В поисках древних кладов 14 страница

Так что теперь Клинтон расхаживал по палубе, как лев в клетке перед кормежкой, и через проход в коралловом рифе беспомощно метал сердитые взгляды на невольничий флот Омана, занимавшийся работорговлей вполне законным образом, ибо залив Элат являлся частью владений султана и был признан таковым правительством Ее Величества.

Первый приступ паники прошел, на берегу и возле дхоу никого не осталось, но Клинтон знал, что из-за глинобитных стен городка и из тенистой кокосовой рощи за ним следят тысячи внимательных глаз.

Он с горькой печалью подумал, что пора сниматься с якоря и уходить прочь. Сняв фуражку, холодными голубыми глазами он с вожделением смотрел на лежавшую перед ним награду.

Дворец Мохамеда Бин Салима, шейха Элата, являл собой некрашеное глинобитное здание в центре города. Единственным проходом в обнесенной парапетом стене были ворота, закрытые толстыми створками из резного тика, окованными бронзой. Они вели в пыльный внутренний двор.

Там, под раскидистыми ветвями старого бальзамического тополя, шейх вел тайное совещание с ближайшими советниками и эмиссарами его высочайшего повелителя — султана Занзибара. Обсуждаемые вопросы воистину были делом жизни или смерти.

Шейх Мохамед Бин Салим имел пухлое гладкое тело записного кутилы, ярко-красные губы сластолюбца и полузакрытые глаза сокола.

Он был сильно встревожен, его честолюбивый замысел навлек на него грозную опасность. Замысел этот был весьма прост: накопить в сокровищнице миллион золотых рупий. Он был уже близок к заветной цели, как вдруг его владыка, всемогущий султан Занзибара, послал эмиссаров, чтобы потребовать у шейха отчета.

Свой план шейх Мохамед начал осуществлять десять лет назад, сумев утаить султанскую десятину, и с тех пор из года в год уворованная сумма росла. Подобно всем жадным людям, один удачный шаг он считал сигналом для следующего. Султан об этом знал, ибо, несмотря на старость, был чрезвычайно хитер. Он знал, что недостающая десятина надежно сохраняется для него в сокровищнице шейха и что он сможет ее получить, как только пожелает. До поры до времени султан лишь из благодушия делал вид, что не знает о проделках шейха, пока тот не увяз в ловушке так глубоко, что, корчись не корчись, кричи не кричи, а обратно уже не вылезти. Султан ждал этого момента десять лет. Теперь он заберет не только то, что ему причитается, но и собственные сбережения шейха.

Последующее возмездие будет делом долгим. Начнется оно с битья палками по босым пяткам, пока все тонкие косточки не поломаются, и каждый шаг шейха, когда его поведут к султану, станет для него невыносимой мукой. Там ему прочтут окончательный приговор, который закончится узловатой веревкой из буйволиной кожи, затягиваемой все туже и туже вокруг его лба, пока соколиные глаза шейха не вылезут из орбит, а череп не треснет, как переспелая дыня. Султан очень любит такие зрелища, а этого он ждал десять лет.

Ритуал был известен обоим, и начинался он с вежливого визита султанских эмиссаров, которые сидели сейчас напротив Мохамеда Бин Салима под тополем, прихлебывали из латунных чашечек крепкий черный кофе, жевали желто-розовую засахаренную мякоть кокосовых орехов и холодными, бесстрастными глазами улыбались хозяину.

Вдруг эту леденящую атмосферу разорвали гонцы из гавани. Они простерлись ниц и бессвязно выпалили новость: в гавань вошел британский военный корабль, его огромные пушки угрожают городу.

Шейх молча выслушал гонцов и отпустил их, а потом повернулся к досточтимым гостям.

— Это дело серьезное, — начал он, радуясь, что сумел сменить тему разговора. — Благоразумно было бы взглянуть на этот странный корабль.

