ХЭППИ-ЭНД 2 страница

***

За три дня до…

Текст, как шутил какой-то из поэтов индустриальной эпохи, похож на добычу радия: грамм добыча, год – труды. Худайбердыеву больше нравилось сравнение с золотодобычей: на тысячи, иногда миллионы тонн отработанной горной породы даже в самом лучшем случае выходит несколько килограммов золотосодержащего компонента. И это считается огромной удачей, между прочим. История о неудачнике, заказанная Лилечкой, в этом смысле была во всех смыслах золотой: при всей своей литературной ничтожности стоила очень большие деньги, а продвигалась при том со скоростью бура, долбящего вечную мерзлоту на каком-нибудь чукотском руднике.

Зато ночное приключение – которое в иной ситуации любому сдвинуло бы крышу навсегда – помогло Худайбердыеву родить вторую строчку. «Человек брезгливо отряхнул каблук, достал из кармана смятую записку, ещё раз перечитал её по диагонали, чиркнул зажигалкой и некоторое время безучастно смотрел, как пламя пожирает короткую историю о женщине, ушедшей из дворца с вертолётной площадкой в хижину нищего сказочника". Звучит в меру глупо, в меру загадочно, и очень слезливо. Всё как бабы любят.

Рождению третьей строки помешал внезапно заигравший в телефоне «Гран-вальс».

- Эммм… как вас там… - прорезался на другом конце раздражённо-озабоченный голос несостоявшегося шефа и любителя младенческой расчленёнки, - Вы где?

- Куда послали, там и, - удивился Худайбердыев и убрал палец с клавиши «Ч», попутно отметив, что клава совсем засалилась, и её давно пора хотя бы спиртом протереть, - А что случилось?

Табуретиков какое-то время напряжённо молчал: то ли параллельно с разговором выруливал на встречку для разворота, то ли обдумывал, как и проблему обозначить, и идиотом себя не выставить.

- Ничего не случилось. Почему сразу случилось? – наконец пробормотал он тоном человек, застигнутого тёщей за просматриванием интернет-порнухи, - У меня для вас задание срочное, а вы прохлаждаетесь.

- Для меня? Я же уволен.

- Мне плевать, уволены вы или нет, Хабибуллин.

- Худайбердыев.

- Мне плевать на вашу фамилию.

- А мне на вашу.

- Не хамите.

- Почему это?

- Ладно, хватит! – в голосе Антона Валентиновича вспыхнула истеричная искорка, - У меня для вас работа. Через час жду в офисе редакции. Вам вообще деньги нужны или как?

Глупый вопрос. Многострадальная зарплата (точнее, расчёт) Худайбердыева по прежнему болталась где-то в виртуальном межбанковском пространстве, а «Жестокий романЪ» аванс обещал только по факту сдачи заказа. Короче, обиды обидами, но любой нормальный человек на вопрос о деньгах, заданный настолько в лоб, на автомате ответит «Нужны».

… Ликом нынче Антон Валентинович был аккурат под цвет своего кардигана: клубника в сметане. Не успел Худайбердыев войти в кабинет, как шеф метнулся к нему навстречу из-за стола, чудом не сшибив телефон и кипу бухгалтерских отчётностей, придавленных сверху неработающих степлером. Не нужно быть физиономистом, чтобы догадаться: стряслось действительно нечто из ряда вон.

- Пол-коллектива заявления подали, - с нервным смешком заявил Табуретиков вместо «здрасте» и «садитесь», - Слабачьё. Но вы, я знаю, не такой. Я читал ваши материалы. В них есть что-то. Искорка, изюминка, нестандартный взгляд. Не говоря уже о грамотной работе с информаторами.

- Про расчленёнку не буду, - отрезал Худайбердыев.

- И не надо, - пожал плечами Табуретиков,- Концепция поменялась. Всё куда хуже. Вы слышали про провал грунта на Звездолётчиков?

- Опять трубу прорвало?

