Глава 24. — Что? Что вы от меня хотите?

— Что? Что вы от меня хотите? — Переспросила Кэди, обхватив ладонями кружку горячего кофе и удивленно глядя на Тарика Джордана. Этим ранним утром они оказались совершенно одни в окружении дикой, но прекрасной природы Колорадо.

— Побездельничать, — с улыбкой подтвердил он. — Забыть о делах. Взять выходной.

— Я не могу, — пробормотала ошеломленная Кэди. — Я ведь понятия не имею, что сейчас поставлено на карту. От меня зависят люди. Их жизни. Они ждут меня. Я должна…

— Они ждали больше ста лет, так что такое один день? — Он помолчал. — Мисс Лонг, неужели вы никогда не веселитесь?

При одной мысли об этом перед глазами Кэди промелькнула тысяча сцен: вот она приходит домой из школы и помогает матери Джейн по хозяйству, вот она готовит для чужих людей в выходные. Потом учеба днем и плюс курсы по вечерам и обслуживание вечеринок, чтобы оплатить учебу. А потом были «Луковица» и Грегори. Его представление о «веселье» сводилось к тому, чтобы Кэди готовила человек на двадцать пять гостей, которые в один прекрасный день могут вдруг оказаться полезными в его политической карьере. Потом Ледженд и самое яркое воспоминание: постоянное чувство страха из‑за того, что она никогда не вернется домой. После этого она переживала из‑за работы, а теперь…

Она отбросила эти мысли, услышав, что Тарик смеется, и покосилась да него.

— Прокручиваете в голове события своей жизни? — поинтересовался он, и, увидев, как расширились при этих словах глаза Кэди, улыбнулся. — Мисс Лонг, если у вас создалось впечатление, что я могу читать ваши мысли, так это потому, что я, похоже, действительно на это способен. Мой отец верил, что детство — это подготовка к стрессу взрослой жизни, а поскольку предполагалось, что в один прекрасный день я начну распоряжаться миллионами, он проследил, чтобы все мое детство прошло в школьных стенах. После этого на мои плечи свалилась полная ответственность за компанию Джорданов. Думаю, в моей жизни было столько же веселья, сколько в вашей. Что скажете, если мы возьмем выходной?

— Чего вы хотите от меня добиться? — с подозрением спросила она.

— Всех ваших несметных богатств, — улыбнулся он, так что Кэди расхохоталась.

— Все мои несметные богатства уместились бы у вас в кулаке, — сказала она. — Мне — тридцать лет, и у меня ничего нет. В настоящее время у меня нет даже работы. Он недоверчиво хмыкнул.

— Неужели вы собираетесь меня убедить, что шеф‑повар с вашей репутацией не имеет сотен предложений о работе?

— Несколько, — скромно призналась Кэди, заглядывая в чашку с кофе. Он сам размолол зерна и не позволил ей ни к чему прикасаться, пока готовил лепешки из гречневой муки.

— Пойдемте, — протянул он ей руку. — Давайте оба возьмем выходной.

Посмотрев на него, Кэди почувствовала, как по спине пробежали мурашки: этот жест она тысячи раз видела в своих снах. В тот же момент тень упала на нижнюю часть его лица, но глаза его сверкали в свете солнца, пробивающегося сквозь листву.

— Соглашайся, хабибби, — прошептал он.

Кэди догадалась, что это какое‑то ласковое обращение на неизвестном ей языке. — На сей раз ты можешь до меня дотянуться.

Сердце и рассудок Кэди вступили в неравную борьбу. Она помнила, что всякий раз, когда во сне пыталась дотронуться до его руки, ей это не удавалось. Теперь она снова, сначала очень неуверенно и осторожно, протягивала ему руку. Пальцы их сблизились, она улыбнулась и вложила свою ладонь в его.

Тарик облегченно рассмеялся, подхватил Кэди и закружил ее. Они смеялись вместе, он кружил и кружил ее, и волосы Кэди обвивались вокруг них.

Кэди первой пришла в себя и попыталась его оттолкнуть.

— Мистер Джордан, — сказала она. — Думаю, нам следует…

По‑прежнему улыбаясь, он опустил ее на землю, но не убрал рук с ее плеч.

— Я думаю, что мы можем позволить себе ни о чем не думать хотя бы один день, — тепло улыбнулся Тарик.

Кэди хотела заставить себя снова почувствовать враждебность к этому человеку, но это оказалось слишком трудно. «Помни, он холоден, словно рыба, — сказала она себе. — Помни, что он собирается жениться на другой. Помни, что он богат и знаменит, а ты для него всего‑навсего средство вернуть назад денежки, не больше».

— Думаю, мы должны отправиться в Ледженд, — сказала она вслух. — У меня есть там дела, мне есть чем заняться. К тому же мне необходима работа, а потенциальные работодатели не будут ждать вечно. — Она отодвинулась от него.

К черту работодателей! Я куплю ресторан, и вы сможете…

— Так вы думаете, что я к этому стремлюсь? Думаете, я хочу, чтобы вы мне что‑нибудь купили? Вы что?..

— Я хочу провести день в компании хорошенькой девушки, — тихо сказал он. — Я хочу провести день, не вспоминая о делах, семейных трагедиях и прочих проблемах. Я хотел бы показать вам место, которое обнаружил, когда был еще ребенком. Я никогда не показывал его ни одной живой душе, но вам я хотел бы его показать.

— Почему? — с подозрением спросила она.

— Потому что я никогда не встречал человека, похожего на вас, вот почему, — ответил он, с отчаянием глядя на нее. — И, может, мне хотелось бы, чтобы вы начали думать обо мне лучше. Я не то и не тот, за кого вы меня принимаете, и мне хотелось бы, чтобы вы убедились в этом, прежде… прежде чем мы расстанемся. — Он снова протянул ей руку. — Пойдете со мной?

Кэди начала было возражать, отказываться, но потом подумала: «А что тут такого? Почему бы и нет? Разве может со мной приключиться что‑то более странное и чудовищное, чем то, что уже произошло?"