— У фаранджей договор с нашим господином, — произнес седобородый гость, — и они относятся к этому клочку бумаги с большим почтением.

Все кивнули, ни один из них не подал вида, сколь глубокое волнение наполнило грудь каждого из них. Хотя этот дерзкий народ удостаивал побережье лишь мимолетным вниманием, этого все же было достаточно, чтобы внушить им страх и опасения.

Несколько минут шейх размышлял, поглаживая густую курчавую бороду и полузакрыв глаза. Глубина нависшей катастрофы почти парализовала его, но теперь мозг снова начал работать.

— Я должен пойти к этому кораблю, — заявил он.

Раздался протестующий гул, но он поднял руку, призывая к молчанию. Он еще оставался шейхом Элата, и они волей-неволей должны дать ему высказаться.

— Я обязан удостовериться в намерениях капитана и немедленно послать сообщение нашему господину.

Клинтон Кодрингтон уже почти смирился с тем, что придется отдать команду поднять якорь. Несколько часов на берегу не было признаков жизни, и ничего поделать он не мог. Надежда на то, что удастся захватить стоящий на якоре европейский невольничий корабль, занятый погрузкой рабов, оказалась беспочвенной. Надо было давно поднимать паруса, солнце уже прошло полпути к закату, а ему не хотелось идти в темноте по опасному проливу, что-то удерживало его.

Он то и дело подходил к правому борту и оглядывал в подзорную трубу глинобитные дома с плоскими крышами среди пальм. Каждый раз его младшие офицеры выжидательно замирали, но капитан отходил с каменным лицом, не сказав ни слова, и они снова расслаблялись.

Но на этот раз, глядя в подзорную трубу, Клинтон заметил на берегу какое-то движение. На единственной пустынной улочке городка замелькали белые бурнусы. Клинтон ощутил странное возбуждение и поздравил себя. Из рощи к берегу направлялась небольшая депутация.

— Велите стюарду подготовить мой парадный мундир и шпагу, — приказал он, не опуская подзорной трубы. Делегацию возглавлял дородный араб в ослепительно белых одеждах и головном уборе, сверкавшем золотом. За ним слуга нес длинное развевающееся знамя, красно-золотой стяг султана.

— Примем его, как губернатора, — решил Клинтон. — Поприветствуем четырьмя пушечными выстрелами. — С этими словами он повернулся на каблуках и пошел в каюту переодеться.

Араб вылез из маленькой фелюги и, отдуваясь, взобрался на палубу. Ему помогали двое домашних рабов. Едва он ступил на палубу, как прогремел первый приветственный выстрел из пушки. Шейх испустил звук, похожий на ржание дикого жеребца, и подскочил в воздух на полметра. Румянец слетел с его лица, щеки приобрели пепельный цвет и затряслись.

В парадном мундире Клинтон был ослепителен — треуголка, синий с золотом китель, белые брюки и шпага. Он выступил вперед и взял шейха под руку, чтобы успокоить в продолжение приветственного салюта и не дать соскочить обратно в бешено раскачивавшуюся фелюгу, гребцы в которой пришли в не меньший ужас.

— Не угодно ли пройти сюда, Ваше Превосходительство, — промурлыкал Клинтон и, не ослабляя железной хватки на толстенькой руке гостя, быстро провел его в каюту.

Встала проблема перевода, но один из сопровождающих шейха немного говорил по-французски и кое-как по-английски. Уже почти стемнело, когда Клинтон сумел пробраться сквозь цветистое многословие родного языка Мохамеда Бин Салима, до неузнаваемости искаженное переводом. Когда до него дошел смысл, каюту словно озарил яркий свет, и Кодрингтона переполнила свирепая, воинственная радость.

Толстый шейх с мягкими красными губами, правитель Элата, просил у Ее Британского Величества защиты от несправедливости и притеснений султана Занзибара.