- Если бы. Сегодня в шесть утра. Без объявления войны. Хорошо хоть движение в этот момент было практически нулевое, поливальная машина одна только и провалилась в эту дыру. Оцепили, конечно, участок перекрыли, транспорт пустили в объезд. Съёмочную группу «Ночного дозора» развернули на дальних подступах. Те попытались буром пролезть к месту происшествия – дорожники им камеру разнесли, да ещё и морды начистили. Ты, естественно, в бутылку – а им корочки в нос. Нихрена не корочки сотрудников ДЭУ, заметим.

- Я догадался. А что поливалка? Вытащили?

- Откуда? – выпучил свои и без того слегка рачьи глаза Антон Валентинович, - Из бездны глубиной в Марианский жёлоб?

- Ещё раз?

Вместо ответа Табуретиков сел и резко повернул в сторону собеседника монитор компьютера.

- Смотрите. Мой крот в органах слил сканы оперативной съёмки. Рисковый парень. Я ему за риск ежемесячно штуку баксов приплачиваю. Но оно того стоит. Что скажете на это?

Снимки и вправду жгли напалмом. Несмотря на дурное качество (всё-таки сканы многопиксельной видеозаписи, сделанные методом «Cntrl+Print»). Видел бы их Спилберг или Майкл Бей – миллион бы отвалил за покупку авторских прав и не чирикнул. Идеальной формы, метров десять в диаметре, дыра в асфальте – уходящая в полное и абсолютное никуда. На одном из снимков, помеченных внизу кадра цифрами «07.01.», было отчётливо видно, как хмурый дядька в оранжевом жакете дорожника кидает в чрево этой дыры зажженный фаер – а на другом, уже от 07.03, крупным планом всё та же дыра, безо всяких признаков фаера. Потух, что ли? В воду упал?

- Исключено, - Табуретиков нажал на «зум», - Фаеры эмчээсовские, водонепроницаемые. При таком увеличении даже на глубине сто метров отсвет был бы заметен. А тут как у негра.

- Внизу – тектонический провал?

- Опять исключено. На картах местности – скальные породы на километр вглубь. Никаких лакун, никаких трещин. Короче. Мне нужно подробное расследование инцидента. Из первых рук. Я договорился с моим кротом, инфу он вам выдаст, разумеется, на условиях полнейшей анонимности. Лучше вас в этом деле всё равно никто не разберётся и не напишет.

- Кроме вас самого?

- Кроме меня самого, - холодно согласился Антон Валентинович,- Но мне светиться нельзя. Ваш материал тоже пойдёт под псевдонимом. Справитесь – беру обратно в штат. И освобождаю от неприятных вам заданий. Ок?

«Вот уж так светская беседа, сначала заманят, а потом бряк» - некстати вспомнилась Худайбердыеву цитата из «Алисы в стране чудес», но времени взвешивать за и против особо не было. Тем паче что с таинственным «кротом» всё уже было оговорено, машина заказана, время «стрелки» назначено, условия выдвинуты. Никаких диктофонов, никаких камер, никаких имён. И, разумеется, никаких сканов в публикации. К тому же самой дыры посреди Звездолётчиков давно уже нет: оперативно, всего-то через два часа после ЧП, подвезли с какого-то секретного МЧСовского объёкта бетонную распорку, «вшили» в пробоину, сверху залили асфальтом, а для верности огородили по периметру и повесили плакат «Ремонт, объезд там-то и там-то». Ибо любой армейской хитрости превыше законы природы, гласящие: без опоры снизу любая горизонтальная конструкция рано или поздно квакнет в тартарары. А за неделю-другую глядишь, и сыщется ответ на вопрос «Что это напасть и как её ликвидировать, не вызывая шума в прессе и бурления версий в головах городских сумасшедших». А пока не сыскался – по этой дороге даже на велосипеде ездить будет опасно. Тем более снимать. Чего там снимать-то? Дорожные работы, каких в Городе каждое лето – хоть ухом ешь. В любом случае снимать на этом участке что либо – включая спешно ликвидированный провал в преисподнюю – и де юре и де факто было уже нечего. Прощёлкали клювом, побрейтесь и умойтесь.

Крот явился к месту встречи копейка в копейку, как договаривались: 12-44, третий от плотины к югу водослив на левом берегу, с собой захватить удочки, типа на плотвичку пошли мужики, пароль «Не помешаю?», отзыв «Тут рыбы на всех хватит». Внешне его действительно ну никаким боком не заподозришь в причастности к глубоким бурильщикам. Встретил бы на улице – забыл бы через секунду.

