ГЛАВА IV

В каком направлении может лежать четвертое изме­рение? Что такое движение? Два рода движения — движение по пространству и движение по времени, заключающиеся во всяком движении. Что такое время? Две идеи, заключающиеся в понятии време­ни. Новое протяжение пространства и движение по этому пространству. Время как четвертое измере­ние пространства. Невозможность понять идею 4-го измерения без идеи 5-го измерения. Идея движе­ния и «чувство времени». Чувство времени как гра­ница (поверхность) чувства пространства. Хинтон о законе поверхностей. «Эфир» как поверхность. Идея Римана о переходе времени в пространство в чет­вертом измерении. Настоящее, прошедшее и буду­щее. Почему мы не видим прошедшего и будущего? Жизнь на ощупь. Вундт о нашем чувственном позна­нии.

Мы установили по аналогии с отношением фигур двух измерений к фигурам трех измерений и пр., что тело четырех измерений можно рассматривать как след от движения тела трех измерений по на­правлению, в нем не заключающемуся, то есть что направление движения по четвертому измерению лежит вне всех трех направлений, которые возмож­ны в пространстве трех измерений.

Что же это за направление?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны по­смотреть вообще, не знаем ли мы движения по на­правлению, не заключающемуся в трехмерном про­странстве.

Мы знаем, что всякое движение в пространстве сопровождается тем, что мы можем назвать движе­нием во времени. Кроме того, мы знаем, что, даже не двигаясь в пространстве, все существующее веч­но движется во времени.

И одинаково во всех случаях, говоря о движении или об отсутствии движения, мы имеем в уме идею того, что было прежде, что стало теперь и что будет после. Иначе говоря, идею времени. Идея движе­ния, всякого, какого бы то ни было, а также идея отсутствия движения неразрывно связаны с идеей времени. Всякое движение и отсутствие движения происходит во времени и вне времени происходить не может. Следовательно, прежде чем говорить о том, что такое движение, мы должны ответить на вопрос: что такое время?

Время — это самая большая и самая трудная за­гадка, которая стоит перед человечеством.

Кант считает время такой же субъективной фор­мой нашего восприятия, как пространство, то есть он говорит, что мы сами создаем время для удоб­ства восприятия внешнего мира в зависимости от свойств нашего воспринимательного аппарата. Дей­ствительность непрерывна и постоянна. Но мы для того, чтобы иметь возможность воспринимать ее, должны расчленять ее на отдельные моменты, то есть представлять ее себе в виде бесконечного ряда отдельных моментов, из которых для нас всегда су­ществует только один. Иначе говоря, мы восприни­маем действительность как бы через узкую щель. И то, что мы видим в эту щель, мы называем настоя­щим, то, что видели, а теперь не видим, — прошед­шим, а чего совсем не видим, но ожидаем — буду­щим.

Рассматривая каждое явление как следствие другого или других — и, в свою очередь, как след­ствие, как причину третьего или третьих, то есть рассматривая все явления в функциональной зави­симости друг от друга, мы этим самым рассматри­ваем их во времени, потому что мы совершенно ясно и отчетливо представляем себе прежде при­чину и потом следствие, прежде действие, потом его функцию, и иначе представить не можем. И мы можем сказать, что идея времени неразрывно связана с идеей причинности и функциональной зависимости. Без времени причинность существо­вать не может, точно так же как без временинеможет существовать движение или отсутствие дви­жения.

Но наше представление о нашем «бытие во вре­мени» у нас до невероятия спутанное и неясное.

Прежде всего разберем наше отношение к про­шедшему, настоящему и будущему. Обыкновенно мы считаем, что прошедшего теперь уже нет. Оно прошло, исчезло, изменилось, превратилось в дру­гое. Будущего тоже нет. Его еще нет. Оно еще не пришло, не образовалось. Настоящим мы называ­ем момент перехода будущего в прошедшее, то есть момент перехода явления из одного небытия в другое. Только этот короткий момент явления для нас существует в действительности, раньше оно существовало в возможности, теперь будет су­ществовать в воспоминании. Но этот короткий мо­мент в сущности фикция. Он не имеет измерения. Мы с полным правом можем сказать, что настоя­щего не существует. Мы никогда не можем уло­вить его. То, что мы уловили, всегда уже прошед­шее.

Если мы остановимся на этом, то мы должны признать, что мира не существует. Существует толь­ко какая-то фантасмагория иллюзий, вспыхиваю­щих и гаснущих.