— Dites lui je ne peux pas — тьфу ты, скажите ему, я смогу защитить его только в том случае, если он объявит Элат свободным от султанского владычества, comprenez vous?[9]

— Je m'excuse, je ne comprends pas[10].

Утомительность переговоров сводила с ума, особенно если учесть, насколько Клинтону не терпелось вывести Элат из-под занзибарского подчинения.

Министерство иностранных дел выдавало всем капитанам Атлантической эскадры по борьбе с работорговлей чистые бланки договоров, составленные с соблюдением всех юридических формальностей. Их могли подписать все туземные вожди, военачальники, мелкие князья и царьки, которых удалось бы к этому склонить.

Начинались эти документы с заявления о взаимном признании суверенитета между правительством Ее Величества и нижеподписавшимся, далее шли составленные в туманных выражениях обещания защиты и свободной торговли, а завершался договор весьма конкретными словами о запрете работорговли и о предоставлении правительству Ее Величества права на досмотр, захват и уничтожение всех судов, занимающихся подобным промыслом в пределах территориальных вод нижеподписавшегося. Далее, военно-морскому флоту Ее Величества предоставлялось право высаживать войска, разрушать загоны, освобождать невольников, арестовывать работорговцев и осуществлять любые другие действия, необходимые для прекращения работорговли во всех землях и владениях нижеподписавшегося.

Адмирал Кемп в Кейптауне упустил из виду, что у капитана Кодрингтона имеется большой запас этих документов. Они предназначались исключительно для использования на западном побережье Африки к северу от экватора. Добрый адмирал весьма встревожился бы, осознай он, что отпускает своего самого блестящего, но излишне деятельного офицера на самостоятельное патрулирование с такими взрывоопасными документами.

— Он должен подписать здесь, — охотно объяснил Клинтон, — и я выдам ему чек Британского казначейства на сумму в сто гиней. — В договоре содержалось положение об уплате ежегодной дани в пользу нижеподписавшегося. Клинтон посчитал, что ста гиней будет достаточно. Он не был уверен, имеет ли право выписывать казначейские обязательства, но шейх Мохамед пришел в восторг. Он просил всего лишь о спасении жизни, а получил не только обязательство защиты со стороны этого прекрасного военного корабля, но и обещание звонкого золота. Со счастливой улыбкой, поджав толстые губы, он поставил длинную подпись под договором, возвещавшим его новый титул: «Князь и Верховный Правитель суверенных княжеств Элат и Рас-Тельфа».

— Хорошо, — коротко сказал Кодрингтон, скручивая свой экземпляр договора в трубочку и по пути к двери каюты перевязывая его лентой. — Мистер Денхэм, — крикнул он вверх по трапу. — Мне нужен десантный отряд, ружья, пистолеты, абордажные сабли и канистры с горючим. Завтра на рассвете сорок человек должны быть готовы к высадке! — Усмехаясь, он обернулся и сказал переводчику шейха: — Будет лучше, если Его Превосходительство сегодняшнюю ночь проведет на борту. Завтра утром мы в целости и сохранности доставим его на берег.

Шейха впервые пробрала дрожь: он начал кое-что понимать. У этого фаранджа холодные голубые глаза дьявола, не знающего пощады. «Эль-Шайтан, — подумал он. — Сам дьявол». И сделал знак для отвода дурного глаза.

— Сэр, разрешите сказать?

Тусклый свет нактоузного фонаря падал на лицо первого лейтенанта «Черного смеха». Тот, казалось, был чем-то смущен. До рассвета оставался еще час. Он поглядывал на шеренги вооруженных матросов, выстроившихся на баке.

— Говорите, что у вас на сердце, — подбодрил его Клинтон.

Лейтенант Денхэм не привык видеть капитана веселым и старался выражаться осторожно. По существу, его мнение было близко к взглядам кейптаунского адмирала.

— Если вы хотите заявить несогласие с моими приказами, лейтенант, — бодро перебил его Клинтон, — я с удовольствием занесу их в судовой журнал.