- Рыбы тут и впрямь полно, - скупо ухмыльнулся крот, насадил на крючок жирного мормыша, закинул удочку в воду и ловким щелчком пальца пресёк жизнь комара, присосавшегося к худайбердыевскому виску, - Хотя по идее не должно быть. Промышленные стоки, все дела. Но жрать то, что здесь поймаете, не советую. Наверняка мутанты. Нормальная плотва в такой таблице Менделеева не выживет. Итак… У нас пять минут времени. Не больше. Потом могут запеленговать. Собственно, уже пеленгуют. Просто здесь пойма, водичка, низинка, помехи соответственно. Задавайте вопросы. Отвечать буду односложно, «да», «нет», «не знаю», «не могу сказать». Как в данетке. Знаете такую детскую игру?

- Знаю, - кивнул Худайбердыев, - Диктофона в карманах нет, может обхлопать, если не верите.

- Четыре минуты пятьдесят секунд, - напомнил крот.

- Какова глубина провала? Ой, простите. Провал глубже сто метров?

- Да.

- Его природу удалось изучить?

- Да.

- Это тектонический сдвиг?

- Нет.

- Это провал техногенного характера?

- Нет.

- Эээээ… Это что-то паранормальное?

- Скорее да.

- Это уникальное ЧП?

- Нет.

- Такие ЧП уже были в Городе?

- Нет.

- Тогда в чём уникальность? То есть… их не было, но они ещё будут?!

- Да.

- Такие провалы угрожают… всему городу?

- Да.

- В ближайшем будущем?

- Да.

- Вы собираетесь оповещать население?

- Не знаю. Я – не знаю. Кто знает – пока молчит.

«Хм. А если так повернуть сюжет, - ни к селу ни к городу подумал Худайбердыев, - Главгерой идёт по городу, попадает в разного рода неприятности, чем дальше, тем страшнее, а в это время на другом конце планеты происходят необъяснимые катастрофы? И они взаимосвязаны – его личные мелкие косяки, и катастрофы где-то вдали? Вот это было бы по-настоящему вкусно. Но вопрос, понравится ли заказчику».

- Следующий провал может привести к человеческим жертвам?

- Более чем да.

- Он случится в людном месте?

- Более чем да.

- Точная локация этого места уже известна?

- Скорее да.

- Это центр Города?

- Да.

- Это близко от того места, где мы сидим?

- Более чем да.

- Это… это Плотина?!

- Да.

По идее, сейчас уместнее всего спросить «Откуда сведения?» Но на такой вопрос сложно ответить коротко. И по сумме факторов – не так уж и важно. Потому что Худайбердыев сейчас очень хочет, чтобы эта часть сюжета тоже оказалась сном. Или собеседник – чокнутым брехуном. Худайбердые бросил быстрый полу-взгляд в сторону плотины, и ему поблазнилось, что её южный бьеф то ли слегка покосился, то ли вздрогнул, как будто глубоко под днищем его, вплотную ко дну реки, пробежала короткая рваная сейсмоволна.

- У вас тридцать секунд, - вежливо напомнил крот, после чего рука его совершила молниеносную подсечку, и над гладью воды забил хвостом, взлетев в воздух вслед за удилищем, нехилых размеров подлещик, - Не повезло парню. Бывает. Вот и мы так же. В последний момент раз – и попался. Верно ведь?

- Ага, - Худайбердыев потерянно сглотнул, - Тогда последний вопрос. Вы можете назвать эксперта, который…

Крот аккуратно снял подлещика с крючка, сунув в ведро, стоявшее рядом на парапете набережной, и без каких-либо эмоций ответил:

- Нет.

Смотал удочку, протянул на прощанье крепкую жилистую ладонь — и был таков. Словно призрак – был, и нету. Только влажный округлый след на прибрежном граните, оставшийся от его ведра. Да смута, поселившаяся в душе после беседы-данетки. Да пронизывающий ветер с пруда. Да смятая визитка, невесть каким макаром очутившаяся вдруг в ладони Худайбердыева – той самой, которой он только что жал руку собеседника.

