ГЛАВА 44

...Когда рыцарь с обеспамятевшей Аннушкой на руках скрылся за поворотом, зеркальце померкло — было, видать, с норовом или же нуждалось в отдыхе.

Лука рыдал.

— Горе мне, слабому и беззащитному! Где тот герой, что вызволит мою любимую?

Притихший Ничевок прошептал:

— Тронулась наша девка: уже и слова путает! Намаемся мы с ней, дяденька Тиритомба! Давай‑ка загоним её первому попавшемуся барину за хорошие деньги, а сами пойдём, куда дедушка поведёт!

Предательские ребячьи речи вернули несчастного атамана в ум.

— Замолкни, недоросль! Вот я самого тебя ужо продам!

— Кое в чём юнец прав, — сказал поэт. — Вы, барышня, не расстраивайтесь. Не всё ещё потеряно. С нами тело великого волшебника. С нами грозное оружие — демон в сумке. У нас есть цель...

— Какая? — спросил атаман, отводя от глаз промокший рукав.

Тиритомба задумался. Он поглядел вдаль, на раскисшую дорогу, по которой еле‑еле ползла чья‑то телега.

— Во‑первых, найти Аннушку. Во‑вторых, уничтожить Римского Кесаря, оставшись при этом в живых...

— Не получится, — замотал распущенными косами Радищев.

— Это почему же?

— В живых не останемся, — просто сказал Лука. — Потому что тогда и мира нашего не будет, а в том, другом, ещё неизвестно, родимся ли мы...

— Да ты бредишь, — вздохнул арап — к вящему удовольствию Ничевока.

— Если бы... Я всё понял. Тот, Кто Всегда Думает О Нас, действительно существует. А когда он перестанет думать — тут‑то всё и провалится в тартарары... Я‑то полагал, что это мудрый синьор Джанфранко...

— А на самом деле? — вскинулся Тиритомба.

— А ты не понял?

— Не понял... — заморгал поэт.

— Мир держится волей Кесаря. Синьор Джанфранко — всего лишь подрядчик, к тому же не слишком удачливый...

— Не срами дедушку! — возмутился Ничевок. — Вы, дураки, дрыхли, а я ещё с ним разговаривал, он мне много чего рассказал...

— И чего же он тебе рассказал, обглодыш?

— Это наше дело! — гордо отвечал Ничевок. — Раз обглодыш — значит, нечего и спрашивать... Эй, смотрите, дедушка тревожится!

Атаман и арап головы повернули к дубу. Ветви могучего древа тряслись, как под большим ветром. Безглавец дёргался, стараясь освободиться.

— Сейчас пойдём, деда! Я их палкой подыму! — малец побежал к своему покровителю.

— В самом деле, идти надо, — сказал атаман и на всякий случай ещё поглядел в зеркальце.

— Зачем идти, друг мой? Подождём ту телегу — быть может, добрый поселянин согласится подвезти нас хотя бы до ближайшего контрольного пункта...

— Подождём, — кивнул Радищев. — Только не нравится мне всё это.

— Что именно?

— Да всё. И ливень этот неурочный с ясного неба... Ты хоть раз в жизни видел такое?

— Не видел, ну и что? Я много, чего не видел, а оно есть...

— Знаешь что? — сказал атаман. — Я всё‑таки гляну напоследок, что там Кесарь поделывает. Он‑то первый должен заметить, что в мире ка‑

И обратился к зеркальцу:

— О любезное зерцало! Не покажешь ли нам Кесаря Римского?

Зеркальце замутилось, прояснилось, и в нём обнаружился искомый Кесарь. Лука даже невольно, по‑девичьи, залюбовался зиждителем мира: о таких ненаглядных зеленоглазых дролечках всякая мечтает — хоть деревенская дурочка, хоть блистательная фрейлина...

