Недостижимое творение.

- Как неожиданно, привет, Санек!

- Стас, привет! Поехали в Питер.

- У меня сегодня пару дел отложено на вечер…

- Так завтра.

- А, завтра! Ну, поехали.

Вы только что имели честь лицезреть пример простого отношения к жизни. Вроде бы ты только случайно встретил на Лубянской площади друга, а на самом деле выписал себе билет до Санкт-Петербурга. Не самая лучшая мысль – ехать в Петроград зимой, но все же. Договорились созвониться завтрашним утром.

С утра пораньше я уже сидел на чемоданах, дожидаясь звонка. Хотя, как сказать, на чемоданах… Я взял самую старую свою сумку, бросил туда блокнот, карандаш и том Вознесенского, потом, правда, подумал и добавил еще и губную гармонику – а мало ли придется стритовать? Звонок.

- Ну, здорова, что там с билетами?

- Нет, Стас, билетов.

- Как нет? Я что же, зря вещи собирал! Ты давно летал? Вот и славно. Поехали в аэропорт, вспомним молодость.

- В какой аэропорт?

- У тебя интернет, тебе и виднее в какой! Проводи разведку и выходи.

Ты сначала трясешься в метро, потом в автобусе, тащишь багаж – и все ради того, чтобы опять увидеть этот чертов Зимний! Необъяснимая сила тянет человека тонкой душевной организации в город трех революций, в Ленинградушку. Сколько советских хиппи из глубинки сложили головы в своем стремлении доехать стопом до Питера? Сколько талантливых провинциальных художников рвалось туда, чтобы получить место консьержа или сторожа? Сколько литров алкоголя пропадает ежедневно зазря, только ради того, чтобы компания москвичей решилась наконец-таки поехать на Неву?

Мы с Саней пребывали в приподнятом расположении духа и стремительно отправились штурмовать кассы «Внуково».

- Добрые день, герцогиня, а не найдется ли парочка билетов до Санкт-Петербурга для страждущих анахоретов? – начал я входить в роль.

- Найдется. Вам повезло, вылет через час.

- Прекрасно! – обрадовался Александр. – Так давайте!

- А вас тринадцатый ряд не смущает?

- Мы похожи на людей с пятаками в ботинках? – выражаю свое далеко не наигранное удивление.

- Нет, но многие отказываются.

- Давайте, не тяните! – не выдержал мой спутник.

Радостно рассовав билеты по карман, стали пить виски из сашкиной фляги. И тут условились не ругаться в культурной столице нашей Родины матом. Но мат надо же чем-то не менее экспрессивным и содержательным заменить. Друг мой Александр придумал, на мой взгляд, замечательное сублимационное слово «незадача». Хорошо же, вот незадача! А насчет культурной столицы… меня всегда мучил один вопрос. В Москве нынче театров больше, галерей больше, музыкальных групп больше, тусовок больше, всего вроде как больше, даже кремлей больше. Но, однако же! Решили, это потому, что там родился Цой, ведь все более-менее известные русские писатели все равно родились где угодно, но только не в Петербурге. За исключением разве что Бродского.

Виски мы допили и с целеустремленностью локомотива двинулись на посадку. Вот он, родимый тринадцатый ряд. Но предрассудки, единожды прицепившись, сопровождают потом тебя довольно длительное время. Какая-то тетка крайне не убедительного вида поспешила выразить свою озабоченность, вызванную, судя по всему, глубоким материнским инстинктом.

- Вы садитесь на тринадцатый ряд! Не боитесь?

Мне что, теперь всему борту лекцию читать, чтобы по очереди не спрашивали?

- Ничуть, - сознаюсь я. – Максимум, что может случиться со мной – я разобьюсь. Но если я разобьюсь, вы все тоже разобьетесь. А вместе не скучно.

Слова мои должно быть прозвучали убедительно, по крайней мере, тетка перекрестилась и на протяжении всего полета в нашу сторону даже не смотрела.