— О'кей, — усмехнувшись, согласилась Кэди и взяла его за руку. — Но с одним условием.

— Каким?

— Мы не будем говорить о деньгах, и вы не будете пытаться заставить меня рассказать, что произошло в Ледженде. Я хочу отдохнуть от прошлого.

— Договорились! Будем говорить друг о друге.

— Чудесно. А потом я продам историю о богатейшем, исключительнейшем К. Т. Джордане журналистам, и этого будет достаточно, чтобы открыть собственный ресторан.

Он не проявил ни малейших колебаний, поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Женщина, которая возвращает целое состояние, как вы, не станет поступать так низко и грязно.

Может оттого, что он так ей доверял, а может, потому что держал ее руку в своих больших ладонях, но когда она подняла на него взор, то почувствовала, что вся тяжесть последних недель уходит с души. Слово «стресс» было слишком слабым, чтобы описать состояние, в котором она пребывала последнее время.

— Вы хотите сказать, что я навожу тоску? Что я слишком правильная, чтобы сотворить нечто отчаянное?

— Нет, конечно, нет! Что вам Элис Токлас говорила о яйцах? Кэди рассмеялась.

— Что она скорее взобьет мужские яйца, чем сделает для мужчины омлет, потому что на это идет меньше масла и куда более обидно для него. Да, это мне по силам.

— Но разве вы так поступали?

Он отпустил ее руку и принялся быстро и ловко сворачивать лагерь под внимательным взглядом Кэди. «Без сомнения, он все умеет делать сам», — подумала она.

— Ну, так поступали?

— О чем вы?

Он стоял, склонившись над гаснущим костром, но повернул к ней голову и ждал ответа.

— Делали ли вы что‑нибудь по‑настоящему отвратительное по отношению к другому человеку?

— Я накричала на миссис Норман, — призналась она с виноватыми нотками в голосе. — Это…

— Это адского нрава матушка Грегори.

Судя по тому, что мне о ней рассказывали, чудо, что вы не сделали из нее отбивную.

— Знаете, может, это странно, но она никогда меня не раздражала, пока я не встретилась с Коулом. Похоже, что‑то произошло у меня в душе, когда я с ним познакомилась.

Он укладывал вещи в большой заплечный рюкзак с алюминиевой рамой.

— Может, вы начали осознавать, чего стоите?

— Я считала, мы договорились не разговаривать о деньгах.

Извлекая бутылки с водой из джипа, Тарик усмехнулся.

— Я говорю не о деньгах. Это ведь в Библии сказано, что целомудренная женщина стоит столько, сколько весит, если измерить ее вес жемчугом? Или что‑то в этом роде.

— Я не целомудренная, — поморщилась Кэди. — За всю мою жизнь мне признавались в любви трое мужчин: Коул, Грегори и один сокурсник. И я спала с двумя из них. Похоже, я готова лечь в постель с каждым мужчиной, который скажет, что любит меня.

Он наклонился к ней так, что почти коснулся носом ее носика.

— В таком случае, Кэди, я люблю вас, люблю вас, люблю вас!

— Отстаньте! — со смехом закричала она и оттолкнула его.

Тарик отошел, но продолжал смотреть на нее таким дразнящим взором, что она вспыхнула.

— Если вы не прекратите, я никуда с вами не пойду, — сказала она, но сама услышала лживые нотки в своем предупреждении. Как замечательно будет провести целый день отдыха, не тревожась и не беспокоясь ни о чем. Целый день без привидений, которые руководят ее жизнью!

— Вы уверены, что не хотите попытаться попасть в Ледженд одна? — спросил он с притворным выражением страха на красивом лице. — Вы могли бы самостоятельно попробовать пробраться мимо дядюшки Ганнибала. — При этих словах он так выразительно «задрожал от ужаса», что она улыбнулась. — Вы еще не видели его! Есть чего испугаться. Когда я был мальчишкой, то считал, что он настоящий Синяя Борода!

— Да он просто вор! — возмутилась Кэди. — Он разбил замечательный «рэндж ровер», который мне купил мистер Фаулер.

— Хм, — только и сказал Тарик, забрасывая на спину рюкзак и расправляя лямки на груди.

— О, я догадалась: это вы купили его для меня. Он был застрахован?

— Никаких разговоров о деньгах, вы не забыли? Готовы отправляться? Как ваши ноги? Нам придется немало пройти.

— Ноги у меня в полном порядке, — ответила она, разглядывая свои спортивные тапочки. Она проводила на ногах целые дни и уставала, если ей приходилось слишком долго сидеть.

— Тогда пойдемте, хабибби, следуйте за мной.

— Что это значит? — спросила Кэди, пробираясь вслед за Тариком через кусты. Через несколько минут они вышли на узкую тропинку, ведущую в горы. — Какой это язык?

— Арабский — язык любовника Рут. Вы не знаете, почему это она влезла в его постель а? Что‑то помимо похоти, правда? Неужели она ни минуты не скорбела о своем погибшем муже?

— Все было совсем не так! — с отвращением возразила Кэди. — Рут было так больно и горько, что она обратилась к Гамалю и… — Она замолчала. — Ах, как умно! Но ничего не выйдет. Вы сказали, что сегодня выходной, мы так договаривались. Больше никаких Джорданов!

— Слишком поздно, — проговорил он, глядя на нее поверх огромного рюкзака, и Кэди рассмеялась, потому что вспомнила, что он‑то тоже Джордан!

Она продолжала смеяться, но он уже отвернулся, глядя на тропу, и они начали длинный и трудный подъем в гору. Вскоре Кэди обнаружила, что бегать туда‑сюда между столами ресторанной кухни совсем не то, что взбираться на высоченную, трехкилометровую гору. Щиколотки ее то и дело подворачивались, она почувствовала, что на мизинце появилась мозоль, Однако Кэди не жаловалась. Еще в детстве она научилась никогда и ни на что не жаловаться, нести свою ношу и как можно лучше справляться с трудностями. Поэтому, когда Тарик оборачивался и спрашивал, как она себя чувствует, она отвечала, что все великолепно.