Зеленоглазый дролечка Римский сидел за длинным столом. Перед ним на особой подставке стояло большое, с тарелку, увеличительное стекло, как бы выломанное из очков гиганта. Стекло, судя по устройству подставки, могло вращаться в раме. Чуть подальше стоял плоский короб, в котором бегали два ёжика.

Кесарь смотрел не в стекло и не на ёжиков, а на собственные руки с вывернутыми вверх ладонями. Руками он делал какие‑то таинственные движения, словно бы переливал нечто из чаши в чашу...

— Колдует... — прошептал Лука. — Ну, сейчас он нам наворожит...

— Да, он пронзает мыслию само мироздание и решает, где отныне располагаться небесному своду: сверху или снизу! — догадался Тиритомба, заглядывая в зерцало через атаманово белое плечико.

— А вот и нет, а вот и нет! — торжествующе заорал оголец Ничевок. — Эх вы! Просто дядька сидит и от большого ума соображает, как это ёжики плодятся: и так колко, и так колко!

На такую трактовку зерцало, видимо, обиделось и вновь помутнело, а Ничевок был удостоен новой затрещины.

— Всё испортит! — возмутился Лука. — Налаживай теперь!

— А чего там налаживать, — махнул рукой малец, словно бы и не заметивший затрещины. — Зеркальце надо не за пазухой держать, а на солнышке, только и всего. Его солнышко кормит...

— Тебе‑то откуда знать? — насторожился Лука.

— Да уж знаю! — приосанился Ничевок.

— Какой сообразительный! — сказал поэт. — Всё ему ведомо. Видно, не зря его маэстро приметил и приголубил. Я всегда верил в творческие силы простого народа... Синьор Джанфранко, полагаю, ведёт его точнёхонько в Сорбонну!

— Тогда нам не по пути, — вздохнул Радищев. — Чего мы в Париже не видели? Точно ли там живёт тот рыцарь, что похитил Аннушку? И отчего у него борода посинела?

— Так ведь про то нам и писал безглавый гений: Барба Адзурра! — вспомнил арап. — У рыцаря сего якобы какой‑то ключ имеется...

Но не успели друзья осмыслить и обсудить этот вопрос: телега, влекомая клячей, приблизилась настолько, что стало возможно разглядеть и седоков.

Лука нежно и томно застонал в бессильном бешенстве.

В телеге тряслись осточертевшие панычи‑предатели, нунции‑легаты.

— Да когда же вы кончитесь! — плюнул атаман.

Кляча с видимым облегчением встала.

Панычи приподнялись со своего соломенного одра страданий и громко закричали:

— Пани Анна! Наконец‑то! Пан Тиритомба! Как мы рады, что вы живы!

— А уж как мы‑то рады. — проворчал арап. — Узнали, сволочи. Не хотел поэт рубить вас на строфы, да, видно, придётся...

— Цо то за сличный хлопец с паньством? — живо заинтересовался Яцек Тремба.

Недашковский же скривился в припадке жгучей ревности.

Но сличный хлопец глядел вовсе не на панычей.

— Вы что с лошадью сделали, изверги? — заорал он. — Вы её кормили или сами всё её сено сожрали?

С этими словами Ничевок подбежал к телеге и принялся распрягать клячу.

— Нечего, ничего, маленькая, — приговаривал малец. — Вон травка‑то нынче какая после дождичка сочная!

— Не касайся до коня, лайдак! — вскричал Недашковский.

Ничевок освободил клячу и хлопнул её по крупу ладонью. Кляча тут же отбежала от телеги, нашла подходящее место и жадно стала собирать губами зелёные стебли.

— Что вы здесь потеряли? — хрипло сказал атаман. — Где все остальные? Где фрау Карла, где дон Хавьер, где солдаты? Где контрольный пункт, который должен быть тут, возле дуба?

— Катастрофа, ясна пани! — сказал Тремба. — Все сошли с ума. Они далеко впереди — ловят Лоренцо Берья. Запрещённые легенды — то чистая правда.

