Мне отмщенье, и Аз воздам

Замечательный польский педагог, врач и писатель Януш Корчак записал однажды в дневнике: «Я никому не желаю зла, я просто не знаю, как это делается». Его профессиональная и личная судьба не была безоблачной, а мученический конец — вместе с детьми в газовой камере — придает этим словам осо­бый вес. Изо всех сил, как заклинание, призываю их на помощь, когда встречаюсь с вопиющей несправедливостью, черной не­благодарностью, беспочвенными облыжными обвинениями. Столкновение с низостью каждый раз поднимает в душе черные чувства и мстительные мысли, и тогда на память приходит мо­литва старого доктора, запечатленная в поэме А. Галича:

Я старался сделать все, что мог,

Не просил судьбу ни разу: высвободи!

И скажу на самой смертной исповеди,

Если есть на свете детский Бог:

Все я, Боже, совершил сполна,

Где, в которой расписаться ведомости?

Об одном прошу: спаси от ненависти,

Мне не причитается она.

Замечу, почти все наиболее испепеляющие конфликты и ос­тавившие тяжелый, неприятный осадок на душе ситуации были связаны не с детьми, а с людьми вполне взрослыми и, как это ни покажется странным, не имели прямого, непосредственного от­ношения к школьным проблемам обучения и воспитания. Еще более поразительно то, что спустя некоторое время жизнь жестоко наказывала их или ставила в такое положение, когда при­ходилось расплачиваться за содеянное.

Случилась беда: у учителя в горах погиб взрослый сын-гор­нолыжник. Все хлопоты, неизбежные в таких скорбных случаях, взяла на себя школа. В те годы доставка «груза 200» с Кавказа еще не была налаженной процедурой. Единственный в сутки рейс, жесточайший дефицит авиабилетов, длинные хвосты в кассы — все это заставило обратиться за помощью к руководи­телю полетов аэропорта, администратору, облеченному исклю­чительными полномочиями. В такой трагической ситуации, ка­залось бы, можно было рассчитывать на его сочувствие и по­мощь. Но не тут-то было. Спокойно, деловито ознакомившись с ходатайством школы, глядя сквозь просителей (особый взгляд чиновника, вершителя человеческих судеб), большой началь­ник бесстрастно объяснил, что, в связи с большой сезонной за­грузкой авиарейсов, данная просьба невыполнима, и предло­жил встать в общую очередь, завершив свой отказ сентенцией из неписаного кодекса административной морали: «порядок одинаков для всех».

Спустя всего полгода, в полной парадной авиационной фор­ме, не подозревая, к кому пришел, он появился на пороге каби­нета директора школы. Вальяжные манеры уверенного в себе человека, бутылка дорогого импортного коньяка (для первого знакомства) — все эти внешние аксессуары поведения призва­ны были расположить к удовлетворению его просьбы. Немед­ленно, взяв быка за рога, по-деловому изложил суть проблемы. Выяснилось, что он живет недалеко, в соседнем квартале, кото­рый не относится к микрорайону нашей школы. Сына в букваль­ном смысле, со слов отца, «затерроризировали» в его школе, предъявляя к нему необоснованные требования. Суть просьбы: перевести мальчика к нам.

Легко вообразив себе вызывающее поведение избалованно­го отпрыска столь могущественного по тем временам отца, я намекнул.

— А ведь мы знакомы.

— Где, при каких обстоятельствах? Пришлось напомнить те обстоятельства.

— Конечно, где же вам запомнить одного из бесчисленных просителей? Но мы, педагоги, запомнили вас на всю жизнь!

Маска непробиваемой уверенности мгновенно слетела с ли­ца просителя, сменившись растерянностью, переходящей в яв­ный испуг.

— Как вы думаете, с каким настроением учителя будут учить мальчика, чей отец отказал им в таких обстоятельствах? Смогут ли они объективно к нему относиться? Кроме того, дом, в ко­тором вы проживаете, формально не относится к микрорай­ону нашей школы, а порядок одинаков для всех, — не без удо­вольствия завершил я этот разговор, отчетливо осознавая в тот момент, насколько не дорос до максимы: возлюби врагов своих.

Я не лукавил, предвидя неизбежные последствия перевода сына, который, разумеется, за отца не в ответе, в нашу школу. Педагоги — живые люди со своими человеческими реакциями, на которые имеют полное право. Кроме того, не стоило упус­кать редкую возможность дать жизненный урок папе. Возмож­но, что эта история как-то очеловечит и его. Одним словом, это была не та ситуация, когда следовало проявлять ангельскую терпимость и безграничное великодушие.