Так и было на самом деле, если не считать ногу. Воздух был прозрачен и свеж, и Кэди обнаружила, что действительно может не думать ни о прошлом, ни о не известном пока будущем. Сегодня она не хотела думать ни о чем, кроме солнечного света и растений, которые собирала по дороге и складывала в свой маленький рюкзак.

Выяснилось, что самая трудная часть путешествия вслед за Тариком — заставить себя не думать о нем. Невозможно было не смотреть на него и не улыбаться, когда он поворачивался и говорил что‑то ободряющее. Казалось, он знает этот лес так же хорошо, как умеет обращаться со своими мечами.

— Когда вы начали интересоваться ножами? — спросила Кэди и чуть себя не убила, потому что это было, пусть и скрытое, но упоминание о Коуле.

Он понимающе на нее посмотрел.

— Я от кого‑то унаследовал это увлечение?

— А магниты к вам притягиваются?

— Иногда, — со смехом ответил он. — Знаете, мисс Лонг, мне всю жизнь было интересно, какая вы.

— А я никогда даже не догадывалась о существовании вашей семьи, — сказала она с преувеличенным безразличием. Она готова была пожертвовать своими сковородками, но не рассказывать ему, что видела его в своих снах. Кэди вдруг представила себе, как среагировала бы Джейн, позвони она ей сейчас и скажи, что встретила своего мужчину с лицом, полузакрытым черным платком. Джейн, без сомнения, заявила бы, что Кэди должна немедленно выйти за него замуж, потому что под внешними расчетливостью и властностью у нее скрывалась весьма романтическая натура.

— А я, конечно, знал о вас. На моего отца работал частный детектив, который дважды в год направлял ему отчеты с вашими фотографиями. Случайно мне удалось узнать код отцовского домашнего сейфа, и я привык открывать его и читать эти доклады.

Кэди не сомневалась, что должна прийти в ужас от подобного, но вместо этого ею овладело любопытство.

— И что же могло сообщаться обо мне в этих докладах? Я вела очень скучную, неинтересную жизнь.

Он долго молчал, и Кэди уже решила, что он не ответит, но Тарик вдруг остановился в тени большого дерева и отцепил от крючка на рюкзаке бутыль с водой. Кэди присела на большой камень и смотрела на него снизу вверх. Сначала Тарик передал бутылку ей: казалось совершенно естественным, что он собирался пить только после нее.

— Я никогда не терял интерес к вашей жизни, — тихо сказал он, разглядывая деревья, словно ему было трудно смотреть на нее. — Не сомневаюсь, Фаулер рассказал вам обо мне все, что смог. Он невзлюбил меня с тех пор, как я отобрал у него право вести большинство моих дел.

— Нет, он рассказал мне не так уж много, — сказала Кэди. Над ними нависали три мощные ветви большого дерева. В лесу стояла полнейшая тишина.

— Меня очень ограничивали в товарищеских привязанностях, когда я был ребенком.

К тому же вечно существовала угроза похищения, так что в дружбе я вынужден был обходиться малым. — Сделав паузу, он посмотрел на нее сверху вниз. — Мне становилось гораздо легче, когда я думал, что кто‑то на этой земле вынужден так работать, чтобы жить.

Кэди улыбкой попыталась развеять его мрачное настроение, из‑за которого у его губ даже залегли белые складки горечи.

— Я считала, что такой богатый ребенок, как вы, получал любую игрушку и любое развлечение, которое только мог себе представить. Если вам были нужны товарищи для игр, разве отец не мог купить вам кого‑нибудь?

Тарик усмехнулся.

— Мой отец считал, что каждый вложенный цент должен приносить деньги. Он купил мне лошадь и ждал, что я уставлю все стены кубками и призами со скачек. Военные искусства для него — еще один способ убедиться в том, что я чего‑то достиг.

— Ну и как? Вы добивались превосходных успехов во всем, за что брались?

На мгновение темные глаза Тарика затуманились от воспоминаний. Потом он снова посмотрел на нее и улыбнулся.

— Так и было, черт возьми! А вы разве нет? Если вы взялись готовить для матери и той семьи, в которой жили, разве не собирались вы стать самым лучшим поваром в мире?

— Правда. — Глаза Кэди расширились от удивления. — Но я никогда не думала об этом так. Я всегда считала, что научилась готовить из‑за нужды. По необходимости. Людям необходима еда.

— Но людям нужны и деньги. Им нужны рабочие места, так что, когда отец создавал их, я понимал, что он делает доброе дело. Но иногда мне хотелось, чтобы он позволил мне в чем‑то провалиться и продолжал бы меня любить по‑прежнему.

Кэди, прищурившись, посмотрела на Тарика. То, что он сейчас говорил, было очень похоже на то, что Джейн говорила о своей семье, о том, как они использовали Кэди, и о том, что теперь Джейн чувствовала себя в долгу перед подругой.

— Мне удавалось скрасить ваше одиночество? — тихо спросила она.

— Да, — признался он, улыбнувшись. Похоже, его мрачным воспоминаниям пришел конец. — Я читал все эти доклады и изучал фотографии до тех пор, пока не почувствовал, что знаю вас. — Он снова пристегнул бутыль к ремню. — Итак, мисс Лонг, если иногда окажется, что я веду себя слишком фамильярно, пожалуйста, простите меня. У меня есть ощущение, что я знал вас всю свою жизнь.

— С десяти лет, — прошептала она.

— Да, — с легкостью согласился он, подавая ей руку, чтобы помочь подняться. — Но я не помню, чтобы говорил вам об этом.

— Должны были, иначе откуда бы мне знать?

— Конечно, — согласился он, продолжая заглядывать ей прямо в глаза, и Кэди догадалась, что он ей не поверил.

— Вам не кажется, что вы могли бы называть меня просто Кэди? — предложила она и, замявшись на секунду, спросила:

— А… как мне называть вас?

— Мистер Джордан, так же как и все остальные, — сказал он, хитровато сверкнув глазами.

— Ты, крыса! — Она стремительно бросилась вперед, чтобы нанести ему хорошенький удар, но он отскочил в сторону и поймал ее в свои объятия.