- Только не говори мне, что совершенно не боишься смерти, - говорил Александр, поудобней устраиваясь в кресле.

- Совершенно не боюсь. А что ее бояться? Велика честь! Наша жизнь состоит целиком из новых ощущений, я бы сказал, это ее метафизическая суть. Все наши душевные и физические страдания - тоже суть ощущения. Проходит любовь – разочарование, теряешь палец – боль физическая, теряешь друга – боль душевная. Хотя, когда теряешь палец душевная боль тоже присутствует… А когда наступает смерть или же трагическая кончина, терминология зависит от того, менеджером какого звена ты был, ощущения пропадают окончательно и бесповоротно. Как по мне, так это не так уж и страшно. Другое дело, что факт твоей бесславной гибели станет очень сильным ощущением для энного количества людей. Им такой подарок представлять не хочется.

- Слава Богу, наличествуют у тебя еще остатки совести!

Прилетели в Питер, пока я бегал по аэровокзалу в поисках пива, Сашка умудрился завести знакомство с молодой супружеской четой, которая мило согласилась совершенно бесплатно довести нас до центра. Обещание свое супруги сдержали, высадили нас у парадной своего дома в нормальном таком центре.

- Там Московский вокзал, там – Витебский, там – Гостиный двор, - замахал руками парень. – Развлекайтесь.

И на том спасибо. Сразу же мой жадный взор стал скакать по фасадам, колоннадам, мансардам. Особенно изящен во всех отношения петербургский модерн. Высокохудожественная гармония дерева, стекла и металла, воплощенная…

- Стас, стой! – резанул мне слух Санин крик.

Меня сильно дернуло за руку, асфальт подскочил до уровня глаз, а еще через мгновение мимо меня пронеслось белое пятно – «жигули» шестой модели.

- Блядь! – только и смог выдохнуть я.

- Ты хотел сказать «спасибо» и «вот незадача», - дыхание Саньки тоже было сбито.

- Александр, войдите в положение, это был форс-мажор. Огромное человеческое спасибо!

- Ну, ладно.

Шли практически молча, все же Ленинградушка в каждый новый раз впечатляет так же, как и в предыдущий. А вот и витрина музыкального магазина, на переднем плане кичится белоснежный безладовый бас о шести струнах.

- Какая красавица, блядь! – тянет Шурик. – Ой. Это форс-мажор…

- Прощаю. Ты же мне простил. Теперь ведем спор честно.

Продолжили идти к Невскому все в той же восхищенной тишине. Потом Александр смотрит на меня, по глазам видно, что родилась у него великая по своей значимости мысль.

- Блядь, - говорит Александр.

Я выждал секунд пять, глаза не отвел.

- И? Зачем ты это сказал?

- Я не знаю.

- А кто, блядь, знает?

- Что-то, Стас, не очень у нас получается воспитывать в себе культуру. А еще… Я тут думал и ни к какому твердому решению не пришел. Где мы будем ночевать?

- Всегда можно пойти к… - опять и опять затрепетало в левой груди, узелок завязался в солнечном сплетении. – Я знаю. Будем у Тролля.

- У Тролля?

- Не у того тролля, что у стены тусуется. И не у того, который с Кловки. А у того, который брат…

- Все, понял.

Не без труда достали его телефон. Тролль был очень рад. Саня напомнил, что из вежливости надо бы купить бутылку. Быстро вспомнили, что Тролль бросил пить. Значит, надо хоть печенья какого приобрести. Но за бутылкой все равно зашли.

Немного слов о человеке, столь любезно согласившимся нас приютить. Тролль был нормальной центровой тусовщик. Потерянный тип, как и все центровые персонажи, металлист и пропойца. Его абсолютно правдивых жизненных историй хватило бы на книгу или, на худой конец, на сборник рассказов. Потом что-то в его сознании произошло, хотя ничего кардинального чисто внешне не случилось. Однако он помрачнел, ударился в сомнительную литературу, бросил пить и уехал одним хмурым утром в Петербург. Резюмирую: он вел жизнь веселого вакхического неудачника и променял ее на жизнь неудачника самого обыкновенного.