Посреди белого поля, потемневшего от дождевых капель, сияли пошлой позолотой буквы, стилизованные под дореволюционный шрифт:

«Валериан Л. Гнездич. Генеральный директор НПО «Тектоника». Телефон… адрес… емейл».

Гнездич… Гнездич… Странная ночная фея, считающая себя женой Худайбердыева, тоже упоминала какого-то Гнездича. Причём в весьма и весьма пикантном контексте.

«Когда ты пять лет назад увёл меня у Гнездича…»

Тот самый? Или однофамилец? Неважно. Ночная фея исчезла (очень хочется верить, навеки) за дверью худайбердыевской ванной. Вместе со своими бреднями и истериками. А вот визитка в руке – очень даже неспроста. Крот честно ответил на вопрос: «Можете НАЗВАТЬ?» «Нет». Назвать – не может. А вот якобы случайно оставить в руке настырного журналюги визитку некоей фирмы, связанной с изучением тектонических процессов…

***
За два дня до…

Времени на разработку истории с таинственным провалом Табуретиков дал до понедельника — а значит, торопиться и сдавать с колёс нет смысла. Тем паче что другой сюжет — заказанный «Жестоким романомЪ» — внезапно начал потихоньку проявляться в голове, как изображение на фотобумаге, ещё нечётко, но довольно настырно. Ещё вчера Худайбердыев в упор не представлял, куда линию с мужиком, вступившим в собачьи неприятности, гнуть дальше. И вот. Эврика. Ну конечно же. И вкусно, и трагично, и с налётом мистики, и с финальным апокалипсисом.

Скайп — воистину дьявольское изобретение, но что делать, если другие способы связи недоступны? Именно это Худайбердыев и попытался объяснить Лилечке, едва на мониторе вспыхнул значок коннекта, а посреди экрана явилось то ли заспанное, то ли замотанное реалиями полиграфического ада лицо заказчицы — к тому же искажённое вэб-камерой. Эффект был скорее комический — словно Лилечка смотрела не в глазок камеры, а в кривое зеркало комнаты смеха — однако Худайбердыеву почему-то сразу стало неуютно.

— Надеюсь, это серьёзно, - отрывисто предупредила она.

— Это очень серьёзно, — торопливо заверил Худайбердыев, — У меня идея. Я помню, что вы просили тревожить вас только в экстренных случаях, но это тот самый случай. Чтобы потом не получилось, что…

— Короче.

Худайбердыев, стараясь не сбиваться на второстепенные детали, в двух словах изложил суть внезапного концепта сюжета.

Лилечкино, и без того не особо приветливое, лицо приобрело выражение задумавшейся горгульи на фронтоне собора Нотр-Дам.

— Идея с провалом Плотины мне нравится, - сообщила она, — Идея с любовной линией — категорически нет. Я же просила — никакого сю-сю-сю.

— Это трагическая любовь, — Худайбердыев трепетно прижал руки к кадыку, словно молящийся буддийский монах, — Безответная. Медленно убивающая героя на протяжении многих лет.

— Вы глухой?

— Это вообще не реальная женщина, а призрак!

— Но герой любит этого призрака?

— Ну… ну да, любит, иначе откуда трагедия возьмётся?

— Не годится, — решительно покачала угловатой, коротко стриженой головой редактор «Жестокого романа» — Не забывайте, что проект называется «Антигламур». Мы из наших текстов безжалостно изгоняем любую любовь – взаимную, невзаимную, счастливую, трагическую, реальную или воображаемую. Пусть это будет… да! Пусть это будет призрак проститутки, которую герой в молодости убил.

— Эээээ… за что?

— За то что проститутка.

— Маньяк-моралист?

— Хуже. Маньяк-моралист со склонностью к религии.

— Почему склонность к религии — это хуже чем…

— Потому.

И — отключилась, без всяких ненужных экивоков вроде «до свидания», «доброй ночи», «сдохни в муках» и так далее.