Сняв с себя таким образом ответственность за участие в военных действиях на территории иностранного государства, лейтенант Денхэм почувствовал себя значительно лучше. В ответ на слова Клинтона: «Я беру на себя командование десантным отрядом. В мое отсутствие вы будете командовать кораблем» — офицер порывисто пожал ему руку.

— Удачи вам, сэр, — горячо сказал он.

Они высадились на берег с двух шлюпок. Первым к берегу шел вельбот, за ним в двух кабельтовых следовала гичка. Как только вельбот коснулся дна, Клинтон выскочил в теплую, как кровь, воду, доходившую ему до колен. Следом за ним высадился вооруженный отряд. Капитан вытащил абордажную саблю и, хлюпая сапогами, повел группу из пяти человек к ближайшей дхоу.

Из кормовой каюты выглянул арабский часовой и прицелился ему в голову из длинного джезайля. Целился он в упор, и капитан инстинктивно отшатнулся. В тот же миг лязгнул затвор, с полки кремневого ружья из-под огнива и кремня полетели искры и вырвался дымок.

Он ударил клинком по стальному стволу, отбив его вверх в тот самый миг, когда через секунду после клацанья затвора грохнул выстрел. Слепящее облако дыма и горящего пороха обожгло ему лицо и опалило брови, и в считанных сантиметрах от его головы просвистел обрубок кованой ножки котелка. Когда дым рассеялся, часовой уже отбросил разряженное ружье, перескочил через борт дхоу и, спотыкаясь, мчался по песку к пальмовой роще.

— Обыщите ее и подожгите, — отрывисто скомандовал капитан.

Кодрингтон впервые улучил секунду и бросил взгляд на другие дхоу. Одна уже горела. В утренних сумерках ярко пылали языки пламени, поднимаясь высоко вверх и почти не дымя. Свернутый грот почернел, как сухой лист, слышался треск сухих досок корпуса и кормовой каюты. Его матросы прыгали в воду и двигались к следующему судну.

— Горит, сэр, — выдохнул боцман, и тотчас же в щеку Клинтона ударил порыв горячего ветра, а воздух над главным люком задрожал от жара.

— Пора уходить, — тихо сказал капитан и спустился по лестнице на утоптанный влажный песок. Пламя у него за спиной ревело, как дикий зверь в клетке.

Перед ними лежала самая большая дхоу водоизмещением в двести тонн, и Клинтон добрался до нее, на пятьдесят шагов опередив своих людей.

— Проверьте, нет ли кого-нибудь внизу, — приказал он.

Один из матросов вернулся на палубу, неся под мышкой шелковый молитвенный коврик.

— Отставить! — рявкнул капитан. — Никакого грабежа!

Матрос неохотно бросил драгоценную добычу обратно в люк, и пламя дохнуло жаром, принимая его, точно подношение Ваалу.

Когда они подошли к роще, все восемь дхоу на берегу яростно полыхали. Выгорая у основания, рушились короткие мачты, в языках пламени исчезали свернутые паруса. На одном из горящих судов со страшным грохотом взорвался бочонок с порохом, на несколько секунд над пляжем повис столб черного дыма, похожий на гигантского серого осьминога, потом его медленно отнесло за риф. Дхоу разлетелась вдребезги, обломки досок раскидало по пляжу, ударная волна погасила пламя.

— Был ли кто-нибудь на борту? — тихо спросил Клинтон.

— Нет, сэр. — Рядом с ним тяжело пыхтел боцман, пунцовый от волнения, с обнаженной абордажной саблей в руке. —Все доложили о прибытии.

Клинтон скрыл облегчение прохладным кивком и потратил несколько драгоценных минут, выстраивая отряд в боевом порядке, чтобы дать людям время перевести дыхание.

— Проверить ружья, — скомандовал он, и затворы защелкали. — Прикрепить штыки. — Металл лязгнул о металл, и на стволах «энфилдов» выросли длинные клинки. — Если мы и встретим сопротивление, то, думаю, только в городе.