— Какой Лоренцо? — спросил ошеломлённый арап. — Ведь он всего лишь плод поэтического воображения!

— О, если бы так! — Недашковский даже руки вскинул к небу. — Тот дурной монах, что сопровождал вас, и есть Лоренцо Берья! А ведь владыка наш полагал его давно умершим!

— Ну‑ка, ну‑ка, — сказал Радищев. — Девушка я деревенская, хоть и знатного роду, премудростей ваших не превосходила. Выкладывайте всё, что знаете, не то сейчас прикажу верным моим пажам вас высечь!

Панычи задрожали так, что даже телега затряслась.

— Не надо, проше пани! Всё скажем!

— Слушаю, — атаман высокомерно вздёрнул свою изящную гордую головку.

— Пани Анна... — вкрадчиво начал Тремба.

— Встать! — внезапно даже для себя воскликнул поэт. — Вы с прекрасной дамой разговариваете! Развалились тут у меня!

Панычи вмиг забыли про свои болезни, скатились с телеги и на всякий случай попадали в ноги Луке, норовя при этом облобызать подол сарафана.

— Пани Анна, — всё так же вкрадчиво сказал Тремба. — То не паж с вами и вовсе не мальчик.

То разбойник Тиритомба — правая рука трусливого и подлого атамана Луки Радищева, которого мы вывели на чистую воду. И увязался он за вами лишь с целью грабежа, а возможно, ещё и насилия с убийством. Почитайте‑ка его стихи — и вы ужаснётесь! То певец крови и злодеяний!

Лука с трудом переварил оскорбления и жестом остановил паныча.

— Если вы ещё раз, — сказал он, — оскверните своими лживыми устами имя народного заступника, вам не миновать хворостины или чего похуже. Нынче я не в настроении — у меня дни такие тяжёлые. Поэт уже во всём признался мне под пыткой и во всём раскаялся. Вы говорили про дела Кесаря — вот и продолжайте.

— Як Кесаря кохам! — Тремба ударил себя в грудь. — То, что мы говорили паньству разбойникам в лесу, была, верно, чистая пропагация. Но настал час истины, провозвещённой нам Внуком Святым, что спустился к нашему каравану с небес. Беда, беда великая!

Лука снова прервал паныча.

— А ну‑ка пойдём к дубу — там вас кое‑кто ждёт. Пусть и он послушает. Да не вздумайте падать в обморок!

Как ни крепились папские легаты, а в обморок всё же рухнули — пришлось их водой отливать.

Привязанный синьор Джанфранко снял с плеч горшок и взял его в руки, чтобы лучше слышать. Видимо, безумие его исчезло вместе с головой.

Дрожащий Тремба поведал, что Лоренцо Берья — вовсе не легенда, что кондотьер с таким именем существовал и считался самым искусным воином во всей Италии и в деле своём соперничал с самим Кесарем. И что Лоренцо, в отличие от них, панычей, и даже от сличной паненки Анны, есть настоящий человек из прежних времён, каких во всём мире насчитывался от силы десяток. Поначалу злодей Лоренцо был верным соратником Князя‑Папы, ведь это именно он завоевал для Кесаря все европейские страны...

— Постой, — вмешался поэт. — Как это так — настоящий? А мы кто?

— Потом растолкую, — нетерпеливо сказал атаман. — Продолжай, мерзавец.

Мерзавец продолжил, бросая испуганные взгляды на тело синьора Джанфранко. Он рассказал и о том, как завистливый и коварный («Коварней самого Кесаря, моя пани!») Лоренцо организовал заговор, в который втянул и сестру Кесаря, прекрасную Лукрецию. Лукреция же вовсе не померла родильной горячкою, как повсеместно считалось, но скрывалась под чужим именем в женском монастыре. Ей без труда удалось обольстить мудрого Джанфранко да Чертальдо, который до того самозабвенно пособлял непревзойдённому Чезаре Борджа в деле мироустройства, и смутить великий ум к измене. О нет, заговорщики вовсе не собирались вернуть мир к ужасным порядкам, царившим до Возрождения Кесарева, — они хотели только устранить самого Кесаря...

