Глава 2. Какое-то время Жора задумчиво рассматривал свою левую ладонь с веером растопыренными

Какое-то время Жора задумчиво рассматривал свою левую ладонь с веером растопыренными пальцами, проводя ногтем указательного пальца правой руки по прекрасно вырисованной линии жизни. Затем сказал:

— Знаешь, я вот о чем думаю: закон жизни — в вере. Он заключается в том, что если курицу теплым майским вечером усадить на ветку высокой березы и сказать, что она соловей, уже утром она перестанет кудахтать и наполнит всю рощу роскошной соловьиной трелью. А если человека все время тыкать мордой в грязь и при этом долдонить ему, что он тупорылый кабан или аппетитная свинка, в конце концов он захрюкает. Если же ему, ленивому ублюдку, принести в спальню на тарелочке с золотистой каймой тщательно и убористо выписанную выкладку, основанную на так называемых научных фактах, в которых он сперва засомневается (слушай, не чуди!), а потом, жуя их от унынья и скуки, беспрекословно поверит (ну как же: наукой доказано!), то вскоре, не выходя даже из своей засаленной спальни, он заорет (Эврика!) на всю Вселенную: «Обезьяна — мой единственно верный и правильный пращур!». И плюнет в лицо каждому, кто попытается посеять сомнения в его вере. Утопит, отравит, сгноит, сожжет, закует в кандалы, распнет на кресте. Такова сила веры, таков закон. Как думаешь?..

Я кивнул. Он продолжал:

— Так и твой Дарвин, приплывший с Галапагосских островов с идеей изменить представление о происхождении видов.

— Мой Дарвин?!

Жора не слышал меня.

— Мы ведь до сих пор тайно считаем себя родичами шимпанзе, находя у них больше человеческого, чем в самих себе. И, в зависимости от ситуации, относимся к этому утверждению с иронией или выказываем абсолютное убеждение в том, что мы — обезьяньи потомки, что все было только так и не иначе. Идея Дарвина сверхсногсшибательна, архиупоительна, но только Богу известно, как там все было, и только Он может расставить все точки над «i». Верно ведь? Нужно хорошо знать устройство мира и всего сущего, чтобы постигнуть истину и, исполняя Закон, управлять жизнью согласно Его предписаниям, по сути — воплощать идеи Христа. Он еще раз явится нам и еще раз скажет свое сакраментальное: совершилось! И, улыбнувшись в реденькую бородку своей божественной улыбкой, сядет на тучку, свесит свои святые ноги, чтобы все люди Его видели, и тихонько заплачет от радости. И прольются Его святые слезы на Землю, и каждый получит по заслугам, и тоже возрадуется.

Жора притих на секунду, мельком взглянул на меня и снова продолжал.

— Совершенство свершится! И воплотится Его Слово, программа жизни, заложенная в ее генофонде с абсолютной ее реализацией всего живого. Рай снова вернется на Землю. Формализация Святого Писания — вот что важно. Мы подготовим Второе пришествие, приблизим его и покажем каждому. Мы к этому готовы. Мы уже ведем схватку со временем и вот-вот одержим над ним победу. Для этого у каждого из нас есть внутренняя аптека, а вне нас — целый мир, больной мир. Его нужно только правильно сосчитать: дважды два — четыре, а четырежды два — не семь и не девять. Нужно только правильно научиться считать. Правильно — значит правдиво. И лечить. Нам удалось договориться и с клеточками, с их ДНК. Они слышат нас, наши просьбы и требования, наши молитвы. Они стали послушными как кролики, как павловская собака. Рефлекс. Классика. Всевселенское счастье в том, чтобы правильно рефлексировать. Как думаешь?..

Потом мы брели по безлюдному ночному скверу, и мне казалось, что мир уже стал таким, каким только что рисовал его Жора, что люди стали если не ангелами, то добрыми и щедрыми, и прекрасными, как когда-то мечтал Антон Чехов, и жизнь, наконец, стала светлой и нежной, длинной и радостной…

— Твой Антон был прав, — словно распознав мои мысли, сказал Жора, — в человеке все, все должно быть прекрасным, и одежда, и мысли… Особенно мысли!..

Он вдруг остановился, взял мой левый локоть и, сжав его мертвой хваткой, сказал:

— И, знаешь, меня вот еще что поражает — такое остервенелое равнодушие к совершенству! Почему? Почему?.. Вся надежда на твою Тишку… Или как там ты ее называешь?

— Какую еще Тишку? — не сразу включился я, — ах, Тину?! На Тину?!

Жора даже присвистнул, озадаченный вспышкой моего радостного восклицания.

— Ну да, — сказал он, подмигнув мне правым глазом, — а на кого же еще?

— Почему на Тину? Разве нет больше…

— Нет! — отрезал Жора. — А почему? Почему…

Он не стал отвечать, только привычно дернул своим скальпом и добавил:

— Потому…

Да я и сам уже спрашивал себя, чем могла меня так привлекать эта Тина! Чем так взять? Интуиция подсказывала мне: Тина — наша! Без нее строительство нашего совершенства будет неполным, оно будет кривиться и кособочить, крениться и шататься и, в конце концов, рухнет, как карточный домик. Получается, что Тине я приписывал роль какой-то опоры, Тине, которой я в глаза не видел, ни разу не ощутил теплоты ее рук, не заглянул в ее (зеленые или рыжие?) глаза, не слышал ее голоса, не… не… Да я ее в упор не знал. Стихи? Этот жалкий томик стихов? Делов-то! Набор слов, междометий… даже без знаков препинания, даже вкривь и вкось… Какие-то высверки, голые мысли-мысли… порой сумасбродные, режущие и рыжие-рыжие… угловатые и непричесанные… квадратные и соленые… малозначащие и многозначные… наперекосяк и наскоком, иногда пыром и экивоками… иногда всуе… а часто — как пропасть, как бездонная пропасть: глянешь — голова кругом, ага… буххх… бабах… бац!.. Летишь кубарем… такие глубокие, что оторопь берет — осилить бы своим утлым мозжиком, уяснить, переварить…

И что?!!