Обыкновенно мы не отдаем себе в этом отчета и не замечаем, что наш обычный взгляд на время приводит нас к полному абсурду.

Представим себе глупого путешественника, еду­щего из одного города в другой и находящегося на полпути между этими двумя городами. Глупый пу­тешественник думает, что город, из которого он вы­ехал на прошлой неделе, теперь уже не существует, от него осталось одно воспоминание: стены разруше­ны, башни упали, жители вымерли или разбежа­лись. А тот город, куда он должен приехать через несколько дней, тоже теперь еще не существует, но спешно строится к его приезду и в день его приезда будет готов, населен и устроен, на другой день после его отъезда, так же как и первый, будет разрушен.

Мы думаем о вещах во времени именно таким образом, — все проходит, ничто не возвращается! Весна прошла, ее уже нет.

Таким образом, строго говоря, для нас не суще­ствует ни прошедшего, ни будущего, ни настояще­го. Ничего не существует! А между тем мы жи­вем, чувствуем, думаем — что-то окружает нас. Следовательно, в обычном отношении к времени есть какая-то ошибка. Эту ошибку мы должны по­стараться найти.

Мы признали в самом начале, что нечто суще­ствует. Мы назвали это нечто миром. Как же мир может существовать, если он не существует ни в прошедшем, ни в настоящем, ни в будущем?

То представление о мире, которое мы вывели из обычного взгляда на время, делает мир похожим на непрерывно бьющий огненным фонтаном блестя­щий фейерверк, каждая искра которого вспыхива­ет на мгновение и гаснет, чтобы больше уже никог­да не явиться. Вспышки идут непрерывно одна за другой, искр бесконечное множество, и все вместе производят впечатление пламени, хотя в действи­тельности не существует.

Осень еще не наступила. Она будет, но сейчас ее нет. И мы не отдаем себе отчета, как это может появиться то, чего нет.

Мы движемся по плоскости и признаем реально существующим только небольшой круг, освещен­ный нашим сознанием. Все остальное за этим кру­гом, чего мы не видим, мы отрицаем, не хотим признать, что оно существует. Мы движемся по плоскости в одном направлении. Это направление мы считаем вечным и бесконечным. Но направле­ния перпендикулярного ему, тех линий, которые мы пересекаем, мы не хотим признать вечными и бесконечными. Мы думаем, что они уходят в небы­тие сейчас же, как мы прошли через них, а линии впереди нас еще не возникли из небытия. Если предположить, что мы движемся по сфере, по ее экватору или по одной из параллелей, то окажется, что мы всегда признаем реально существующим только один меридиан, те, которые сзади нас уже. исчезли, те, которые впереди еще не возникли.

Мы идем, как слепой, который ощупывает своей палкой плиты тротуара, и фонари, и стены домов и верит в реальное существование только того, до чего сейчас дотрагивается, что сейчас ощупывает. То, что прошло, уже исчезло и никогда больше не вернется! Чего еще не было, того сейчас нет. Он помнит дорогу, которую прошел. Ожидает, что и впереди будет такая же дорога, но он не видит ни вперед, ни назад, потому что он ничего не видит потому что орудие его познания — палка с крюч­ком — имеет определенную, очень небольшую дли­ну, и за этой палкой для него начинается небытие.

Вундт в одной из своих книг обращает внимание на то, что наши знаменитые пять органов чувств — это, в сущности, щупальцы, которыми мы ощупы­ваем мир вокруг себя. Мы живем на ощупь. Мы никогда ничего не видим. Всегда и все только ощу­пываем. При помощи зрительных труб и телескопов, телеграфов и телефонов мы немного удлиняем, так сказать, наши щупальцы, но не начинаем ви­деть. Мы не видим и поэтому никогда не можем убедиться в существовании того, чего не можем ощупать.

Поэтому мы и считаем реально существующим только тот круг, который в данный момент охваты­вают наши щупальцы. За этим кругом — тьма и небытие.

Но имеем ли мы право так думать?

Наша мысль не связана условиями чувственного восприятия. Она может подняться над плоскостью, по которой мы движемся; может увидать далеко за пределами круга, освещенного нашим обычным со­знанием; может увидать, что существует не толь­ко та линия, по которой мы движемся, а все ли­нии, перпендикулярные ей, которые мы пересека­ем, которые мы когда-либо пересекали и которые будем пересекать. Поднявшись над плоскостью, наша мысль может увидать плоскость, убедиться, что это действительно плоскость, а не одна линия. Тогда наша мысль может увидать прошедшее, на­стоящее и будущее лежащими на одной плоскости.