— А то ж не можно! — брызгая слюною, кричал Тремба. — Не можно поразить Князя Мира Сего! Подлый же Джанфранко...

При этих словах безглавец изловчился и достал носком сапога до панычёвых рёбер.

Тремба проворно откатился в сторону и открыл рот:

— Так это...

— Да, — сказал Радищев. — Ты наконец‑то догадался.

Тремба, попутно кляня себя за куриные мозги и крепость заднего ума, сообщил, что достойнейший и высокоучёнейший синьор да Чертальдо счел за благо сменить своего работодателя. Увы, из затеи ничего не вышло, и Тёмный Кесарь прилюдно поразил Лоренцо Берья копьём в самое сердце, а тело приказал бросить собакам («Кто ж то знал, что он выживет!»). Прекрасная Лукреция и премудрый Джанфранко бежали и бесследно исчезли в степях и лесах Великой Тартарии. Кесарь объявил за их головы великую награду, а мир так и остался недоделанным...

— Дальнейшее я примерно знаю, — сказал атаман. — Но вот с вами‑то что произошло, куда контролёры подевались?

— Так я же говорю пани, что с небес слетел Внук Святой и велел всем искать злодея Лоренцо, оставив прежние дела!

— Выходит, он ещё и говорящий — Внук Святой? — подал голос и арап.

— Так, пан разбойник! Голосок у него негромкий, но приятный, как бы писклявый...

— А я‑то полагала, — сказал красавица Лука (и со страхом отметил, что впервые говорит о себе в женском роде без запинки, хотя бы и мысленной), — что это всего лишь обычный ручной нетопырь, разве что белый...

— Ни, слична пани! То великого разума креатура! Внук Святой нам объявил, что Кесарь ныне погружён в глубокие размышления и за недосугом поручил дела именно ему, Внуку, вот он и летает, оповещая верные Кесарю сердца о том, что Лоренцо Берья жив и плетёт новые козни! Что он таки обезглавил синьора Джанфранко и теперь спешит, воспользовавшись его головой, урядить мир по‑своему...

— Так он вроде бы должен спешить в Рим, чтобы поклониться Кесарю головой мудреца... — сказал Радищев и задумался.

— О нет, ясная пани Анна! Берья знает, что не будет ему ни награды, ни прощения! Поэтому все так и всполошились!

— Кто — все? И почему всполошились?

— Как же пани не понимает? — досадливо сказал Тремба. — Ведь если злодею удастся склонить голову к сотрудничеству, грядут великие перемены, а кому они нужны? Нам, например, вовсе не нужны, мы тут уже с Недеком и к свадьбе начали готовиться...

— И что — посланцы Совета Европы тоже ищут голову?

— Так, пани Анна! Они здрайски бросили нас, больных и недужных, вскочили на коней и помчались в разные стороны!

— И фрау Карла? — с надеждой спросил Тиритомба.

— Нет, эта швейцарская курица всецело занята своими амурными делами, — — скривился Недашковский. — Она с этой... с этим... с ужасным трансвеститом! Они отстали, но скоро, вероятно, будут здесь...

— Синьор Джанфранко, — обратился Лука к премудрому телу, — всё, что плел тут этот ватиканский висельник, — правда?

Синьор Джанфранко вернул корчагу на плечи и сделал неопределённый жест рукой — дескать, кое‑где правда, а кое‑где брешет, гад, напропалую.

— Я так и думал, — вздохнул атаман. — Только что же нам‑то делать?

Вместо ответа маэстро поднёс к горшку указательный палец и стал делать им вращательные движения.

— Просит дырку проделать, — догадался поэт. — Только разве можно проделать в корчаге дырку? Она же разобьётся!

Дата добавления: 2015-08-03