Рабочее настроение, которое Худайбердыев с таким трудом и тщание собирал по крохам целый день, лопнуло с оглушительным треском. Вот это — невезение. Не затерявшаяся в банковских дребенях зарплата, не проваливающийся в тартарары Город, не девочки кровавые в глазах по ночам — вот оно. Эпидемия массового сумасшествия вокруг Худайбердыева — в которую его усиленно втягивают против его же воли. Чужие игры, отвратительные во всех смыслах — в обмен на гипотетический профит. И, главное, возразить-то нечего — всё более чем логично. Что заказывал у судьбы, чувак? Разве счастье? Разве творческую гармонию? Нет! Бабло заказывал! Ну так получи, распишись и не жалуйся на вонь, исходящую от источника этого бабла.

«Человек ненавидел собачье дерьмо, — с ненавистью застучал Худайбердыев по и без того раздолбанной клавиатуре, — Ещё больше он ненавидел свою жизнь. Он иногда сравнивал эту жизнь с пьяной вонючей проституткой — а хуже проститутки может быть только адское пламя, кое пожрёт всех грешников в день Страшного Суда».

— Бред какой, — пробормотал Худайбердыев, поставив точку и нажав на «Сохранить», — Чувак, за такие тексты следует убивать автора в утробе. Ты согласен?

— Более чем, — ответил сам себе, — С особой жестокостью причём. Ржавой циркулярной пилой.

***

… а безликий всё строчил и строчил, как прикованный к пулемёту смертник. Барон фон Гринвальус, сей доблестный рыцарь, всё в той же позиции на камне сидит. Только вот за окном, утопающим в тяжёлых мокрых сумерках, на сей раз — треш, вакханалия и армагеддон. Кривые вспышки молний, прямо по Писанию, от востока до запада, по диагонали окна. А звука в сонных наушниках по-прежнему — ноль. Могильная, до паники доводящая немота. И листы с холодильника, на котором стоит принтер, всё так же безмолвно сыплются и сыплются на пол. Но Худайбердыев знает: одни из этих листов точно будет разговорчивее прочих. Поэтому страха нет. И можно спокойно осмотреться в этом жутковатом месте. Хотя смотреть особо не на что: квартирка Безликого — живая иллюстрация подсознания депрессивного маньяка. Голые стены, на которым местами сохранились обрывки синих (почему синих-то? Какой идиот колер выбирал?) обоев, и прямо к штукатурке в хаотическом порядке прилеплены пожелтевшие от времени фотки. Лиц на этих фотках не разобрать — будто в дурном японском ужастике про кассету-убийцу. А сам хозяин сна на них везде — спиной. Везде. Словно в момент снимка что-то его отвлекло настолько, что взял и повернулся на 180 градусов от фотографа. Причём на фоне буйной тропической растительности, в компании полуголых девиц в бикини это ещё куда ни шло — но не на официальном же приёме в каком-то помпезном дворце, в присутствии суровых (и тоже безликих) фигур в парадных смокингах. Чтобы допустить такое нарушение протокола, нужны либо веские причины, либо дарованное свыше право вести себя где угодно — хоть на пляже, хоть в королевских покоях - невоспитанному жлобу подобно.

Хотя погодите-ка…

Снимок, сделанный явно в этой самой комнате — только ещё с обоями и роскошным паласом на полу место грубо окрашенных в апельсин досок. Безликий — по-прежнему спиной, что вообще в данном случае выглядит по-идиотски — сидит на диване и властно обнимает женщину (аналогично без лица). На левой ноге, чуть ниже колена, у этой женщины — изысканное тату в виде пикирующего дракона. Очень… очень знакомая татуировка. Где Худайбердыев мог её видеть?

Провал. Полный провал в памяти. Цепочка ассоциаций, едва успев завязаться в мозгу, тут же звонко лопается — а в лицо спящему внезапно прилетает очередной лист из принтера. На ощупь он совсем как обычный лист А-4 — только пахнет почему-то лекарствами и… ну да. Пахнет застарелой, запущенной болезнью, тонкой смесью гниения и стрептоцидовой мази. Плюс что-то ещё. Что-то, что пугает и одновременно привлекает Худайбердыева куда сильнее, чем тайна татушки на ноге неизвестной бабы.