Она может опередить глупого путешественника, подняться на гору, увидать вдали город, в который он едет, и убедиться, что этот город не строится заново к его приезду, а существует сам по себе со­вершенно независимо от глупого путешественника. И она может посмотреть назад и убедиться, что башни не упали, что город продолжает стоять и жить, как стоял и жил до путешественника.

Она может подняться над плоскостью времени и увидать сзади весну и впереди осень, увидать одно­временно распускающиеся цветы и созревающие плоды.

Может заставить слепого прозреть и увидать до­рогу, которую он прошел и которая лежит перед ним.

Только мысль может дать нам настоящее зрение вместо того грубого ощупывания, которое мы те­перь называем зрением. Только мыслью мы можем видеть. И как только мы начнем видеть, мы не­пременно будем видеть прошедшее и будущее. Мы не видим прошедшего и будущего только потому, что ничего не видим, а только ощупываем, и то, что ощупываем, называем настоящим. Когда мы нач­нем видеть, прошедшее и будущее тоже станут на­стоящим. Это разделение времени на прошедшее, настоящее и будущее явилось именно потому, что мы живем на ощупь. Нужно начать видеть, и оно исчезнет

Прошедшее и будущее не могут не существо­вать, потому что если они не существуют, то не существует и настоящее. Непременно они где-то существуют, только мы их не видим.

Настоящее, если его противопоставлять прошед­шему и будущему, это самая нереальная из всех нереальностей.

Мы должны признать, что прошедшее, настоя­щее и будущее ничем не отличаются друг от друга, что есть только одно настоящее, но мы не видим этого, потому что в каждый данный момент ощу­щаем только маленький кусочек этого настоящего, который и считаем реально существующим, отри­цая реальное существование всего остального.

Если мы признаем это, то наш взгляд на все ок­ружающее должен сильно перемениться.

Обыкновенно мы рассматриваем время как от­влечение, сделанное нами при наблюдении реально существующего движения. То есть мы думаем, что, наблюдая движение или перемены отношений меж­ду вещами и сравнивая отношения, существовав­шие раньше, существующие теперь и могущие су­ществовать в дальнейшем, мы выводим идею вре­мени. Насколько этот взгляд правилен, мы увидим дальше.

Идея времени слагается из взглядов на прошед­шее, из взглядов на настоящее и из взглядов на будущее.

Относительно прошедшего и настоящего взгляды хотя и очень неясны, но однообразны. Что же каса­ется будущего, то относительно его существует большое разнообразие взглядов.

Нам необходимо рассмотреть теории будущего, как они существуют в уме современного человека.

Существуют две главные теории — предопреде­ленного будущего и свободного будущего.

Предопределенность доказывается следующим образом: говорят, что всякое будущее событие яв­ляется результатом прежде бывших и создается именно таким, а не другим вследствие известного направления сил, заключающегося в предшествую­щих событиях. Иначе говоря, это значит, что буду­щие события целиком заключаются в предшеству­ющих, и если бы мы знали силу и направление всех событий, бывших до настоящего момента, то есть знали бы все прошедшее, то мы этим самым знали бы все будущее. И иногда, зная хорошо на­стоящий момент во всех его деталях, мы действи­тельно можем предсказывать будущее. Если пред­сказание не оправдывается, мы говорим, что мы не все знали, что было, и действительно мы видим в прошедшем какую-нибудь причину, ускользнув­шую от нашего наблюдения.

Идея свободы будущего основывается на возмож­ности произвольных поступков и случайных новых комбинаций причин. Будущее считается или со­всем неопределенным, или определенным только отчасти, потому что в каждый момент рождаются новые силы, новые события, новые явления, ле­жавшие в скрытом состоянии, не беспричинные, но настолько несоизмеримые с причинами — как, на­пример, пожар большого города от одной искры, — что их ни учесть, ни соразмерить нельзя.

Эта теория говорит, что одно и то же действие может иметь разные результаты, одна и та же при­чина — разные следствия; и она приводит еще ги­потезу совершенно произвольных волевых актов че­ловека, вносящих полное изменение в дальнейшие события его собственной жизни и жизни других людей.

