. Расскажи мне про него?.. Меня ведь завтра все равно не станет. Или сегодня. Смотря когда засну.

Для себя я решила, что засыпать не буду так долго, как только смогу. Как мне ещё продлить свою жизнь? После того, что я выкинула, она намертво вцепилась в мое сознание, и теперь уже не отпустит.

– Нет.

– Ты могла бы…

– Нет.

– Ну нет так нет.

Дэя отступила, а я поднялась и от души попрыгала на кровати. Давно хотела это сделать – детское желание, которое воплотилось таким вот внезапным образом. Включила столь любимый ей Linkin Park, одела наушники – все-таки соседи тоже люди, и прыгала уже под него.

Когда устала, спустилась вниз и прогулялась до супермаркета. Я выбрала самый огромный и красивый торт со взбитыми сливками, вишней и карамельным кремом и бутылку шампанского. Подумав, взяла две. Вряд ли с одной меня развезет так, чтобы мне стало пофиг на то, что уходят мои последние часы.

Что будет после того, как Дэя вышвырнет меня из собственного тела? Я ведь не умру, то есть даже если предположить, что религии мира правы, и у меня есть то, что называется душой, оно останется во мне, но меня уже не будет? Или как? Что будет, если я очнусь пускающей слюни идиоткой? И так до конца дней своих? Я никак не могла решить, что страшнее – абсолютное ничто, или психушка. Второе мне в принципе так и так гарантировано, а что насчет первого?..

Подобные мысли не способствовали хорошему настроению и любви мирового масштаба, но я изобразила подобие улыбки, когда расплачивалась на кассе. То ли она получилась слишком жалкой, то ли у женщины тоже выдался не лучший день, но она лишь криво изогнула уголок рта, и тут же занялась следующим покупателем. Между тем как мне хотелось всего лишь одной искренней улыбки. Вряд ли она понимала, что я сейчас готова сжать ее руки и кричать во весь голос: «Пожалуйста, поговорите со мной, ведь завтра меня не будет!!!!»

Я все-таки решила пройтись по улицам, и сама не заметила, как поймала такси и оказалась в другом районе. Чем дальше я убегала от квартиры, которой суждено было стать моим склепом, тем спокойнее мне становилось. Я знала, что это ненадолго, но пусть уж лучше так, чем плавать в роскошном джакузи, запивая шампанским скорую смерть.

Вскоре я убедилась в прописной истине, что если у вас выдался дерьмовый день, лучше сидеть дома и составлять завещание. По крайней мере, это поможет вам избежать новых существенных встрясок.

Они шли по улице, держась за руки. Сэт и его подружка. Она действительно оказалась красивая. Из тех девушек, кого в школе первыми приглашают на выпускной, и кто чаще всего поздно выходит замуж, потому что делают карьеру и не могут определиться с толпой поклонников.

Мы неумолимо приближались, и я на всякий случай спряталась за пакетом с покупками, но Сэт даже не взглянул в мою сторону. Все его внимание было посвящено ей. Высокая, с длинными темными волосами, как из рекламы шампуня, с родинкой на правой щеке, пухлыми губами и ухоженными ногтями.

«Может, она его сестра?» – мысль показалась позорной. Да, конечно, как же. Сестра. И за руку он её держал так, как держат сестру, а сейчас он придет домой, по-братски её поцелует, и устроит сеанс инцеста. Я сжала руку в кулак, опустилась на корточки и от души врезала этому миру за все западло, которое со мной творилось. Идущая рядом девушка ойкнула и отскочила, остальные прохожие даже никак не отреагировали – мало ли что там корчится в конченом приступе мазохизма.

Рука болела знатно, но по крайней мере прошло желание выть. Мои многострадальные костяшки снова начали кровоточить, а следом всем скопом заныли оставленные Хасаном метки на теле, о которых я почти умудрилась забыть. Когда на пороге маячит анорексичка в темном балахоне, даже боль отступает.

Несколько часов назад я думала о том, как в любви радуешься счастью человека. Что-то сейчас я особой радости не чувствовала. Хотелось бы знать, почему. Может, все дело в том, что я отчаянно, безумно надеялась на то, что встречу его сегодня и смогу обнять. Может, у меня предсмертный кризис личности. А может – и это самое вероятное – я просто человек.

Домой я вернулась с распухшими пальцами, но уже в гораздо лучшем настроении. Охладила шампанское, отрезала себе приблизительно четверть торта, которая заняла отнюдь не десертное блюдце. Притащила из гостиной журнальный столик на колесиках, водрузила на него бутылку шампанского, бокал и десерт, и с чувством выполненного долга плюхнулась в ванную.

«Что ж, – откупоривая бутылку, подумала я, – пришла пора провести ревизию собственной жизни».