— М‑м‑м‑м, Кэди, — пробурчал он, притянул ее к себе и зарылся лицом в ее пышную шевелюру. — Каким же потрясением ты для меня стала!

Кэди делала все возможное, чтобы взять себя в руки, потому что рядом с ним недолго было и растаять, так что она оттолкнула его.

— Если ты так хорошо меня знаешь, как же я могла оказаться потрясением?

— Страсть — это всегда потрясение.

— О‑о! — воскликнула она и удивленно вскинула брови.

— Ты готова идти? Похоже, может пойти дождь, думаю, нам следует добраться до укрытия, прежде чем это произойдет.

Кэди ничего не оставалось, как согласно кивнуть и подхватить свой рюкзак. «Страсть», — повторила она про себя. Ну не странные ли пируэты выписывает ее жизнь?

Они шли, как ей показалось, несколько часов, и с каждым шагом Кэди чувствовала себя все спокойнее. И все‑таки она продолжала задаваться вопросом: какой же Тарик Джордан настоящий? Тот человек, которого она встретила в Нью‑Йорке, или мужчина, который спас ее от пуль и теперь заставлял веселиться и радоваться?

В середине дня они остановились, чтобы перекусить хлебом с сыром, и Кэди спросила, почему он отказывался встретиться с ней в конторе. Прежде чем ответить, Тарик немного помолчал.

— Я предполагал, что мне предстоит длительная борьба за возвращение контроля над тем, что создано моей семьей. Если бы мне удалось не встретиться с тобой до следующего дня, когда истекал срок, указанный в завещании, мне не пришлось бы связываться ни с какими судами.

— Тогда почему же ты просто не спрятался на эти последние несколько недель? Или даже несколько дней? Ты заставил меня ждать под дверью твоего кабинета несколько часов, так почему ты просто‑напросто не испарился, как только услышал, что я объявилась?

— Думаю, это просто любопытство. Мне очень хотелось увидеть, какая ты, так сказать, во плоти.

— Но ты мог бы встретиться со мной на следующий день, — сердито сказала она, раздражаясь от того, что он умышленно обходит ответ на вопрос.

Он рассмеялся и сложил остатки еды к себе в большой рюкзак.

— Конечно, но почему‑то я не мог заставить себя уйти. Может, я хотел узнать, будешь ли ты настаивать. Я подозревал, что ты ничего не знаешь о завещании, и мне казалось, что‑то еще заставляет тебя добиваться со мной встречи. Клэр сказала, что ты очень настаиваешь.

— Если Клэр — это та бульдожина, что сидит в приемной, не могла бы я оставить в своем владении твою компанию до тех пор, пока не уволю ее? Она была отвратительна. Можно было подумать, что это она хозяйка компании, что это она…

Под его взглядом Кэди замолчала.

— О! — воскликнула она. — Да у этой дамочки на тебя виды! Она хотела бы стать миссис Босс!

— Ты привыкла моментально делать выводы. Готова?

Встав, Кэди подняла свой маленький рюкзак.

— А сколько женщин, работающих на тебя, считают, что у них есть шанс выйти за тебя замуж?

— Одна или две. Ты ревнуешь?

— Ровно настолько, насколько ты ревнуешь к мужчинам моей жизни.

— Тогда это должно мучить тебя изо дня в день, — проговорил он так тихо, что Кэди почти не расслышала его. Но все‑таки она услышала и, хотя сказала себе, что не должна ему верить, ей стало тепло на душе от этих слов.

Дождь начался около четырех часов, и Тарик, приостановившись под большим деревом и достав из рюкзака две большие накидки, сначала завернул Кэди в плащ, потом натянул ей на голову капюшон и туго затянул его завязку прямо под подбородком.

— Нормально? — спросил он, прижавшись к ней носом, и она кивнула.

Когда Тарик натянул свою накидку, он промок насквозь, но, кажется, даже не заметил этого и тут же продолжил путь вверх в горы. Только час спустя они остановились у скалы, заросшей вьющимися растениями. Кэди сделала шаг в сторону; дождь как из ведра лился на нее. Тарик отодвинул вьюны, и за ними открылась небольшая пещера. Он придержал растения, и сделал Кэди знак войти.

Пещера оказалась довольно маленькой, и в ней было слишком темно — ничего невозможно было рассмотреть. Однако через несколько минут Тарик разжег костер, потому что здесь, похоже, оказались запасы сухого дерева. Потирая ладони друг о друга, чтобы согреть руки, Кэди огляделась, ожидая увидеть наскальные рисунки, но ее окружали только стены из песчаника и песчаный же пол. Вдоль одной стены стояла сломанная скамейка и нечто похожее на стопку замшелых книжек в тонких обложках. Кроме книжек, здесь же валялся ржавый нож.

— Ты много времени здесь проводил, правда? — с улыбкой спросила она, снимая мокрый плащ и рюкзак.

Взглянув на нож, он улыбнулся и принялся раздувать костер.

— Столько, сколько мог. Там дальше на стене висит маленькая полочка, а на ей стоит деревянная шкатулка. Загляни внутрь.

Она так и сделала, и когда увидела внутри шкатулки собственные детские фотографии, то не слишком удивилась. Теперь уж ничто, кажется, не могло удивить или шокировать ее. Это были крупнозернистые фото, отснятые с помощью камеры с дальномерным объективом. Она в детстве.

— Это моя любимая, — сказал Тарик, подходя к ней сзади и протягивая через плечо руку, чтобы выбрать из пачки один снимок. На нем Кэди было лет тринадцать, и она была снята на школьном дворе. Вокруг играли детишки, но Кэди прислонилась спиной к стене и читала.

— Очень может быть, что это поваренная книга, — улыбнулась она и повернулась. Это была ошибка: ее лицо оказалось сантиметрах в десяти от его лица.

Несколько мгновений Кэди не сомневалась, что Тарик ее поцелует, но он вместо этого отвернулся, оставив ей чувство облегчения, сопровождаемого некоторым огорчением. Но с другой стороны, чего она ожидала? Он помолвлен и должен жениться на другой женщине!