Потому что это запах еловой ветки. Который всегда ассоциировался у него не с Новым годом, а с похоронами. Равно как и слово, набранное шестидесятым кеглем посреди листа в его руке.

Только одно слово.

«ОСТЕОСАРКОМА IV СТ»

***

Запах еловых ветвей, однако, становился всё нестерпимее. Даже когда Худайбердыев вырвался из липкой паутины сна, сбросил на пол одеяло, сел на краешек кровати и попытался впотьмах нащупать на тумбочке зажигалку — он продолжал ощущать в ноздрях этот унылый, совершенно неуместный по осени аромат. Вместо зажигалки нащупал в голове две с половиной сонных, никак не связанных между собой, мысли: «Из какого фильма фраза про запах победы?», «Я же бросил» и «Который час?». Ночная тьма ответила странно знакомым голосом: «Апокалипсис сегодня. Ты бросил, да. Сейчас полвторого».

В любой другой ситуации Худайбердыев испугался бы до икоты. Но, когда среди ночи просыпается, казалось бы, благополучно позабытое желание курить — не до страха узреть в глубинах квартиры очередного кавайного призрака.

— Только не исчезай, как в прошлый раз, — попросил он, — Исчезай постепенно.

— Как Чеширский кот, что ли? — в голосе рыжей феи, прилетевшем из соседей комнаты, прорезались явно издевательские нотки.

— Хотя бы предупреждай.

— Ага.

— Ты что там делаешь?

— Мне не спалось. И я решила нарядить ёлку.

— Ты… ты спятила? Сентябрь на дворе!

— А я как в анекдоте про детей из хосписа. Вдруг до зимы не доживу? А праздника хочется прям вот.

Худайбердыев сунул босые ноги в тапки, завернулся в пончо, неизвестно с какого бодуна лежавшее на матрасе, и, на всякий случай перекрестившись почему-то католическим левосторонним знамением, решительно вышел в гостиную. Рыжее видение, облачённое в лёгкий шёлковый халатик цвета морской волны, и впрямь вовсю хлопотало вокруг огромной еловой ветки, прицепленной к стене за торчащие из неё шурупы. В комнате тем временем царил уютный полумрак, освещаемый лишь мерным пульсирующим сиянием лампочек ёлочной гирлянды, обвившей ветку хитрым змеиным зигзагом. На столике терпеливо дожидались своей очереди три расписных шарика: золотистый, пурпурный и аквамариновый.

— Послушай…

— Что я здесь делаю и кто я? Ты это хотел узнать?

— А ещё есть ли жизнь на Марсе. Но сначала о тебе.

— Я твоя жена вообще-то.

— Тебе паспорт показать? Там в графе «Семейное положение» — зияющий прочерк. Я НИКОГДА не был женат.

— Бедняжка, — не отрываясь от манипуляций с гирляндой, хохотнул призрак, — Руку, небось, уже смозолил, сублимируя?

— Идиотка.

— Сам кретин. Смотри, мы даже ругаемся, как старые супруги. А ты про паспорт. Сам же всегда говорил: печать в паспорте ничего не значит.

Она сегодня совсем другая, на автомате изумился Худайбердыев. В прошлый раз — злобная истеричная фурия, сегодня — благодушная кошечка с придурью. Женщина как женщина, одним словом. Хоть и фантом. Интересно, бывают ли у фантомов критические дни? Впрочем, такие философские аспекты лучше всего изучать не стоя без штанов посреди комнаты, а хотя бы в кресле, за чашкой кофе. Что Худайбердыев незамедлительно и сделал: нырнул в старое, продавленные почти до пола кресло, свесив ноги на поручень на манер собаки, избалованной слишком либеральными хозяевами. На второй поручень он хотел поставить чашку, потом вспомнил, что чашка — на кухне, вздохнул, попытался встать, но не тут-то было. Рыжий фантом оказался проворнее: мало того что со скоростью атакующей змеи оседлал свободную часть кресла, так ещё и шею худайбердыевскую обвил обеими руками, двойным морским узлом.

— Поймала.

— Ага. Я вообще кофе хотел.

— Успеешь. Я сто лет тебя вот так не ловила. Ты чего такой напряжённый?

— Устал.

— Я тебя не возбуждаю?