Вторая история относится уже к новейшей эпохе, отражая ее нравственный климат и накал политических страстей. Как тут опять не вспомнить мудрого Я. Корчака, заметившего, что «школа стоит не на Луне». Руководитель школы — фигура общественная. Не случайно встарь людей, занимавших этот пост, причисляли к столпам общества. В относительно спокойные эпохи он может позволить себе роскошь преимущественно за­ниматься своим прямым делом: воспитанием и обучением де­тей. Во времена общественных катаклизмов он неизбежно втя­гивается в бурную воронку политической жизни. Родители уче­ников, их бабушки и дедушки — это ведь еще и электоральный ресурс. А коль скоро педагоги школы и ее руководитель обла­дают определенным кредитом доверия, они неизбежно будут востребованы теми или иными конкурирующими политически­ми силами. Здесь на память невольно приходит цитата из не­модного ныне классика: «Школа вне жизни, вне политики — ложь и лицемерие» (В.И.Ленин). В справедливости данного утверждения автор этих строк убеждался каждый раз при на­ступлении очередной выборной кампании.

В тот год накал страстей достиг своего предела. На кон было поставлено многое, слишком многое, чтобы заинтересованные стороны остались равнодушными к скромной персоне дирек­тора школы, по совместительству доверенному лицу одного из претендентов на высокий пост. Мой доверитель обратился с просьбой представлять его на выборах в третий раз. За все предыдущие годы я неоднократно убеждался в деловых качест­вах этого человека, оказывавшего реальную помощь образова­нию. Поэтому его очередная просьба не вызвала у меня внут­реннего протеста, хотя я полностью отдавал себе отчет в том, с какими могущественными конкурентами придется схлест­нуться во время предвыборной гонки.

Прогноз оправдался, и вскоре в моем кабинете появился представитель одной из весьма серьезных структур, он же отец одного из наших учеников. Пришел он с «доверительным» раз­говором.

— Вы хорошо подумали, когда давали согласие быть дове­ренным лицом этого кандидата?

— Более чем. Я сознательно иду на это в третий раз.

— Ваш доверитель вызывает большое раздражение в неко­торых кругах там. (И он выразительно указал глазами на пото­лок.)

— Догадываюсь, но я уже дал слово, и не в традициях интел­лигенции из боязни неприятностей брать его назад.

— У вас могут быть проблемы, вплоть до запуска компро­мата.

— Это угроза?

— Что вы, дружеское предупреждение.

Не скрою, что, встретившись с таким проявлением «друже­ских» чувств, я сорвался, пойдя на шаг, недопустимый с точки зрения педагогической этики.

— Понимаю, что вы обладаете достаточными ресурсами для того, чтобы опорочить мою репутацию, но не забывайте, что по­ка судьба вашего ребенка в наших руках!

— Я подумаю.

На том и расстались. Далее все происходило по намеченно­му сценарию: анонимные угрожающие звонки по телефону, компромат в почтовых ящиках избирателей и т. п. Но сценарий дал сбой, наш кандидат прошел на выборах, а поднявшаяся волна грязи схлынула сама собой за ненадобностью.

Спустя полгода семиклассник, сын нашего «доброжелате­ля», выкрал у папы пистолет и ради спортивного интереса по­стрелял в окна физкультурного зала школы, обрушив огромные стекла. Слава богу, что при этом никто не пострадал. Инициато­ром второй встречи был уже я.

С изменившимся лицом входил родитель провинившегося ученика в мой кабинет. Человек военный, он хорошо осознавал уголовную ответственность за халатность, допущенную при хранении боевого оружия, и, разумеется, прекрасно помнил финал предшествующего разговора. В глазах его читались испуг и просьба не раздувать дело, не придавать ему гласности. Те­перь репутация и служебная карьера этого человека оказались в моих руках. Откровенно говоря, в сложившейся ситуации па­па интересовал меня в последнюю очередь. Назвав сумму нане­сенного мальчиком ущерба, я категорически отказался от ее не­медленного возмещения и в педагогических целях предложил отцу устроить парня на работу в каникулы, с тем чтобы тот сам заработал эти деньги и возместил нанесенный урон. Никакие иные темы не обсуждались. (Разговор происходил в присутст­вии мальчика.) Деловое предложение директора встретило полное понимание. Договорились о том, что после каникул отец и сын вместе принесут требуемую сумму.

Вскоре после каникул в актовый зал школы, где я репетиро­вал вместе со старшеклассниками выпускной капустник, вошла стройная, красивая женщина с невероятно бледным лицом. Представившись мамой того самого ученика, она протянула мне деньги.

— Мы так не договаривались. А где же ваш сын и муж?

— Муж погиб неделю назад.

— Как погиб? — невольно вырвался у меня вопрос, совсем не предполагавший выяснение обстоятельств гибели молодого, сильного, здорового человека.

— Катался на мопеде в нашем дачном поселке, и его случай­но сбила машина. (И она вновь протянула пачку денег.)

— Не может быть, в закрытом поселке случайная машина...

Она побледнела еще больше, а я, покраснев от собственной бестактной реакции на случившееся несчастье, отодвинул ее руку.

— Стекла в зале давно вставлены, а с вашим покойным му­жем мы договаривались в первую очередь о воспитательном смысле возмещения ущерба. Парень работал, значит — цель достигнута, а деньги оставьте в семье, вам они сейчас нужнее.

Дата добавления: 2015-08-03