Сторонники предопределенности возражают, что волевые, не произвольные акты тоже зависят от каких-нибудь причин, делающих их необходимыми и неизбежными в данный момент; что ничего «слу­чайного» нет и быть не может; что мы называем случайным только то, причины чего не видим, бла­годаря нашей ограниченности, — и что различные следствия у причин, кажущихся одинаковыми, бывают оттого, что причины на самом деле различ­ны и только кажутся одинаковыми, потому что мы их недостаточно хорошо знаем и недостаточно хоро­шо видим.

Спор теории предопределенного будущего с тео­рией свободного будущего — это спор бесконечный. Ничего решающего ни та, ни другая теория сказать не может.

И обе теории одинаково кошмарны.

И при том и при другом взгляде на жизнь чело­века охватывает ужас. С одной стороны, полная холодная предопределенность: будет то, что бу­дет. Если человек глубоко проникнется этой идеей, то у него опускаются руки, он видит тщету, беспо­лезность, ненужность всех усилий, ничего изме­нить нельзя — то, что будет завтра, предопределе­но десятки тысяч лет тому назад. С другой сторо­ны, жизнь на каком-то острие иголки, именуемом настоящим, которое со всех сторон окружено без­дной небытия, путешествие в страну, которой еще не существует. Жизнь в мире, который каж­дый миг рождается и умирает, в котором никогда ничто не возвращается.

Раньше было указано, что разница мнений суще­ствует только относительно будущего; относительно прошедшего все согласны, что оно прошло, что его теперь нет — и что оно было таким, каким было.

В последнем лежит ключ к пониманию непра­вильности взгляда на будущее. Дело в том, что на самом деле наше отношение к прошедшему и буду­щему гораздо сложнее, чем нам кажется. В про­шедшем, сзади нас, лежит не только то, что было (или что мы видели), но и то, что могло быть (или то, чего мы не видали). Точно так же и в будущем лежит не только то, что будет (то есть что мы уви­дим), но и все то, что может быть (то есть то, чего мы не увидим).

Прошедшее и будущее одинаково не определены, одинаково существуют во всех возможностях и оди­наково существуют одновременно.

Временем мы называем расстояние, разделяю­щее события в порядке их последовательности и связывающее их в различные целые.

Это расстояние лежит по направлению, не зак­лючающемуся в трехмерном пространстве. Если мы будем мыслить это направление в пространстве, то это будет четвертое измерение пространства.

Оно отвечает всем требованиям, которые мы на основании предыдущих рассуждений можем предъя­вить к четвертому измерению.

Оно несоизмеримо с измерениями трехмерного пространства, как год несоизмерим с Петербургом. Оно перпендикулярно ко всем направлениям трех­мерного пространства и не параллельно ни одному из них.

Как вывод из всего изложенного мы можем ска­зать, что время, как оно обыкновенно берется, зак­лючает в себе две идеи: некоторого неизвестного нам пространства (четвертого измерения) и движе­ния по этому пространству. Наша постоянная ошибка заключается в том, что мы никогда не ви­дим двух идей во времени, а всегда видим только одну. Обыкновенно мы видим во времени идею дви­жения, но не можем сказать, откуда и куда и где или по какому пространству. Иногда, как, напри­мер, в тех теориях, которые раньше пытались со­единить с временем идею четвертого измерения, является идея какого-то пространства во времени, но вместе с тем допускается движение по этому пространству. Это требование нового времени, пото­му что движения вне времени происходить не мо­жет. И в результате время идет впереди нас, как наша собственная тень, отступая по мере того, как мы к нему подходим. Всякое представление о дви­жении совершенно спутывается. Потому что если представить новое протяжение пространства и воз­можность движения по этому новому протяжению, то время опять немедленно станет перед нами и заявит, что оно ровно столько же не объяснено, сколько не объяснено раньше.

Необходимо признать, что одним термином вре­мя мы обозначили, собственно, две идеи — «неко­торого пространства» и «движения по этому про­странству». Причем движения этого в действитель­ности не существует, а оно представляется нам су­ществующим только потому, что мы не видим пространства времени. То есть ощущение движения во времени (а движения не во времени нет) возни­кает у нас потому, что мы смотрим на мир как бы через узкую щель, видим только линии пересечения плоскости времени с нашим трехмерным простран­ством.

Таким образом, необходимо сказать, что глубоко неверна обычная теория, что идея времени выво­дится нами из наблюдения движения, и есть не что иное, как идея последовательности, наблюдаемой нами в движении.