— Послу…

— А так? (поясок халата с еле слышным стуком упал на пол)

— Прекрати.

— А вот так?

Тонкая полоска ткани под пальцами феи медленно-медленно поползла вверх по ноге. Еловая ветка на стене вспыхнула разноцветьем мигающих огоньков. Странное пятно на левой голени рыжего призрака, до сего момента скрытое полумраком гостиной, внезапно обрело чёткие и недвусмысленные очертания.

— Ой! Ты что? Сдурел? Больно же! — взвизгнул призрак и с размаху залепил Худайбердыеву сочный подзатыльник, — Теперь на ноге у меня будет синячище! Вандал! Гопник!

Худайбердыев внезапно рассмеялся и — не без некоторого сожаления — отпустил колено рыжекудрой галлюцинации.

— Что ты ржёшь, дебил?

— Потому что теперь я точно знаю, что ты — сон, — ответил Худайбердыев, — Что у тебя на голени за татушка?

— Дракон, слепая ты тетеря!

— Пикирующий?

— С какого ракурса глядеть, бандитская твоя рожа, — огрызнулась фея, но внезапно смягчила тон и добавила не без кокетства, — Если сверху — то пикирующий. А если так (точёная ножка стремительно взмыла вверх, попутно оголившись до того места, кое не упомянешь, не сменив рейтинга повести на NC-17) — то наоборот, взлетающий в небеса. Буддийский принцип, что наверху, то и внизу. Но как татушка доказывает, что я — сон? Логику поясни.

— Потому что эта татуировка на ноге только что мне приснилась.

— Оу. Мальчик вырос, ему уже снятся эротические сны.

— Скорее сны ужасов.

***

Спустя час пятнадцать дождь за окном зарядил с каким-то предсмертным отчаянием, а «Дениелс» в бутылке кончился, причём от слова совсем. Не сам по себе, конечно. Любой напиток, даже самый напонтованный и с четырьмя нулями на ценнике, иссякает моментально, ежели к бутылке вискаря прилагаются два крутобоких стакана, а к стаканам — два странным существа, одно из которых считает себя женой второго, а второе считает первое хоть и прекрасным, но всё же глюком.

— Ещё немного, и я смогу писать диссертацию на тему «Частные случаи алкоголизма у привидений», — усмехнулся Худайбердыев.

Рыжая фея раздражённо нахмурилась, бросила в пустой стакан кубик льда и принялась что есть силы греметь им — словно крупье в казино фишками для игры в кости.

— Я с тебя изумляюсь, Худайбердыев, — задумчиво произнесла она, — Вот ты поишь меня вискарём. Час назад, разглядывая моё тату, едва не сломал мне ногу. А когда-то — когда деревья были большими, а пожары так не потушишь — ты даже обнимал и целовал меня. Каждую ночь. И не только целовал. Но ты упорно… упорно, мать твою!.. продолжаешь называть меня призраком.

— Куда ты исчезла прошлой ночью?

— К любовнику пошла!

— Нет, серьёзно. Ты зашла в ванну — а обратно уже не вышла. Так нормальные люди, из плоти и крови, не делают.

— Нормальные люди не пишут дурацкие повести по заданию свихнувшихся лесбиянок.

—​ Да с чего ты взяла…

— С чего? С фамилии! Как ты её назвал, Элгебет? Думаешь, вариация толкиеновского Элберета? Фигушки! Эл.Ге.Бе.Тэ. Аббревиатура это, чудик. Аббревиатура сообщества лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров.

— Нуууу… Ладно, убедила. Но свихнувшиеся лесбиянки, как ты говоришь, за дурацкие повести хорошие деньги обещают.

— Нет, маленький мой! Нет! И ты сам знаешь, что — нет!

— Что — нет?

Рыжий фантом бросил полный муки взгляд на дно пустого стакана. Сдул некстати упавшую на глаза прядку, масти средней между мёдом и медью.

— Ты не любишь своего персонажа, — тихо вздохнула фея, — Ты его даже имени лишил. Он ничего плохого тебе не сделал, а ты уже готов навязать ему — против его воли, заметим — судьбу маньяка-убийцы, ввергнуть в страдания, а потом вообще уничтожить. Да ещё и вместе с миром. Он отомстит, Худайбердыев. Ты знаешь, что любой вымышленный герой, порождённый фантазией писателя — где-то в параллельной вселенной существует в реале?

