Глава 4. Мы, творцы и хозяева новой жизни, могли, конечно, позволить себе выбрать из этой груды

Мы, творцы и хозяева новой жизни, могли, конечно, позволить себе выбрать из этой груды имен самое, на наш взгляд, прекрасное, самое незапятнанное, наидостойнейшее, царственное имя, царское и даже божественное, безгрешное, обласканное тысячелетиями, увенчанное любовью веков и всеми известными добродетелями, — мы могли бы себе позволить такую роскошь. Если бы не неумолимый приговор компьютера: «Христос». Из огромного множества имен, собранных нами по крупицам со всего света, чьи гены хранились в наших пробирках и колбочках, в термостатах и сейфах под строжайшим контролем и за всеми семью печатями, тест на высшую, так сказать, добродетельность не прошло ни одно. «Христос» — только одно имя высвечивал компьютер. Иисус! Мы и без тестирования знали, что самое подходящее имя для начала нового рода — Иисус. Но разве мы могли себе позволить такое — Иисус! Разве мы могли так рисковать?! Мы снизили требования, поуменьшили, так сказать, добродетельность будущего первенца, и компьютер высветил имя Сократа. Ни Македонский со своими Аристотелем и Диогеном, ни Цезарь со своими Клеопатрой и Брутом, ни Эразм Роттердамский, ни Монтень или Паскаль, или даже Ларошфуко вместе с Жан Жаком Руссо или даже Флобером, или тем же Толстым, или Чеховым, или Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным, ни даже Мерилин Монро со своими братьями Кеннеди как и ЭфЭм со своими «Братьями Карамазовыми», ни братья Кличко не попали в шестерку лучших пар. Рейтинг Иисуса был недостижимо высок. Странно, но самых ярых борцов за мир во всем мире и счастье народов там тоже не было. Компьютер был неумолим и холоден, как лед: Мария Тереза, Ван Гог, Иоанн Павел Второй… Горбачев или Картер? Нет. Какую уж он там применил систему отбора, какие «за» и «против» использовал одному Богу известно. Ясно было одно: он не очень считался с нашими желаниями. Ему, этому бесчувственному, расчетливому и высокомерному куску пластика с прецизионной начинкой было, собственно, наплевать на наши планы и чаяния. Он был неприступен, как средневековая крепость.

— Оставьте на-адежду, — прорек тогда Вит.

— Тупица! — возмущался компьютером Жора.

— Урррод! — шептал Стас, алчно жуя свои любимые неразжевывающиеся ошметья подсоленных сушеных кальмаров.

— Да он просто у вас дебил, — сказала Тая, — чего вы от него хотите?

А я был рад, что все шло по плану. Программа работала так, как ей и предписывалось, и никакая самодеятельность не должна была нарушать ход событий. Сейчас век такой: атом, ген, квант… Расчет!

Мы попробовали еще раз пробежаться по истории в алфавитном порядке:

Анаксагор, Анаксимен, Аристотель, Александр, Аристофан…

Кроме Аристотеля и Александра все остальные для меня ничего не значили, хотя Архимеда я ясно себе представлял: этакий отрешенный, рисующий свои теоремы на песке (как и я свои Пирамиды), пока его не разрубил мечом какой-то тупой вояка-римлянин (а кто разрубит меня?).

Автандилы и Аваакумы, Аристархи и даже Андроповы бродили у нас бесконечными толпами…

— Теперь «Б»! — сказала Юля, — на «Б» я знаю многих…

— «Б» — хорошая буква, — сказал Юра, — скажем, Таис Афинская…

— Она же просто гетера, — сказала Юля.

— Конечно, просто…

— Блез Паскаль, Бабель, Бебель, Бродский, Боткин, Берия, Бонч-Бруевич, Брежнев…

Потом были и Владимир Мономах и Вячеслав Ушков и Воланд, …

Жанна д’Арк! Жан Жак Руссо, Женевьева…

— Зеикаэлэмэнопэрэсэ…— протараторил Стас.

— Соломон, Семирамида, Сократ, Сенека, Спиноза Сен-Симон, Сент Экзюпери, Сталин, Стриндберг, Солоухин…— распинался Кристофер.

— Самуил Маршак, Солженицын… Слава Ушков, — вяло произнес Дик.

Все упражнялись в знании алфавита.

— Сашка! — вдруг выкрикнула Ия, — Сашку забыли!

Все посмотрели на неё.

— Какого ещё Сашку? — спросила Джина.

— Македонского, вот какого!

Ах, да!.. Да, конечно!.. Шурика… Разве?

— Да нет, не забыли, — заверил Алька, — мы его немного припрятали.

— А на «п» — Паганини, — сказал Бред, — вы Паганини забыли, друзья. И Башмета тоже.

— Рррррррррррррррррррррррррррр…— прорычал Стас.

— Теперь — «Т».

— Опять же — Таис… Тамара, Татьяна, Тоня, Тася, Тобосская Дульсинея, Таира, Тамила, Таисия, Тала, Тереза…

Это была пулемётная очередь!

Вдруг как капля в молчащий колокол: «Тинннн…».

— Тина…

Все звуки вдруг умерли, стихли…

— Тина, — ещё раз произнёс Жора, и все повернулись к нему, — Тинико!