Нужно признать как раз наоборот, что идея движения выведена нами из ощущения времени или из чувства времени, то есть из чувства или ощущения четвертого измерения пространства, но из неполного ощущения. Неполное ощущение вре­мени (четвертого измерения) — ощущение сквозь щелку — дает нам ощущение движения, то есть создает иллюзию движения, которого в действи­тельности нет и вместо которого в действительнос­ти существует только протяжение по непостижи­мому для нас направлению.

Четвертое измерение связано со «временем» и с «движением». Но мы не поймем четвертого изме­рения до тех пор, пока не поймем пятого измере­ния.

Нужно прежде всего понять пятое, чтобы понять потом четвертое.

Пятое измерение — это перпендикуляр к плос­кости времени, та высота, на которую должно под­няться наше сознание, чтобы одновременно увидать прошедшее, настоящее и будущее.

Это гора, на которую должен подняться путеше­ственник, чтобы увидать позади город, откуда он выехал вчера, и впереди город, куда он придет зав­тра.

Наше обычное сознание находится на плоскости у основания этого перпендикуляра. Поэтому оно не видит прошедшего и будущего; поэтому оно ничего не видит. Только поднимаясь над плоскостью чет­вертого измерения по направлению пятого измере­ния, наше сознание начнет охватывать взглядом изумительный мир прошедшего и будущего, лежа­щий по сторонам настоящего, тот мир, самое суще­ствование которого оно раньше отрицало.

Пятое измерение следует рассматривать не как лежащее вне сознания, а как свойство самого со­знания — ту линию или то направление, по которо­му должно расти сознание.

Прежде чем перейти к более подробному рас­смотрению отношений сознания ко времени, вер­немся еще раз к отношениям времени, к нашему трехмерному пространству.

Делая попытку посмотреть на время какнаобъект. Кант говорит, что оно имеет одно измере­ние; то есть он представляет себе время как бы линией, идущей из бесконечного будущего в беско­нечное прошедшее. Одну точку этой линии мы со­знаем. Всегда только одну точку. И эта точка не имеет никакого измерения, потому что то, что в обыкновенном смысле мы называем настоящим, есть только недавно прошедшее и иногда еще скоро будущее.

Так ли это в действительности? Можно ли ска­зать, что время имеет одно измерение?

Почти так, с той только разницей, что мы мо­жем считать у времени два измерения, а не одно. Линия первого измерения идет по порядку последо­вательности явлений в причинной зависимости, сначала причина, потом следствие: прежде, теперь, после. Линия второго измерения идет через одно­временные явления по пространству: теперь, те­перь, теперь. Это значит, что все наше пространство мы можем рассматривать как второе измерение времени.

Если мы на секунду отрешимся от идеи трехмер­ности пространства и возьмем его только как не­что, находящееся в известном отношении ко вре­мени, то мы увидим, что пространство можно рас­сматривать как линию, уходящую в бесконечность по направлению, перпендикулярному к линии вре­мени.

Представим себе любой момент — представим себе, что стрелка на наших часах показывает 12. В этот момент везде что-нибудь происходит, и это что-нибудь совершенно одновременно во всей Все­ленной, то есть лежит как бы на одной линии, пер-

пендикулярной к линии прежде, теперь и после. Во всей Вселенной этот момент называется теперь.

В Петербурге, в Москве, в Париже, в Мадрасе, на Луне, на Сириусе — все эти теперь совершенно одновременны, лежат на одной прямой. Всякий взятый момент будет один для всего пространства Вселенной, как будто через все пространство протя­нута одна линия или как будто все пространство вытянуто в одну линию, идущую перпендикулярно к линии времени из той точки, которую мы взяли, то есть из того момента, который мы взяли.

Таким образом, как в каждой точке простран­ства мы можем представить себе проходящую через эту точку линию времени, то есть как для каждой точки пространства мы можем представить себе прежде, теперь и после — прошедшее, настоящее и будущее этой точки, — точно так же в каждой точ­ке времени (в каждом моменте) мы можем предста­вить себе проходящую через эту точку линию, иду­щую по пространству.

Пересечение этих линий образует плоскость Все­ленной. То есть это значит, что Вселенную мы можем рассматривать как плоскость, двумя измерениями которой являются пространство Вселенной и время Вселенной, перекрещивающиеся во всякой точке.