— Романтическое сю-сю.

— Ни-фи-га. Я — точно это знаю.

— Откуда?

— От верблюда. Человек не Бог. Но подобие Божье. А значит, имеет дар творить. И творить нефигурально.

— А что есть Бог?

Фея сложила ладони лодочкой и принялась глубокомысленно тереть их друг о друга, словно пыталась высечь из ладоней искру.

— Помнишь, — она вытащила из основательно расклёванной пачки «Блэка» толстую шоколадную сигарету, сунула в рот, чиркнула зажигалкой, но не прикурила, — Когда мы с тобой работали ещё в «Вестях»…

— Мы никогда не работали в «Вестях».

— Хорошо, я работала. А ты уехал в командировку на Ямал.

— Ага. Только не на Ямал, а в Моздок.

— Это где-то рядом?

— В двух шагах, ага.

— Не важно, — фея задумчиво отложила неподожжённую сигарету в пепельницу, — Я осталась на отделе вместо тебя, и в один из таких же ненастных осенних вечеров в редакцию заявилась дама преклонных лет… ну знаешь, из разряда «бывшая училка», из тех, которые в трамваях делают подросткам замечания за громкий смех, а в письмах от родственников ищут грамматические ошибки. По привычке. Так вот. Пришла такая бабуля, платочек на башке, юбка в пол, на лице выражение мировой скорби. Говорит: «Я принесла вам сказку, напечатайте-ка её». Вообще, как ты помнишь, мы в «Вестях» беллетристику не публиковали, но мне стало интересно. Давайте, говорю, поглядим. Сказка та ещё оказалась. Про девочку, смертельно больную. Мол, наступил последний день её жизни, и добрая фея решила приготовить девочке напоследок волшебный подарок. Подарок заключался в том, что всё в этот день у девочки получалось как она хотела. Вся банда волшебных персонажей старалась на это дело: эльфики ей ящик мороженого принесли, ласточки по небесам в коробчонке катали, медведь разгромил магазин игрушек и завали её комнату куклами, о которых она давно мечтала. А бабочки сшили ей самое красивое платье на свете. Только одного желания не могла выполнить фея. Угадай, какого.

— Подарить девочке ещё один день жизни?

— Бинго. И знаешь, почему? Потому что воля Бога! Не может фея жизнь продлевать, раз Бог её укоротил! Я этой бабке говорю: и в чём соль? А она мне: ах, это новый жанр, православные сказки, нравоучения отроков и вразумления отроковиц ради. Я опять: а нравоучение тут где? Она: ну как, покорность божьей воле. И тут я очень, очень сильно разозлилась. Чуть ей в физиономию эту рукопись не швырнула. Еле сдержалась, честно. Говорю: вы понимаете, что написали совершенно богохульную вещь? Её чуть инфаркт от этих слов не хватил. «Я? – кричит, — Да я! Сорок лет школе отдала! А теперь примерная прихожанка! Пощусь-молюсь-слушаю радио Радонеж! Да меня сам батюшка Авессалом благословил на труды литературные во славу Божью!» Я ей: «Да мне покласть с прибором, кто вас благословил, вы смотрите сами, кто в вашем тексте положительные персонаж, а кто отрицательный? Кому читатель должен сочувствовать? Девочке! Кто ей помогает? Феи, эльфы, говорящие бабочки, одним словом, персонажи-фейри, по церковным канонам нечистая сила. Кто девочку убивает? Бог! Зачем? Потому что воля, блин! Тупая, механическая, неисповедимая и неумолимая воля! Как дети будут к такому Богу относиться, прочитав вашу сказку? Я понимаю ключевой месседж, но вы бы хотя бы ради приличия ввели в текст надежду девочки на рай после смерти! Мол, феи, конечно, могут сотворить чудо, но по мелочи, несерьёзно —зато Бог всесилен в плане дарования жизни вечной. И знаешь, что она мне ответила?

Дата добавления: 2015-08-05