Он окинул взглядом неровную шеренгу. Это не морские пехотинцы, не солдаты-«красномундирники», с мимолетной симпатией подумал он. Может быть, они не обучены ходить в строю, но это смелые люди, сильные духом, а не вымуштрованные для парадов марионетки.

— Тогда вперед.

Он взмахом руки повел их по пыльной улице между глинобитными домами с плоскими крышами. Над городом стоял запах древесного дыма и сточных вод, риса, вареного с шафраном, и прозрачного топленого масла.

— Подожжем их? — Боцман ткнул большим пальцем в сторону домов, окаймлявших улицу.

— Нет, мы здесь для того, чтобы их защищать, — сурово сказал Клинтон. — Они принадлежат нашему новому союзнику, шейху.

— Понимаю, сэр, — с озадаченным видом проворчал боцман, и Клинтону стало его жаль.

— Мы ищем загоны для невольников, — пояснил он.

Отряд плотным строем быстро шагал по улице. У развилки дороги они остановились.

Жара сводила с ума, тишина возвещала недоброе. В полном безветрии стих даже непрестанный шепот листьев в кокосовых рощах. Издалека, с берега, доносилось слабое потрескивание горящего дерева, над головой с хриплым карканьем кружили вездесущие африканские вороны, но ни в домах, ни в густых кокосовых рощах не было ни души.

— Мне это не нравится, — проворчал матрос, шедший за Клинтоном.

Тот хорошо его понимал. Моряк, сойдя с корабля, всегда чувствует себя не в своей тарелке, а здесь их всего сорок, они потеряли из виду берег и окружены тысячами невидимых, но от этого не менее опасных врагов. Клинтон сознавал, что ради эффекта неожиданности должен сохранять темп наступления, но постоял в нерешительности несколько мгновений и вдруг понял, что бесформенный, как мешок, предмет у обочины уходящей вправо дороги представляет собой человеческое тело, черное, обнаженное и мертвое. Это был один из рабов, затоптанный во вчерашней панике и оставленный лежать там, где упал.

Вероятно, дорога ведет к загонам, решил Кодрингтон.

— Тише! — предупредил он и, вскинув голову, прислушался к слабому шепоту неподвижного воздуха.

Так мог шелестеть ветер, но ветра не было, или огонь, но огонь был позади. Это отдаленный звук человеческих голосов, подумал он, множества, тысяч голосов.

— Сюда. За мной.

Они что есть мочи побежали по правой дороге и тут же попали прямо в приготовленную для них засаду. С обеих сторон сужающейся дороги грянул ружейный залп. Зацепившись за стволы пальм и орешников кешью, тяжелой перламутровой завесой повис пороховой дым.

В дыму мелькали неправдоподобные, закутанные в бурнусы фигуры нападавших. Они размахивали длинноствольными джезайлями или кривыми, как полумесяц, саблями и бешено кричали:

— Аллах акбар — Аллах велик!

Арабы вихрем обрушились на небольшой отряд моряков, зажатый в коридоре продольного огня на узкой тропе. Их не меньше сотни, мгновенно прикинул Клинтон, и наступают они решительно. Сверкали кривые сабли — вид обнаженной стали всегда холодит кровь в жилах.

— Сомкнуть ряды! — крикнул капитан. — Дадим залп, потом в дыму возьмем их в штыки.

Первая шеренга бегущих арабов наскочила прямо на вскинутые «энфилды». Клинтон не к месту заметил, что многие подоткнули полы бурнусов, обнажив ноги чуть не до бедер. Цвет их кожи варьировался от слоновой кости до табака, в первой шеренге виднелись седобородые морщинистые старики, они визжали и выли от ярости и жажды крови. Только что у них на глазах их жизненное достояние обратилось в кучки пепла на берегу. Из всего богатства им осталось только содержимое загонов, разбросанных среди кокосовых рощ и орешников кешью.