Из этого мы можем вывести заключение, что время по своим свойствам тождественно с про­странством, как тождественны две линии, лежа­щие на плоскости. То есть это значит, что как в пространстве не могут внезапно вырастать, а долж­ны существовать заранее вещи, которые мы вдруг видим, так и во времени «события» существуют, прежде чем к ним прикоснулось наше сознание, и они остаются существовать после того, как мы от них отошли. Следовательно, протяженность вовремени есть протяженность по неизвестному про­странству, а не только расстояние, отделяющее одно от другого события.

Таким образом, пространство можно рассматри­вать как второе измерение времени, а время — как второе измерение пространства. Но так как мы только условно взяли пространство как линию и так как мы знаем, что пространство имеет три из­мерения, то, следовательно, время является чет­вертым измерением пространства.

Но время, как уже было указано, есть понятие не простое, а сложное. И это мы должны иметь в виду. Оно состоит из понятия неизвестного про­странства, уходящего в прошедшее и будущее, и кажущегося движения по этому пространству.

Нам необходимо рассмотреть вопрос о времени как о пространственном понятии, сопоставив с двумя нашими данными — Вселенной и сознанием.

Идея времени возникает при соприкосновении сознания с миром при посредстве чувственного восприятия. На это уже было указано. Именно благо­даря свойствам чувственного восприятия сознание видит мир как бы через узенькую щелку.

Из этого создаются два вопроса.

1. Почему сознание не видит в эту щелку всегда одного и того же? Почему за щелкой происходят перемены, создающие иллюзию движения, то есть каким образом и отчего перебегает по миру явле­ний фокус нашего сознания? При всем этом нужно помнить, что через эту щелку, через которую оно видит мир, сознание смотрит на себя как на часть мира и видит в себе перемены, подобные переменам во всем остальном.

2. Почему сознание не может расширить этой щели?

На эти вопросы мы должны постараться ответить.

Представим себе опять Вселенную в виде плоскости, два измерения которой составляют время и пространство. Если мы представим себе отношение нашего сознания к этой плоскости, то мы должны будем признать, что наше сознание живет, так ска­зать, на самой плоскости всегда в какой-нибудь точке пересечения линии времени с линией про­странства и никогда не поднимается над этой плос­костью. Если бы сознание могло подняться над этой плоскостью, то оно, несомненно, увидело бы под собой одновременно гораздо большее количе­ство событий, чем оно видит обыкновенно, нахо­дясь на плоскости. Как человек, поднимаясь на гору или взлетая на воздушном шаре, начинает видеть одновременно и сразу очень много вещей, которые нельзя одновременно и сразу видеть, нахо­дясь на земле, — в точке пересечения двух перпен­дикуляров, которыми измеряется поверхность зем­ли: например, движение навстречу друг другу двух поездов, между которыми должно произойти столк­новение; приближение неприятельского отряда к спящему лагерю; два города, разделенные горным кряжем и т. п., так и в этом случае сознание, под­нимаясь над плоскостью, на которой оно обыкно­венно живет, должно увидеть одновременно явле­ния, для обычного сознания разделенные полосами времени. Это будут такие явления, которые обыч­ное сознание никогда не видит вместе, как причину и следствие; работу и получение денег; преступле­ние и наказание; движение поездов навстречу друг другу и их столкновение; приближение неприятеля и сражение; восход и закат солнца; утро, день, ве­чер и ночь; весну, лето, осень и зиму; рождение, жизнь и смерть человека. Угол зрения при таком подъеме будет увеличиваться, момент будет рас­ширяться.

Если мы представим себе сознание, находящееся выше нашего сознания, обладающее большим уг­лом зрения, то это сознание будет в состоянии схва­тывать как нечто одновременное, то есть как мо­мент, все происходящее для нас в течение извест­ного времени — минуты, часа, дня, месяца. В пре­делах своего момента такое сознание не будет в со­стоянии разделить прежде, теперь и после, — все это для него будет теперь.

Свойства «времени», выводимые из всего преды­дущего, позволяют нам рассматривать Вселенную как плоскость, которая, если на нее посмотреть в одном направлении, является пространством, а в другом направлении — перпендикуляром к перво­му — временем. При этом всякое движение по на­правлению пространства является движением по направлению времени, то есть перемена в простран­ственных отношениях является переменой во вре­менных отношениях — далее тогда, когда мы этого не замечаем.