Пришли к Троллю. Как он был счастлив видеть знакомые лица! Должен сказать, что щеки и живот он себе наел приличные. Его рожа и волосы лоснились холеностью. Слабее он тоже не стал, могу поклясться, что услышал, как затрещали мои ребра, когда он заключил в свои нечеловеческие объятия.

Заварили чай, достали немного закуски и пару рюмок, разговорились. Как я и думал, никакого душевного коллапса у Тролля не было, это все просто очередная акция протеста против самого себя, вызванная провинциальной ленью, зацикленностью и беспомощностью.

Высоко философских бесед избежать не удалось, у Тролля был настоящий общительный голод. Тем более, что еще и умудрился увлечься философией. Причем философией недурственной, без пошлостей: Фихте, Гегель, Флоренский.

- И тут мальчик говорит, тыча пальчиком в сторону стрекозы, - возмущается наш друг, расхаживая по комнатушке, - «Похоже на вертолет!» Почему дети не знают простейшего, но от этого не менее прекрасного, природного? Дайте им общение с миром, не сажайте их напротив глухого стекла, откройте форточку, чтобы в нее залетела стрекоза!

И весьма символично открыл форточку

- Ничего тут страшного не вижу, - фыркнул Саня и опрокинул рюмку.

- Если в Москве открыть форточку, - поддакиваю в свою очередь, - шанс того, что в нее залетит вертолет, нежели стрекоза, намного больше.

А в нашу форточку залетел снежок. Тролль бросился к раме, открыл ее и начал орать в темень двора.

- Я вам сейчас устрою, сукины дети! Вот блядь, вы и вправду дети! Пошли прочь, сукины дети!

- Нет, решительно невозможно, - выговорил Санька, - хочу видеть волны Балтики. Пойдем, Стас. Дорогу знаешь?

- А что тут знать? Главное, найти Неву, а там уже логическими измышлениями…

Оставили Троллю на попечение лишнюю кладь, купили еще бутылку и пошли искать море. К Неве вышли без проблем, добрались до самого устья, спустились «на воду». К тому времени уже стемнело, но нам повезло, ночь выдалась лунная, а свет, исходящий от мегаполиса, кажется, добивал до Хельсинки. Пробираясь сквозь глубокий снег, мы не без гордости представляли себя первопроходцами и наблюдали удаляющийся город. Так, наверное, выглядит тундра: ни камня, ни деревца, только ровная снежная гладь. Если раньше нас еще сопровождали чьи-то запорошенные следы, то где-то через полчаса мы оставили позади последние признаки присутствия человека.

- Вперед, товарищ Беллинсгаузен! Нас дожидаются нехоженые тропы Чухонского залива! – декламирую я, используя ополивенную бутылку как маршальский жезл.

- Так точно, гражданин Амундсен!

Еще через неопределенный отрезок времени Петербург стал не более чем узкой светящейся полосой, а лед под ногами стал трещать.

- Дальше идти нельзя, к тому же вон через дюжину метров лед кончается, - говорю.

- Тогда сия бутылка будет монументом нашей отваге и настойчивости! – заявил Александр и воткнул пустую тару в снег.

- Можно сказать, что мы достигли пределов человеческих возможностей. Наше упорство будет вознаграждено памятью благодарных потомков! Лед еще немного утончится ближе к весне, и наше творение станет недостижимым! Что такое?

Я заметил, как нетрезвая улыбка сползла с лица Сани, сменившись полнейшим замешательством. А потом я тоже заметил: метрах в тридцати от ледяной кромки на отколовшейся льдине дрейфовал снеговик.

Дата добавления: 2015-08-03