И что толку от шуршания этих слов, этих пропастей и падений?

Шило! Шило и коса, и камень, и… пот… кровавый иногда… и соль… Соль? Может быть, таки Соль?!!

Не сдуреть бы от этого нагромождения!

И какой же от этого толк-то?!! В чем польза? Где доброта? В чем правда, брат?

Я не мог дать ответа.

— Потому, — сказал Жора еще раз и кивнул головой, мол, иначе и быть не может.

Вдруг мысль!.. Как вспышка молнии!.. Мысль, расколовшая напрочь мой череп: что если?... нет-нет… да ну нет, не может этого быть! Но… Что если она, Тина… Что если Тина та… из тех, кто «Вы — Соль земли»?!!

Ах Ты, Господи!...

О, Матерь Божья?!!

Что же если-таки так?

Ти — Соль земли! Ти, Ты — Соль! Ти, ты Та!

Я повторил это вслух:

— Титыта!

Вот же Имя Твое — Титыта!.

И вот же в чем правда, брат: опора! И не какая-то там палка или стояк, не костыль, не подпорка… Даже не труба или швеллер… Не, не швеллер, хоть и на «ш», — колонна! Колонна — вот! Как колонна Парфенона… Или херсонесская… А-то и Геликарнасского мавзолея!..

— АААААААаааааааааааааааааааааа, — вскричал я так, что Жора шарахнулся от меня, как от огня.

— Ты-ы-ы-ы-ы…

Это все, что он смог из себя выдавить. Я не видел Жору таким перепуганным.

— Психбригаду вызывать? — спросил он, когда испуг прошел.

— Ты же видишь, — сказал я, — и побыстрей.

Потом мы какое-то время шли молча.

— Ты как — спросил он, — что-то случилось?

Я не знал что ответить. Я не хотел отвечать. Какая колонна? Хоть и мраморная, да хоть хрустальная или бриллиантовая даже… Даже как Адмиралтейская игла! Да даже бронзовая или даже, если хотите, то и вся золотая… Нет. Ни костыль, ни подпорка, ни стояк, ни швеллер на «ш», ни колонна даже золотая… Неееееет! Нет же! Что если Тинка наша — Атлант? Который призван держать наше Небо? Над нашими хилыми головами! Что если Она, Нашати, наша Ти, Нати (как ее не крути!), что если она… Ха! Ага… Вот же вот: что если Она, не она, а ОНА — наша Ось земная, планетарная ось нашей Нью-Атлантиды? Да — Ось! Вокруг которой и запляшет наше совершенство! Как тот волчок! Так и закружится! Так и замелькает перед глазами, как карусель? Вау! Ось, на которую мы нанижем нашу новую жизнь, нашу суперновую и архиупоительную новую Жизнь. Как мясо на шампур! Чтобы потом тихо сидеть на солнышке наслаждаясь этим сладким с горчичкой и перчиком мясцом этой Новой жизни, этим новым Раем, преподнесенным нам нашей славной милой, но вовсю победоносной Тишкой… Попивая ароматное и не очень терпкое винцо этой Жизни…

А? Ааааа…

— АААААААААААААААааааааааааааааааааааа… — снова вырвалось из меня, — уууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу.. Уффф!

Но Жора уже не пугался моего ора. Он был погружен в свои, и даю голову на отсечение — не менее восторженные мысли, которые наверняка тоже были облачены в такое же громкоголосое, звенящее и пенящееся «ААААаааа! Или УУУууу». Я шел рядом и все ждал-ждал его, этот ор, но Жора только залихватски-задиристо помалкивал, похихикивая себе самому, как какой-то психопатик, даже ржа иногда, правда, не открывая рта. И я наслаждался этим безмолвным его ржанием, этим ржущим Жорой… Потеха да и только!

А сам думал: Ти!.. Ты — Та!.. Титыта! Сперва непривычно, зато как настойчиво и беcповоротно — Титыта! Как пулеметная беспощадная очередь!

Арбат был пуст, мы пересекли его медленным шагом и поймали такси.

— Сейчас как никогда, — сказал Жора уже сидя в машине, — нам нужны новые мысли. И твои генчики — это то, что нам требуется. Ведь только они наполняют жилы жизни вином вечности. Во Вселенной еще много невостребованных идей и время от времени они будут падать на светлые головы, как яблоко на лысину Ньютона.

— Разве он был лысым? — спросил я.

— В Курьяново, — сказал Жора водителю.

— Разве он был лысым? — спросил я еще раз.

— Не знаю.

Архитектоника генома пока оставалась для меня тайной. Но стратегия совершенствования, стратегия выживания и спасения человечества именно в те весенние дни дала первые свои ростки.

— Было же лето, — говорит Лена.

— Да, это был жаркий июль, но для человечества начиналась весна.

Дата добавления: 2015-08-03