Сама того не желая, Кэди вдруг подумала:

"Ты тоже была помолвлена с Грегори, хотя и не любила его».

— Расскажи‑ка мне все о Леони, — сказала она, подходя к костру.

Он не отозвался нее просьбу.

— Садись вот здесь. Я хочу осмотреть твои ноги.

Она не стала даже спрашивать, откуда он узнал, что с ее ногами что‑то случилось. Похоже, он знал о ней очень много. Усевшись на камень, который, очевидно, должен был служить стулом, она принялась развязывать шнурок, но Тарик отстранил ее руки. В считанные секунды он разул ее и стянул с ног мокрые носки.

— Ты отдаешь себе отчет, насколько опасны такие мозоли? — сердито спросил он. — Посмотри! У тебя на этой ноге две мозоли, а сколько на другой?

Не дожидаясь ответа, он стянул вторую мокрую туфлю и укоризненно посмотрел на три свежих мозоли. Одна из них уже прорвалась, и нога оказалась растерта в кровь, так что носок прилип к коже. Тарик осторожно стянул его.

Достав из рюкзака аптечку, он принялся обрабатывать ее раны, нанося на них мазь, чтобы избежать инфекции.

— Ты обо всех заботишься, а о тебе не заботится никто, да? — спросил он, осторожно и нежно обхватив ее маленькую ступню своими большими, теплыми ладонями.

Кэди не хотелось с этим соглашаться, но в том, как он заботливо ухаживал за ее ногами, было нечто настолько доверительно‑родное, что она почувствовала себя ближе к нему, чем к кому‑либо из встречавшихся ей прежде мужчин. Она спала с Грегори, но никогда не знала его. Она провела очень много времени с Коулом, но никогда не ощущала себя частью его, по крайней мере так, как начинала чувствовать себя рядом с этим человеком. Может, ее сбило с толку то, что Тарик, оказалось, знал все о ее жизни, но ведь и она о нем знала, не так ли?

— Во что ты играл, когда приходил сюда? Ты играл один? — спросила она.

— Всегда, — ответил он и начал бинтовать ее ноги.

— Ты играл в ковбоев? Или ты хотел быть космическим рейнджером?

— Ни тем, ни другим, — ответил он и, взяв в ладони другую ступню, принялся согревать ее в своих ладонях. — Я играл в тысячу и одну ночь. — Он с улыбкой посмотрел на нее. — Когда я был маленьким, я обожал все арабское. Аль‑эль‑Дин, или, как его называют в наших вестернах, Алладин приводил меня в восторг. Потом я целый год играл, представляя, словно я берберский принц. Я заворачивался в огромную шерстяную накидку и закрывал ею нижнюю половину лица наподобие вуали, наверное, чтобы защититься от песков пустыни.

В устремленных на нее глазах сверкали веселые искорки.

— Мне пришлось от этого отказаться, когда все лицо у меня покрылось сыпью от шерсти.

Кэди посмотрела на него очень серьезно, т — Что ты имел в виду, когда сказал: «На сей раз ты можешь до меня дотянуться»?

— Я не помню. Когда это было? Вот так — так лучше? — спросил он, указывая на ее ноги. — Думаю, сегодня тебе больше нельзя ходить. Выше подниматься не будем. А завтра мне, может быть, придется отнести тебя на руках вниз.

— Этого ты не сделаешь. И что все‑таки ты имел в виду?

— Когда?

Она прищурилась, глядя на него.

— Когда говорил, что ты можешь дотянуться до меня? Понятия не имею. Я не помню, чтобы говорил такое.

По его взгляду она поняла, что он говорит правду. Невозможно было притвориться и смотреть так невинно.

— Ты думал обо мне, когда надевал свою черную мантию? — неожиданно для себя и очень серьезно спросила она.

— Откуда ты знаешь, что она была черной? Кэди не ответила, ожидая ответа на свой вопрос.

Он принялся доставать продукты из рюкзака, размышляя над ее вопросом.

— По‑моему, я всегда думал о тебе, — тихо ответил он. — Ты стала частью моего детства.

— А ты представлял себе, что едешь верхом на белом коне по пустыне и просишь меня уехать с тобой? — едва слышно спросила она.

— Точно! — ослепительно улыбаясь, согласился он. — Итак, что мы будем есть на обед? У меня есть сухой бефстроганов, сухой цыпленок по‑королевски и сухой…

— Это шутка, да? Неужели ты думаешь, что л стану есть какие‑то полуфабрикаты… — Она не могла даже перечислить то, что он предложил. Казалось, от одной мысли о такой еде ей стало плохо.

— Есть какие‑нибудь предложения?

— Дай‑ка мне рюкзак и я посмотрю, что в нем имеется, — сказала она, и он с улыбкой предложил ей проверить содержимое рюкзака.

Тридцать минут спустя Кэди приготовила рисовую запеканку под сыром, а на десерт — хлебный пудинг на порошковом молоке.

— Неплохо, — оценил Тарик, съев три порции и отправляясь мыть тарелки. — Совсем неплохо.

Кэди предпочла рассмеяться, потому что она вдруг поняла, что он, как всегда, хочет поддразнить ее замечаниями о ее стряпне.

Снаружи все еще лил дождь, но внутри маленькой пещеры было уютно и тепло. Когда стемнело, Кэди почувствовала, что начинает нервничать. Что будет дальше? Неужели она должна будет лечь с ним в один спальный мешок?

Она подсознательно чувствовала, что секс с этим мужчиной будет совершенно не таким, как то, что она испытала с другими. Секс с Тариком, или занятия любовью с ним — а с этим мужчиной будет именно так, — изменит ее жизнь полностью.

Но самое ужасное, она будет постоянно желать его, понимая, что он предназначен другой. Он собирался жениться на некой Леони, в голосе которой слышен звон монет и нотки, заложенные пансионом для богатых девиц. Мужчины вроде Тарика Джордана не ведут поварих из Огайо знакомиться со своими мамочками. Особенно с такими мамочками, которые всю жизнь только и занимаются, что сохранением собственной красоты. Что она подумает о Кэди, которая вечно забывает сунуть в сумочку даже губную помаду, не говоря уж об остальных косметических штучках.