Это происходит, вероятно, потому, что простран­ство и время только очень условно могут быть изображены в виде плоскости. В действительности их отношение необыкновенно сложно. Простран­ство имеет протяжение по трем измерениям. Вре­мя перпендикулярно к каждому из них. Всякая перемена в пространственном положении является переменой в положении во времени.

И мы с полным правом можем сказать, что не «время» выводится из «движения», а движение ощущается благодаря чувству времени. У нас есть это чувство, поэтому мы ощущаем движение. Не будь у нас чувства времени, мы бы не ощущали дви­жения. Самое же «чувство времени» есть в сущности граница или поверхность нашего «чувства простран­ства». Там, где кончается «чувство пространства», начинается «чувство времени». Мы выяснили, что «время» по своим свойствам тождественно с «про­странством», то есть оно имеет все признаки протя­жения пространства. Однако мы не ощущаем его как протяжение пространства, а ощущаем как вре­мя, то есть как нечто специфическое, не передавае­мое другими словами, неразрывно связанное с движением. Эта неспособность ощутить время про­странственно проистекает от того, что чувство вре­мени есть туманное чувство пространства чув­ством времени мы смутно ощущаем новые характе­ристики пространства, выходящие из сферы трех измерений.

Известный математик Риман понимал, что в вопросе о высших измерениях время каким-то об­разом переходит в пространство, и он рассматривал материальный атом как вступление четвертого из­мерения в пространство трех измерений.

В одной из своих книг Хинтон очень интересно говорит о «законах поверхностей».

Отношение поверхности к телу или тела к высше­му телу часто встречается в природе.

Поверхность есть не что иное, как отношение меж­ду двумя вещами. Два тела касаются друг друга. Поверхность есть отношение одного к другому.

Если наше пространство находится к высшему пространству в таком же отношении, как поверхность к нашему пространству, то, может быть, наше про­странство действительно есть поверхность, то есть место соприкосновения двух пространств высшего по­рядка.

Интересно заметить следующий факт, что на по­верхности жидкости действуют законы, отличные от тех, которые действуют внутри жидкости. Суще­ствует целая серия фактов, сгруппированных вмес­те под названием «поверхностных натяжений» (surface tensions), которые играют большую роль в физике и управляют свойствами поверхностей жидкостей.

И очень легко может быть, что законы нашей Все­ленной есть «поверхностные натяжения» высшей Вселенной.

Если рассматривать поверхность как нечто, лежа­щее между двумя телами, то, конечно, она не будет

иметь веса, но будет служить для передачи вибраций из одного тела в другое. Она не будет похожа ни на какое другое вещество, и от нее никогда нельзя будет избавиться. Какую бы совершенную пустоту ни образовали между двумя телами, в этой пустоте будет столько же этого неизвестного вещества (то есть поверхности), сколько было раньше.

Материя будет свободно проходить сквозь эту сре­ду. Вибрации этой среды будут разрывать на куски части материи. И невольно будет выведено заключе­ние, что эта среда не похожа ни на какую другую материю. Она обладает свойствами, трудно примиримыми между собою.

Нет ли в нашем опыте чего-нибудь соответствую­щего этой среде?

Не представляем ли мы себе среды, через которую свободно проходит материя, но которая, однако, своими вибрациями может разрушать комбинации мате­рии, не представляем ли мы себе такой среды, которая находится во всякой пустоте, проникает все тела и при этом невесома и неощутима?

(«Вещество», обладающее всеми этими свойствами, нам известно, и мы называем его «эфиром»... Свойства эфира являются постоянным объектом научных исследований. Но ввиду всех высказанных соображений интересно было бы посмотреть на мир, предполагая, что мы не погружены в эфир, а, так сказать, стоим на нем; причем «эфир» является толь­ко поверхностью соприкосновения двух тел высших измерений.

Хинтон высказывает здесь необыкновенно инте­ресную вещь и сближает идею «эфира», которая в материалистическом или даже энергетическом по­нимании современной физики совершенно бес­плодна и является только тупиком, с идеей «времени». Эфир, прежде всего, не вещество, а только «поверхность», «граница» чего-то. Но чего же?

Опять не вещества, а только граница, поверх­ность, предел одной формы восприятия и начало другой...

Одной фразой здесь ломаются стены и заборы материалистического тупика, и перед нашей мыс­лью открываются широкие горизонты неизведан­ных полей.

Дата добавления: 2015-08-03