Нaрру end?

«Вы обязаны немедленно прекратить это безобразие, в против­ном случае оставляю за собой право обратиться в партийные органы», — выпалила с порога кабинета возмущенная мать, не оставляя ни тени сомнения в том, что на деле осуществит свою угрозу. Разумеется, я был в курсе так взволновавшей ее истории. Она — разведенная одинокая учительница, он — десяти­классник, каждый вечер поджидающий ее у порога школы, что­бы помочь донести до дому стопки тетрадей. Трогательная кар­тина, не увидеть которую мог разве что слепой.

— Вы, как директор, должны положить конец этой связи.

— Помилуйте, о какой связи вы ведете речь? Юношеская влюбленность, не более того. Скажите еще спасибо, что она приняла такие цивилизованные, целомудренные формы.

— Ничего себе целомудренные, он же поднимается к ней в квартиру.

— Ну, правильно, парень помогает донести усталой женщи­не тяжелые сумки. Кстати, а откуда вы-то знаете, заходит сын в квартиру или нет?

— Проследила. Вчера он провел у нее дома полтора часа.

— А вам не кажется, что этой слежкой вы унижаете мужское достоинство парня?

— Оставьте эту педагогическую демагогию для других. Я свое­го сына знаю. Он — однолюб, как его покойный отец. Как вы не можете понять: ему всего семнадцать лет, а ей — тридцать семь! И я не позволю калечить мальчику жизнь.

— Чего вы ждете от меня?

— Как должностное лицо, вы обязаны отвечать за мораль­ный облик своих престарелых педагогов.

— За «престарелых» спасибо, конечно, мне как раз исполни­лось тридцать восемь!

— Мы с вами ровесники, но это к делу не относится. Вы же сами видите: она ему в матери годится. Разница в целых двад­цать лет.

— Да с чего вы взяли, что взрослая женщина ответит юноше взаимностью?

— Она что, дура, чтобы упускать такого парня?

— Вы, судя по всему, человек жесткий, решительный, но, возможно, — высказал я догадку, — парню как раз не, хватает понимания с вашей стороны и материнской ласки?

— Я ей покажу ласку. Мало не покажется.

— Но я не могу грубо вторгаться в их отношения, не имея на то веских оснований, а ваши всего лишь предположения не да­ют такого права.

— А я буду вторгаться по праву матери.

— Не боитесь потерять сына?

— Вы еще мне будете угрожать, выгораживая своего сотруд­ника? Хорошо, тогда продолжим разговор в другом месте, где, надеюсь, я найду больше понимания.

Последнюю фразу она выкрикнула уже на пороге кабинета, на прощание так хлопнув дверью, что задрожали оконные стекла. Но даже перед лицом нешуточной, по тем временам, угрозы я не смог заставить себя пригласить на разговор «проштрафив­шуюся» учительницу.

Вызов в высокие партийные инстанции последовал ровно че­рез неделю. Там мне быстро и доходчиво разъяснили все про моральный облик советского педагога и предложили на выбор два сценария: увольнение педагога по собственному желанию или рассмотрение ее персонального дела на открытом партий­ном собрании. Второй сценарий, когда, по слову поэта, «из зала кричат: давай подробности», устраивал меня значительно меньше. Теперь тяжелого разговора с учительницей было не из­бежать. Но она хорошо понимала, в какой стране живет. Опус­тив голову, я ждал ее появления в кабинете, а когда вскинул глаза, увидел, что учительница молча с грустной улыбкой про­тягивает мне заявление с просьбой об увольнении по собствен­ному желанию. На том и расстались. Мать «добилась» своего.

С тех пор прошло почти двадцать лет. Учительнице уже за пятьдесят, парню — за тридцать. Они до сих пор вместе и счаст­ливы.

Дата добавления: 2015-08-03