— О чем мысли, роящиеся в твоей миленькой головке? — подвешивая над костром ведро с дождевой водой, чтобы вымыть посуду, спросил он.

— О том, что я никогда не приняла бы тебя за человека, способного мыть посуду.

— И за того, кто верит, что ты умеешь врать. О чем ты думала на самом деле?

— О твоей матери. Она обожает твою Леони?

— Они одного поля ягодки. Мама ее для меня и выбрала.

— Ты хочешь сказать, как выбирают сервиз?

— Именно так, — согласился Тарик.

— А твой отец? Он встречался с твоей… с твоей… до того как умер? — Она не была уверена, что следует упоминать его отца, потому что мистер Фаулер сказал, что отец Тарика всего шесть месяцев назад погиб в авиационной катастрофе. Не смогла она выговорить и слово «невеста».

Тарик вежливо сделал вид, что не замечал речевых проблем Кэди.

— О да, он назвал меня идиотом. Сказал, что лучше мне жениться на дочери уборщицы, но не на одной из приятельниц матери. Между моими родителями никогда не было любви.

— Почему же они все эти годы сохраняли свой брак?

— Если бы отец с ней развелся, он должен был бы отдать ей часть своего богатства, поэтому он просто менял любовницу за любовницей. А моя мать, насколько я знаю, вообще не занималась сексом с тех пор, как я был зачат, потому что в это время, видишь ли, портился макияж.

Кэди рассмеялась.

— А Леони такая же, как твоя мать?

— Иди сюда, — он уселся на камень и широко расставил ноги. — Нет, не смотри на меня так, словно я собираюсь лишить тебя невинности. Я просто хочу, чтобы ты села здесь, а я буду расчесывать твои волосы. В них столько веточек, что, боюсь, лесничий арестует тебя за кражу национальной собственности.

Кэди с улыбкой уселась на землю между его ногами, и он принялся нежно выпутывать прутики из ее волос, то и дело бросая щепки ей на колени. Она молчала, ощущая его чувственные руки на своей шевелюре. В пещере теперь стало очень тепло благодаря ярко пылающему костру. Она очень устала, но пока еще не хотела ложиться спать, потому что не хотела, чтобы кончался этот день. Никогда.

— Нет больше ко мне вопросов? — тихо спросил он, перебирая пальцами пряди ее волос.

— Нет, — ответила она, — ни одного. — Кэди помолчала. — Но я могла бы послушать. Мне хотелось бы послушать, если ты захочешь мне что‑нибудь рассказать.

— Историю моей жизни, может быть? — спросил он, улыбаясь. — Но ведь я только этим все время и занимался, разве нет? Мы неудачно начали, так что я хотел сгладить плохое впечатление.

— Почему? В чем дело? Ты стал таким внимательным ко мне благодаря приписке к завещанию?

Ей вдруг почудилось, что кончики ее волос обрели чувствительность, потому что волна его гнева передалась от его пальцев к ее голове. Но Кэди не собиралась извиняться.

Немного погодя он успокоился и снова взялся расчесывать ее волосы.

— Я очень скрытен, потому что мне не хочется, чтобы меня окружали люди, которым ничего не нужно, кроме моих денег. Моя настоящая жизнь, скрытая ото всех, в моем доме.

— О? В твоей квартире в Нью‑Йорке? А в какой из тех, что я видела, ты живешь? При этих словах он усмехнулся.

— Ни в какой. Пластиковая, — глаза его засверкали, — это та, где ты ворвалась в ванную, — для приема гостей, а вторая — это квартира Леони.

— Понятно. Ее квартира в твоем доме.

— Ревнуешь? — В голосе его прозвучала надежда.

Она проигнорировала его вопрос.

— Тогда где же живешь ты?

— В меня есть поместье в Коннектикуте — акры земли и большой дом.

— Как выглядит кухня? Таких усмехнулся.

— Ужасно. Ее нужно полностью перестроить. Но я не йогу найти никого, кто захотел бы этим заняться. Послушай, может, ты что‑нибудь знаешь о кухнях и…

— Продолжай. — Кэди заставила его отказаться от саркастического тона. — Расскажи мне о твоем доме и о себе. Ты знал обо мне всегда, но я‑то ничего про тебя не знаю.

Когда он заговорил, Кэди вновь убедилась, что они очень похожи. В детстве между ними была, конечно, огромная разница с финансовой точки зрения, но чем больше она слышала о его жизни, тем больше думала, что он такой же, как она сама. Из‑за денег их обоих растили чужие люди.

— Ас Леони ты собираешься жить в доме в Коннектикуте? — тихо спросила она, когда он начал заплетать ее волосы в косу.

— В любом случае я буду жить там с нашими детьми. Она может уезжать, куда захочет, мне это не важно.

— Это ужасно! — Кэди повернулась и посмотрела на него. — Детям нужна мать. Только из‑за того, что твоя мать всегда отсутствовала, так же как и моя, нельзя считать, что детей так и нужно растить. Им следует… — Она замолчала, заметив, что он смеется над ней. Снова!

— Будь ты проклят! — почти закричала Кэди. — Ты такой же противный, как Коул! Он вечно надо мной смеялся и подшучивал.

— Да? А как Коул разыгрывал тебя? Он чистил гребень, отведя от нее взгляд, просьба его прозвучала совершенно невинно.

Настолько невинно, что Кэди даже не заметила, к чему он клонит.

Она сказала, что не собирается разговаривать о том, что произошло в Ледженде, но в следующее мгновение уже рассказывала ему о том, какой спектакль организовал Коул, чтобы заставить ее выйти за него замуж.

— К тому времени, когда я появилась, он не сомневался, что я смертельно хочу выйти за него. Он даже церковь украсил. Можешь себе представить? Он уморил меня голодом до того, что я вышла за него замуж!

— Похоже, ты сама попросила его взять тебя в жены, никак иначе.

Наклонившись, она помешивала прутиком в костре, но смотрела на Тарика.