Говоря откровенно, нихрена у меня не получилось. Я слила отношения с родственниками. Единственного мужчину, которого полюбила, подарила другой, да ещё и собственное тело проиграла Древней, которой давно пора на покой. Если бы сейчас надо мной висело табло со счетом, я бы ушла в тотальные минуса, а следом мрачный скорбный голос громко возвестил: «Мелани Вэйр, полная неудачница, жила ужасно и умрет кошмарно. Свои последние часы она предпочла потратить не на признание в чувствах любимому мужчине, а на карамельный торт и алкогольную шипучку». Траурный марш.

Ха-ха-ха.

Звонок мобильного заставил меня вздрогнуть, я поперхнулась шампанским, которое решила выпить залпом, закашлялась. Дэя никак не реагировала, из чего я сделала (правда, отнюдь не моментальный) вывод, что она ни от кого вестей не ждет. За время, что до меня доходило озарение, телефон затих и начал трезвонить снова. Чудом не навернувшись в джакузи, гоняя летающие в голове и в теплой воде пузырьки, я дотянулась до него, и, не взглянув на номер, пробормотала невнятное:

– Похоронное бюро «Древняя проститутка».

– Мелани, – голос Мамы.

Я чуть не выронила мобильник прямо в воду, но мне повезло: успела перехватить его второй рукой, и сейчас прижимала к уху.

– Мелани, прости, что сорвалась на тебя. Не знаю, что на меня нашло. Ты когда домой приедешь?

Я закусила губу, чувствуя, как дрожит рука.

– Ерунда, то есть… то есть я и сама много чего натворила, верно ведь? – к счастью, дрожь в конечностях подчистую компенсировал твердый, в чем-то даже веселый голос. – Прости, пожалуйста. Я не хотела, чтобы все так вышло. Правда. Можешь дать папе трубку?

– Мы расстались, Мелани.

– То есть… как? – я осторожно опустилась в джакузи, опасаясь, что ноги подогнутся в самый неловкий момент. Интересно, что бы Дэя ответила на перелом позвоночника? Она мне как-то рассказывала про замещение. Тебя выносит из чужого тела только после правильно проведенного ритуала или если аватар погибает. А оказаться запертой в калеке лет на пятьдесят-шестьдесят? У, да она сбесится!

– Вот так. Это не телефонный разговор. Так когда у тебя заканчивается семестр? Ели хочешь, я могу прилететь в Сиэтл.

– Нет, мам, прилетать не надо, – я вздохнула. Раньше ревела бы в три ручья, а теперь спокойно разговариваю. Спасибо Дэе за науку. – Я обязательно позвоню, тут плавающее расписание, не знаю, как получится с экзаменами, и… в общем, ты понимаешь.

– Конечно. Просто хотела сказать, что я люблю тебя, Мелани. Сожалею, что допустила, чтобы мы расстались именно так. И… не только. Но это тоже не телефонный разговор.

– Ты не виновата, Мам. Я тоже тебя люблю. Очень-очень. Ты даже не представляешь, что для меня значит твой звонок.

Слабое подобие смешка на том конце провода. Я представила, как Мама улыбается, и на сердце стало тепло. Мы поговорили ещё чуть-чуть, потом попрощались, как будто завтра мне правда предстояло идти в Университет на занятия. Шампанское я пила прямо из горла. До дна, пока не вышло все, и совершенно забыла про торт. Оставив его прямо в ванной, я завернулась в махровый халат и босыми ногами прошлепала на кухню к холодильнику. С волос текло, но я не обращала внимания на эту ерунду.

Вторую бутылку я прикончила, невзирая на сопротивление организма и обжигающе-холодный напиток, от которого горло просто сжималось.

«Да пофиг, – злорадно подумала я, – с больным горлом мне все равно уже не маяться».

Забравшись с ногами на постель, я дописываю эти строки и странно, но чувствую себя абсолютно трезвой. Рефлексия во мне померла в зародыше, я даже не могу проникнуться эмоциями последнего разговора с мамой и тем, что никогда не выполню своего обещания.

Знаете, умирать чертовски страшно, даже если вам хочется убеждать себя, что это не так, и за чертой вас ждет лучшая жизнь, свет, витание эфирным облачком рядом с такими же чистыми и светлыми, и бла-бла-бла. Давайте, скажите мне это в момент, когда анорексичка в темном балахоне тянет к вам свои бряцающие ручонки. Тогда мы с вами и поговорим, господа высокодуховные. Цинизм во мне сейчас зашкаливает все допустимые пределы. И ярость, которая не позволяет отложить в сторону дневник, ручку и в последние минуты своей жизни предаться власти пузырьков, слезам, соплям и нытью. Слава негативным эмоциям! Иногда от них тоже есть польза. Гораздо большая, чем от смирения и розовых облаков «все будет хорошо». Не будет. Если вы вляпались в дерьмо, Рука Великого Ура вас из него не вытащит. Барахтайтесь, иначе задохнетесь или утонете, потому что когда тонны срани сомкнутся над вашей головой, кричать будет поздно.

Такова мораль моей истории.

Точка.

Дата добавления: 2015-08-05