— Пли! — взревел Клинтон, и гулкий удар на мгновение оглушил его.

Ружейный дым застлал поле зрения и надолго завис в безветренном утреннем воздухе непроницаемым облаком.

— Вперед! — заорал Клинтон и повел отряд сквозь дым.

Он споткнулся о тело араба. Его тюрбан размотался и сполз на глаза, пропитанный кровью, как алое знамя султана, развевавшееся впереди в густом дыму.

Из дыма надвинулась чья-то едва различимая фигура. Капитан услышал свист кривой сабли, словно взмахнул крылом дикий гусь, и пригнулся. Лезвие просвистело в сантиметре над головой, ветер разметал пряди волос. Клинтон поднялся с колен и бросился на нападавшего.

С мертвящим влажным чавканьем острие клинка неохотно вошло в тело и скрипнуло о кость. Араб выронил ятаган и голыми руками ухватился за лезвие абордажной сабли. Клинтон откинулся назад и вытащил клинок из тела. Лезвие скользнуло по бесчувственным пальцам араба, с тихим хрустом лопнули сухожилия, он рухнул на колени, изумленно глядя на изуродованные руки.

Клинтон, помчался догонять свой отряд и обнаружил всех в роще. Люди разбрелись среди деревьев небольшими группами, смеясь и возбужденно крича.

— Они удирали, как лошади на скачках, сэр, — окликнул его боцман.

— «Гранд нэшнл», десять к одному на всех! — Он подхватил оброненное знамя султана и яростно замахал им, от волнения голова у него пошла кругом.

— У нас есть потери? — спросил Клинтон. Головокружительная эйфория битвы овладела и им.

Убийство араба не вызвало у него тошноту, а, наоборот, подняло настроение. В этом миг он был вполне способен вернуться и снять с убитого скальп. Вопрос, однако, отрезвил его.

— Джедроу ранен в живот, но может идти. Уилсону саблей задели руку.

— Отправьте их на берег. Они могут сопровождать друг друга. Остальные, вперед!

В полукилометре впереди они нашли загоны. Охрана разбежалась.

Загоны тянулись на километр вдоль берегов небольшого ручья, одновременно обеспечивавшего невольников питьевой водой и служившего сточной канавой.

Они были непохожи на загоны, которые Клинтон видел и разорял на западном побережье, — построенные европейскими работорговцами, те носили отпечаток распорядительного глаза белого человека. Здесь же стояли неказистые постройки из древесных стволов с неободранной корой, связанных веревками из пальмовых листьев. За внешним забором располагались открытые бараки с тростниковыми крышами, в которых скованные рабы находили убежище от солнца и дождя. Общим было одно: запах. Загоны опустошала эпидемия тропической дизентерии, и под навесами валялись разлагающиеся трупы. На пальмах и кешью терпеливо ждали своего часа вороны, канюки и другие стервятники, их черные бесформенные силуэты четко вырисовывались в яркой голубизне утреннего неба.

У самой воды Клинтон встретился с новым властителем государства Элат шейхом Мохамедом и проводил его по берегу. Наступающий прилив заливал кучки пепла, отмечавшие места последнего упокоения восьми прекрасных дхоу. Шейх неуверенно спотыкался, словно человек, находящийся в глубоком шоке, опирался на крепкое плечо домашнего раба и, не веря глазам, озирался по сторонам, разглядывая картины внезапно постигшего его бедствия. В каждой дымящейся кучке пепла ему принадлежала одна треть.

Дойдя до рощи, раскинувшейся неподалеку, он вынужден был остановиться и отдохнуть. Один из рабов поставил в тени резную деревянную табуретку, другой обмахивал его плетеным опахалом из пальмовых листьев, отгоняя мух и остужая разгоряченный лоб, от отчаяния покрытый тяжелыми каплями пота.