— Ты что, на его стороне? Не хочешь ли сказать, что он был прав, поступая со мной таким образом?

— Я только говорю, что понимаю мужчину, готового на что угодно, лишь бы не потерять тебя, — тихо сказал он.

Услышав эти слова, Кэди отвернулась, потому что все здесь — его тон, крохотные размеры пещерки, мерцание огня, сам этот мужчина, которого она знала и в то же время не знала абсолютно, — затрагивало самые глубокие струнки ее души.

— Знаешь, я очень устала, — сказала Кэди и неуверенно посмотрела на него, снова задумавшись над тем, как они разместятся на ночь.

Он даже не двинулся в ее сторону, только отстегнул от днища большого рюкзака один спальный мешок, а изнутри извлек другой. Кэди громко вздохнула с облегчением.

Тарик криво усмехнулся.

— Это вздох облегчения или сожаления?

— Облегчения, — быстро ответила Кэди, но по тому, как он рассмеялся, она поняла, что он ей не поверил, и быстро отвернулась, чтобы он не смог увидеть выражение ее глаз.

Когда она снова посмотрела в его сторону, он уже расстелил два спальника, один с одной стороны от костра, второй — с другой. Однако ей тут же пришлось снова отвернуться, чтобы не позволить себе смотреть, как он стягивает джинсы и рубашку. Оставшись только в белых плавках, он натянул фланелевую рубашку, оставив открытыми сильные, мускулистые ноги, и Кэди больше не могла смотреть ни на что другое.

Что касается ее самой, то Кэди пришлось через силу заставить себя расстегнуть рубашку; сначала она вообще думала, что ляжет одетой. Но когда она посмотрела на Тарика, оказалось, что он уже забрался в спальный мешок, разложенный около входа, и рассматривал теперь потолок, даже не глядя в ее направлении.

Притворяясь, что ее это совершенно не смущает, Кэди разделась до нижнего белья и юркнула в спальный мешок на противоположной стороне пещеры.

Несмотря на то, что их разделяло некоторое расстояние и горящий костер, Кэди ощущала близость Тарика. И это чувство раздражало ее, потому что она знала, что отношения их продлятся недолго.

— Зачем ты спрашиваешь, ревную ли я, и так отзываешься о мужчинах, которые были в моей жизни? — задумчиво проговорила Кэди. — Что для тебя значит моя жизнь? Мы чужие друг другу.

— Ты ведь знаешь, что это не правда! Я чувствую себя так, словно знал тебя всю жизнь, и ты ощущаешь то же самое, разве не так?

— Ничуть. — Кэди постаралась, чтобы ее ответ прозвучал убедительно. — Ты принадлежишь Леони.

— А кому принадлежишь ты, Кэди?

— Я… я — себе самой, вот кому, — сказала она, и даже для нее самой эти слова прозвучали весьма неубедительно.

Некоторое время он молчал, а когда заговорил, то полностью сменил тему:

— Кухня в моем доме в Коннектикуте — самая старая часть дома, а рядом с ней симпатичный небольшой кабинет, окна которого выходят в окруженный высокой стеной огород, где растут разные овощи и травы. Вдоль южной стены тянутся виноградники, " а вдоль дорожек растут абрикосовые деревья. Вот уже много лет никто не заботится о саде, но если потрудиться, его можно вернуть к жизни. В кабинете две стены полностью заняты старинными полками из соснового дерева, на которых можно расставить тысячу или даже больше книг, может быть даже по кулинарии. И, как я уже говорил, кухню никто не переоборудовал, поэтому там сохранилась большая кладовая для продуктов, буфетная дворецкого и еще одна комнатенка с толстыми кирпичными стенами. Мы не знаем, для чего использовалась эта третья комната, но…

— Чулан.

— Что?

— Это чулан, чтобы хранить продукты в холоде. Там под полом есть дренаж?

— Да, конечно, и еще под полом…

— Погреб, — мечтательно протянула Кэди. — Под комнатой проходит ручей, и проточная вода поддерживает низкую температуру.

— Леони хочет сломать стены между вспомогательными помещениями и превратить их в одну большую современную кухню с черной стеклянной мебелью и…

— Нет! — с отвращением воскликнула Кэди. — Ты не можешь так поступить. У этих маленьких комнаток есть свое предназначение и… — Она даже задохнулась. — Это, конечно, не мое дело. — Кэди еще раз вздохнула, чтобы перевести дыхание. — А что она хочет сделать с огородом и садом?

— Установить там личный бассейн‑джакузи. Она хочет завезти большие валуны и устроить все так, словно это природный ландшафт.

— Но абрикосовые деревья — тоже природа!

— Деревья придется, конечно, срубить. Леони говорит, что листья забьют трубы фильтрационной системы.

Кэди лежала на спине и смотрела на блики огня, танцующие по потолку пещеры, думая, как это ужасно — разрушать такую красоту.

— Что такое иссоп?

— Трава. Ее используют как вкусовую добавку к жирной рыбе, и из нее делают шартрез. Почему ты спрашиваешь?

— Просто так. Кто‑то сказал, что она растет в этом огороде, но Леони от нее чихает, и нам пришлось ее всю выдернуть. А как ты?

Она настолько глубоко задумалась о судьбе старого сада и огорода, что не поняла его.

— Я? — удивленно переспросила она.

— Да. Ты из‑за чего‑нибудь чихаешь?

— Наверняка не от трав, — сквозь зубы процедила Кэди. — Теперь я хочу поспать, — сказала она, потому что не могла больше слышать о планах Леони по разрушению того, что наверняка было красивейшим старинным поместьем.

— Да, конечно, — согласился Тарик, и она услышала, как он повернулся к ней спиной, а минуту спустя вдруг проговорил:

— Кирпичи…

Она не спросила, что он имеет в виду, потому что, кажется, уже знала. Тогда Тарик продолжал:

— Стена, окружающая сад, сложена из старых кирпичей, но Леони ненавидит их, потому что они покрыты зеленым мхом и лишайником. Она хочет разломать стены и поставить нечто современное и изящное. Леони любит современные вещи.