— Тинико?

«Тинннн…» — бабахнула новая капля.

— Вот видите, — сказал Жора, — капля камень долбит! А Тина — наша главная капля! Не так ли? — Жора наклонился и заглянул мне в глаза. — Рест скажи…

Сказать было нечего. И без слов было ясно, что от Тины нам не отвертеться.

Я, убитый, молчал.

Эти капли не только камень долбили, но и мою бедную голову: «Тиннн…»!

— Может быть, все-таки Клеопатра? — настаивал Дик. — «Клеопатра» — значит «славная по отцу». Почему мы не можем позволить себе славить род фараонов по женщине? И какой женщине!

— Дик, отстрянь, — вяло произнёс Стас.

Дик встал с табурета, и требуя тишины, обвел всех нас прищуренным взглядом, и вдруг, поднявшись на цыпочки на чистом русском и на одном дыхании произнес:

— «Чертог сиял…».

Он задрал голову, закатил глаза, размашисто взмахнул правой рукой, словно давая волю своим словам, и сделав два коротких, но очень эмоциональных шажка, продолжал:

… гремели хором

Певцы при звуке флейт и лир.

Царица голосом и взором

Свой пышный оживляла пир;

Сердца неслись к ее престолу,

Но вдруг над чашей золотой

Она задумалась и долу

Поникла дивной головой ….

Мы, конечно же, были поражены не только тем, что «сердца неслись к ее престолу» или «Клянусь… О, матерь наслаждений, тебе неслыханно служу…», но и чистым русским Пушкина, и теперь ни у кого не оставалось сомнений, что Клеопатра попадет в список наших первенцев. Из семи Клеопатр, известных истории, мы выбрали самую-самую — Клеопатру VII Филопатру, ту самую, которая по словам Аврелия Виктора словами Пушкина произнесет свое: «Скажите: кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?». Ту, кто стал украшением этой династии фараонов. Разве она так уж и славна добродетелями или небывалыми успехами? Или ее прославил вопиющий грех?

— Зачем тебе это? — вдруг громко спросил Стас, указав пальцем на ухо Вита.

— Что-что? — спросил Вит, выдернув наушники.

— Что там?

— Моцарт, Мо-оцарт, — сказал Вит, — сколько же можно слу-ушать вашу бббб-е-е-либерду!

Безусловно, нам стоило огромного труда из этого битком набитого знаменитостями мешка истории вытащить на свет божий и пустить в мир первую малую дюжину апостолов новой жизни. Мы понимали, что, давая путевку в жизнь, скажем, Македонскому или Гаю Юлию Цезарю и оставляя при этом за порогом жизни Аристотеля или Октавиана, мы возлагали на собственные плечи огромную ответственность за будущее планеты. Поэтому отбор был чрезвычайно жестким, если не сказать жестоким. Суровым!

Естественно, мы бы сами, без помощи машин, никогда бы не пришли к единому мнению. Юра, например, считал, что мир без любви был бы тускл и беспомощен, поэтому даже не мыслил его без Ромео и Джульетты. Почему беспомощен, он не объяснял. Жора из всех женщин, а их набрался добрый десяток, предпочел одну Нефертити. Далась она ему! Ни Клеопатра, ни Семирамида, ни Мерилин Монро ему не подходили. Даже Жанна д’Арк не пришлась ему по вкусу. Тина? Он просто, казалось, махнул на Тину рукой! На Тину и на меня! Оставив, казалось, себе одну Нефертити.

Так казалось…

— Но если вы выберете и Эхнатона, я убью его на дуэли, — заявил он.

Это была, конечно, шутка, в которой была огромная доля правды. Никогда не выказывающий в себе чувства ревности, Жора по-юношески ревновал. Его желание видеть Нефертити собственными глазами было неистребимо. Он с детства был в нее влюблен.

Так казалось…

Я даже не догадывался тогда, что Тина…

— Что Тина? — спрашивает Лена.

— Что Жора просто…

— Ты можешь толком сказать?! — злится Лена.

— Конечно, — произношу я и продолжаю: — наша Ната не могла жить без Алена Делона, а Лесик был удивлен тем, что в список претендентов не попали кот Мур и Воланд. И Моби Дик, и Вий, и сирены Сциллы и Харибды, по его мнению, должны были присутствовать в Пирамиде.

Получалась куча мала!

— Гермес Трисмегист, — сказал Юра, — вот начало начал… Этот атлант… Кстати, зарядка фараонов никому из нас не помешает.

Все разом посмотрели на него и на этот раз промолчали.

— Cherechez la femme (Ищите женщину, — фр.) — проткнув указательным пальцем воображаемое небо, подвёл красную черту Жора. Улыбнулся и добавил, — сами знаете какую!..

— А как же Нефертити?

— Ищите, ищите мою Нефертити…

— Да ты по-оэт! — съёрничал Вит.

Было ясно, какую женщину жаждал видеть перед собой Жора — только Тину!

— Cherechez la femme! — повторил он. И зачем-то показал мне кулак.

Это было его необоримое, неизбежное, непреодолимое, непотопляемое и безапелляционно-воинствующее «Dixi!» («Я сказал!», — лат.).

Да мало ли что ты сказал!

«Тинннн…»!

Дата добавления: 2015-08-03