В довершение всего ему не хватало только нотации, которую на ломаном французском и упрощенном английском прочитал ему «Эль-Шайтан», британский морской капитан с дьявольскими глазами, а пересказал потрясенный, не верящий собственным ушам переводчик. Такие вещи можно произносить только хриплым шепотом, и шейх встречал каждое откровение тихим вскриком «Вай!» и закатыванием глаз к небу.

Он узнал, что деревенских кузнецов повытаскивали из кустов и заставили сбивать оковы с длинных шеренг растерянных невольников.

— Вай! — возопил шейх. — Неужели этот дьявол не понимает, что рабов уже продали и за них уплачен налог.

Клинтон спокойно объяснил, что, раз рабов освободили, их нужно отвести обратно в глубь страны и шейх обязан послать с ними стражу, чтобы в безопасности доставить бывших невольников домой, а по дороге предупредить встречные невольничьи караваны, что отныне все порты Элата закрыты для работорговли.

— Вай! — На сей раз глаза шейха наполнились непритворными слезами. — Он пустит меня по миру. Мои жены и дети будут голодать.

— Эль-Шайтан советует вам расширить торговлю копаловой смолой и копрой, — погребальным тоном пояснил переводчик. — И, в качестве вашего теснейшего союзника, обещает регулярно навещать вас на своем огромном корабле с многочисленными пушками и проверять, следуете ли вы его совету.

— Вай! — Шейх дернул себя за бороду так, что пальцы застряли в густых курчавых волосах. — С таким союзником возмечтаешь об обычных врагах.

Двадцать четыре часа спустя «Черный смех» отбыл в бухту Тельфа, в шестидесяти километрах севернее Элата. Никто не подумал предупредить стоявший в бухте невольничий флот о новой политике Элата, которому принадлежала эта местность.

Пять дхоу, стоявших на внешнем рейде, успели перерезать якорные канаты и затеряться в хитросплетении неглубоких проходов в коралловых рифах и отмелях к северу от бухты, что затруднило капитану «Черного смеха» организовать погоню.

Однако на берегу осталось еще шесть небольших суденышек, а на внутреннем рейде стояли четыре великолепные двухпалубные океанские дхоу. Две из них Клинтон Кодрингтон сжег, четыре новейших, самых больших корабля захватил, снабдил призовой командой и отправил на юг, на ближайшую британскую базу Порт-Наталь.

Через два дня на траверзе Кильвы Клинтон Кодрингтон устроил учения по стрельбе. Он выкатил все 163-миллиметровые пушки и открыл огонь с обоих бортов. Вода в бухте вскипела пеной и взвилась белыми фонтанами брызг. Грохот пушечных выстрелов отразился от далеких гор и прокатился по небу, как пушечное ядро, скачущее по деревянной палубе.

Такая демонстрация силы превратила местного султанского губернатора в трясущийся студень, и, чтобы доставить его на тайное совещание с капитаном канонерской лодки, пришлось на руках нести высокого сановника до вельбота «Черного смеха». Клинтон заранее заполнил и приготовил к подписанию бланки договора. Губернатора доставили на борт корабля и сообщили, что он является наследником престола, на который никогда не смел надеяться, и носителем титула, слишком грандиозного, чтобы он не принес ему некоторого воздаяния от человека, имя которого губернатор не осмеливался произнести.

Сидя у себя в кабинете в великолепном особняке Адмиралтейства, адмирал Кемп вглядывался в голубоватую дымку, окутывавшую Капскую равнину вплоть до далеких гор готтентотской Голландии. Он пропустил мимо ушей первые сообщения своего заместителя в Порт-Натале, надеясь, что это всего лишь бред безумца, что бедняга слишком долго служил в забытом Богом городишке и стал жертвой помешательства «Эль-Кафард», поражающего иногда людей, долго живущих в уединении.