— Как ты, например, — с чувством выпалила она.

— Ты думаешь, я современный?

— Ты живешь в Нью‑Йорке, и ты…

— Я работаю в Нью‑Йорке. А живу я в Коннектикуте, в доме, построенном двести лет назад.

— И ты… — Она замолчала, потому что не могла придумать, какие у него еще есть недостатки. Кроме того, что он сводил ее с ума. То он смеялся над ней, то спасал ее, то брался мыть тарелки. — Я хочу спать, — повторила она, давая понять, что не желает продолжать разговоры. Даже говоря о таких невинных вещах, как его дом, он, похоже, умудрялся выводить ее из себя. Ну какое ей дело до того, что его жена сделает с их домом и садом? Ее это совершенно не касается, разве не так?

— Да, конечно, хабибби, — тихо сказал он. — Пусть тебе приснятся самые сладкие сны.

— Тебе того же, — сказала она, пытаясь поудобнее устроиться в сбившемся спальном мешке. — Ты Леони так же называешь? — спросила она и в ту же секунду пожалела, но сказанного было не вернуть.

К ее большому удивлению Тарик не рассмеялся. Напротив, он очень тихо ответил:

— Нет, я никогда никого не называл этим ласковым словом. Оно только для тебя.

Несмотря на все ее благие намерения, на душе у Кэди стало очень тепло, и она, улыбаясь, заснула.

Однако на следующее утро в свете яркого солнца Кэди более отчетливо увидела, что происходит: Тарик Джордан уделял ей внимание только из‑за дополнительного распоряжения Рут.

Когда она проснулась, он уже вышел из пещеры, а когда вернулся с охапкой хвороста для костра, она не сомневалась, что смогла взять себя в руки. Кэди поклялась себе, что каким бы провокационным тоном он с ней ни заговорил, она не поддастся. Может, он даже смеялся вместе со своими приятелями, рассказывая им, что она всего‑навсего безработная повариха, и он сможет соблазнить ее и заставить делать все, что он пожелает?

— Что я сделал, заслужив такое враждебное отношение? — дружелюбно спросил Тарик, складывая дрова так, чтобы оставить запас, которым можно будет воспользоваться в следующее посещение пещеры.

— Ничего. Ты готов? Если мы выйдем пораньше, то сможем, наверное, еще засветло добраться до Ледженда.

— Умираешь от желания встретиться с дядюшкой Ганнибалом?

— Я просто хочу… уйти отсюда, — ответила она резче, чем сама хотела.

Тарик спокойно затушил костер, убедился, что не тлеет ни один уголек и, когда он повернулся к ней, лицо, его было бесстрастным и жестким, таким, каким она увидела его в первый день и не видела ни разу после этого.

— Не хочешь сказать мне, чем я тебя обидел?

Кэди очень хотелось бы иметь небольшой списочек с претензиями, которые она могла бы ему предъявить, но у нее его не было. Кроме разве того, что он слишком добр, слишком внимателен, слишком хорош, слишком весел и…

— Тебе не придется бороться, — холодно сказал он. — Я не вхожу туда, куда меня не пускают. Ты готова?

Кэди открыла было рот, чтобы что‑то объяснить, но предпочла промолчать. Лучше ей поспешить в Ледженд, постараться исполнить то, что в ее силах, чтобы помочь Рут, а потом убраться подальше от этого мужчины, как можно дальше и навсегда.

На пути вниз они почти не разговаривали. Она шла вслед за Тариком, и двигались они довольно быстро. Дважды он оборачивался и интересовался, как ее ноги, но ни о чем другом они не говорили.

Когда Кэди и Тарик спустились к подножию горы, лагерь их оказался точно в том же виде, в каком они его оставили. Джип Тарика стоял под деревьями, конь его благополучно пасся в Загончике, который, как была уверена Кэди, был построен специально для лошадей Джорданов.

Они вместе сворачивали лагерь, работая бок о бок, словно были вместе уже много лет, когда Тарик вдруг швырнул два колышка от палатки с такой силой, что они вонзились в землю.

— Что с тобой случилось? — закричал он. — Что я сделал?

— Ничего ты не сделал! — завопила она в ответ. — Ты принадлежишь другой. Ты принадлежишь другому миру.

За несколько минут на лице у Тарика отразилась целая гамма чувств, потом он улыбнулся, показав сильные, белые зубы.

— Ах, понимаю. Классовая система. Ладно, ты права. Мужчины с моим положением пользуются такими, как ты, маленькими девочками. А в жены берут женщин с лошадиной внешностью, таких, как Леони. В этом дело?

Когда он произнес все это вслух, ее жалобы прозвучали весьма старомодно.

— Твоя мать… — тихо начала она, но не закончила фразу. Что она могла сказать? Что его мать не захочет, чтобы ее сын женился на поварихе?

— Ах да, мать‑королева. — По тону она поняла, что он смеется над ней. — Ее сын, принц, должен жениться на титулованной принцессе, так?

— Именно сейчас ты мне очень не нравишься, — процедила она сквозь зубы.

— Я думаю, Кэди, любовь моя, что только ты видишь во мне принца. Смею тебя уверить, моя мать воспринимает меня по‑другому. — С этими словами он отвернулся к коню, но Кэди слышала, что он посмеивается.

Что бы он ни говорил, лучше держаться от него подальше. Он даже красивее Грегори; а по опыту она знала, что красавцы‑мужчины ведут только к беде.

— Готова отправиться на встречу с моим дядей? — минутой позже спросил он, возвращаясь к лагерю и ведя за собой коня.

Кэди стояла, выпрямившись в полный рост, но даже так едва доставала Тарику до середины груди.

— Думаю, следует все поставить на деловую основу. По‑моему, нам не стоит слишком привязываться друг к другу. Больше никаких выходных, никаких путешествий с ночевками в лагере, никаких… — Она замолчала, потому что Тарик наклонился и сладостно поцеловал ее в губы.

— Как скажешь, хабибби, — согласился он, помогая ей подняться в седло.

. Прищурившись, Кэди села верхом.

Дата добавления: 2015-08-03