Но с получением каждой следующей депеши с севера подробности прояснялись все ярче и стали слишком достоверными, чтобы от них отмахиваться. В бухту Порт-Наталь прибыла армада захваченных призовых судов, на сегодня она составила двадцать шесть больших дхоу, некоторые из них пришли с грузом рабов.

Лейтенант-губернатор Порт-Наталя в отчаянии просил адмиральского совета, что делать с этими дхоу. Рабов спустили на берег, освободили и сразу направили по контракту на работу в качестве подмастерьев к отважным джентльменам, пытающимся возделывать хлопок и сахарный тростник на целинных землях долины Умгени. Рабочей силы катастрофически не хватало, местные зулусы сельскохозяйственному труду предпочитали угон скота и пиво, так что губернатор с радостью принял освобожденных рабов, посланных ему Королевским военно-морским флотом. (Адмирал не вполне улавливал разницу между нанятыми по контракту подмастерьями и рабами.) Однако лейтенант-губернатор не знал, что ему делать с двадцатью шестью… нет, уже с тридцатью двумя захваченными дхоу. Пока губернатор диктовал отчет, в бухту вошла еще одна флотилия из шести судов.

Через две недели в Столовую бухту прибыл новый пакет. Одно из донесений было послано сэром Джоном Баннерманом, консулом Ее Величества на острове Занзибар. Другое послание прибыло лично от султана Оманского, копии его были отправлены в Министерство иностранных дел в Лондоне и, что весьма примечательно, генерал-губернатору Калькутты. Султан, очевидно, полагал, что в качестве представителя королевы Англии генерал-губернатор имеет некоторую юрисдикцию над Индийским океаном, который фактически был его палисадником.

Адмирал Кемп сломал печати на обоих пакетах с тошнотворным предчувствием надвигающейся беды.

— Боже правый! — простонал он, начав читать. — И пресвятой владыка Иисус, нет! — И позже: — Это уж чересчур, это какой-то кошмар!

Капитан Кодрингтон, один из самых младших капитанов в списках Адмиралтейства, похоже, взял на себя полномочия, которые заставили бы приумолкнуть Веллингтона или Бонапарта.

Он присоединил к британской короне обширные африканские территории, ранее составлявшие часть султанских доминионов. Он имел наглость вести переговоры с разнокалиберными местными князьками и сановниками сомнительных званий и полномочий, обещая взамен признание и полновесное британское золото.

— Боже правый! — с неподдельной мукой снова вскричал адмирал. — Что скажет этот зануда Палмерстон. — Убежденный тори, Кемп был невысокого мнения о новом премьер-министре от партии вигов.

Со времен волнений в Индии и произошедшего несколько лет назад восстания сипаев британское правительство стало очень осторожно относиться к возложению на себя дальнейшей ответственности за заморские территории и отсталые народы. Его указания были совершенно конкретны, а деятельность капитана Кодрингтона отнюдь не соответствовала проводимой политике.

Борьба за раздел Африки отодвигалась в будущее, а ныне внешнюю политику Великобритании определяли противники колониальных захватов — это адмирал Кемп, к сожалению, слишком хорошо знал. Как бы это ни пугало, но рассказ был еще далеко не полон, понял Кемп, вчитываясь в депешу консула. В горле его что-то с хрипом клокотало, лицо багровело все сильнее, глаза, спрятанные за очками в золотой оправе, наполнились слезами ярости и отчаяния.

— Доберусь я до этого щенка… — пообещал он себе.

Капитан Кодрингтон, похоже, объявил султану единоличную войну. Однако даже в порыве бешенства адмирала кольнула профессиональная гордость и удовлетворение размахом деятельности своего подчиненного.

Консул Ее Величества составил внушительный список из более чем тридцати инцидентов. Щенок штурмовал крепости, десантировался на берег, сжигая и разрушая загоны, освободил десятки тысяч невольников, захватывал невольничьи корабли в открытом море, уничтожал их огнем на якорных стоянках и вверг все побережье в смятение, достойное храброго Нельсона.

Дата добавления: 2015-08-03