|
– За что сидишь? – спросил Бесчетнов стоявшего перед ним пацана, одного из тех, кому предстояло получать паспорт. Пацан был одет в серое, брит наголо, лицо имел насупленное. Это был злой зверек, ненавидевший все вокруг, и Бесчетнова в том числе. «встретил бы он меня в городе – зубами бы порвал…» – подумал Бесчетнов.
– Старика убил… – нехотя, сквозь зубы, ответил пацан.
Бесчетнов, хоть и знал, что это не институт благородных девиц, все же оторопел.
– За что? – спросил он. – он меня оскорбил… – ответил пацан, не глядя Бесчетнову в глаза. Эта привычка – смотреть при разговоре в сторону – была здесь у всех «зэчат».
– А кто у тебя на воле?
– Бабушка.
– А мать?
– Нету…
Бесчетнов смотрел на него, думая, что еще спросить. Ничего не придумывалось. «да и хрен с ним!» – подумал Бесчетнов.
В актовом зале колонии для несовершеннолетних преступников сидело еще три десятка таких же, как этот – в сером, бритых наголо. Различались лишь глаза и иногда лица: одни были злые, другие – затравленные. Бесчетнов подумал, что, может, у тех, с затравленными лицами, история другая.
– Как зовут? – спросил он другого «именинника».
– Александр… – ответил тот. Он приходился Бесчетнову по грудь и похож был на собачонку-дворняжку.
– За что сидишь?
Паренек помялся, но, видать, им велели отвечать на все вопросы журналистов.
– Изнасилование… – сказал он.
– Кого же ты изнасиловал? – спросил удивленный Бесчетнов, на взгляд которого этого «насильника» должна была отправить в нокаут любая девчонка старше двенадцати лет.
– Пацана… – нехотя проговорил зэчонок.
«Твою мать!» – ошарашенно подумал Бесчетнов.
– А сколько ему было лет?
– Восемь…
Всякое желание разговаривать пропало у Бесчетнова.
– Ну ты хоть понимаешь, что ты урод? – спросил он зэчонка. Тот уставился куда-то в угол. Бесчетнов отошел от него.
Через несколько минут, поговорив с третьим «виновником торжества», он подошел к Коржавину.
– Ну как? – спросил Коржавин.
– Куда ты меня притащил? – с укоризной спросил Бесчетнов. – Один убил старика, другой изнасиловал пацана. У третьего – кража, угон, разбой, но после первых двух я его чуть не расцеловал. Это не тюрьма, это вольер.
Коржавин засмеялся в усы – ему доставляло известное удовольствие «потчевать» журналистов такими вот персонажами.
– Какая страна – такой и Диснейленд! – сказал Коржавин. – А ты где видел другую тюрьму?
– Да я думал – так, воришки. А у них у половины, как я понял, руки по локоть в крови! – сказал Бесчетнов.
– Воришки кончились… – сказал Коржавин. – Сейчас если воруют, так и убивают. Или если убивают, так и воруют. За шоколадку убьют. Коммерческий киоск будут грабить, так потом вместе с киоскершей и подожгут.
– Иди ты к черту! – в сердцах сказал Бесчетнов. – У меня жена беременна, я должен излучать позитив.
Коржавин захохотал.
– Вон того не узнаешь? – спросил он, кивком головы указывая на паренька. Паренек был как все – губастый, ушастый.
Бесчетнов пригляделся, но потом все равно мотнул головой отрицательно – не узнаю.
– Что ж ты так, ты же про него писал! – поддел его Коржавин – Это же Денис Гатурбаев…
Бесчетнов тут же вспомнил – прошлой осенью Гатурбаев убил ножом учительницу на уроке, который она решила провести на природе – рассказывала детишкам про деревья, почему желтеют листья. Когда его спросил, зачем, он пояснил, что, мол, видел недавно фильм, и там главный герой убивал людей, всаживая им с разбегу нож в спину – вот и он хотел попробовать.
– Не признал… – сказал Бесчетнов. – Они здесь все на одно лицо.
Все, однажды узнанное о Гатурбаеве, тут же всплыло у него в голове. Гатурбаев был из школы-интерната для глухих и слабослышащих. Родители его пропали давно. Убитая им учительница ничего, кроме добра, Гатурбаеву не делала – даже брала к себе на выходные, чтобы, говорила, ребенок дома побыл. Гатурбаев пригрозил одноклассникам тем же ножом, которым убил учительницу, и они молчали. Даже когда начались поиски – молчали. А Гатурбаев, вспомнил Бесчетнов, еще и помогал искать, делал озабоченный вид, заглядывал родственникам убитой им учительницы в глаза.
– Ребятки и зверятки… – тяжело проговорил Бесчетнов.
– А вон тот… – указал Коржавин, – это Калманкин, из Юбилейного парка. Дружку его не повезло – ему на момент убийств было семнадцать, и он во взрослой зоне. А Калманкин – вот он.
Бесчетнов уставился на Калманкина. Он вдруг понял, что если отведет от него глаза, то и не узнает потом. «Что в них не так? Глаза пустые… – догадался Бесчетнов. – А без глаз лицо не лицо, а маска».
– А ты не знаешь, чем кончилась история с подписями? – спросил Коржавин.
Матери убитых Калманкиным и его дружком девчонок какое-то время назад собирали подписи под письмом к президенту – требовали ужесточить наказание для несовершеннолетних, а если надо – и казнить. Под письмом подписывались целыми школами.
– Матери собрали 15 тысяч подписей… – сказал Бесчетнов. – Письмо отослали президенту, там оно и пропало. Мы же чистенькими хотим быть. Нас же в Европе не поймут.
– Ничего, вот приедет к ним лет через семь-восемь этот же Калманкин с ножиком, так поймут… – многообещающе сказал Коржавин.
Наконец, все уселись. Первой выступала пышнотелая дама из миграционной службы.
– Дорогие ребята! – начала она, и Бесчетнов усмехнулся. – Для вас сегодня знаменательный день: вы теперь полноправные члены нашего общества, будущие защитники отечества… – на этих словах зэчата начали недоуменно переглядываться – неужто и с их статьями в армию берут? Дама поздравила всех и начала раздавать зэчатам паспорта.
Ни одной улыбки не увидел Бесчетнов на лицах тех, кому вручали паспорта, ни одного слова радости и поздравления, ни одной шутки не услышал он от их друзей. Да и были ли здесь друзья? Казалось, будто каждый выходит из личной клетки, и в эту же клетку возвращается.
«Да и то… – подумал Бесчетнов. – Тюрьма, видать, все-таки не сахар»… Эта мысль доставила ему злорадное удовольствие – он вспомнил о Кулике.
«Может, и не так сладко будет ему здесь – подумал Бесчетнов. – Может, еще пожалеет о своей хатке в деревне Перуновка. Хоть и похожа эта хатка на сарайку, а все же на воле…».
Вместе с паспортами зэчатам давали тоненькую книжицу – Конституцию России. Зэчата начали ее листать. Однако тут к столу с красной скатертью подошел начальник колонии.
– «Паспорт» – с французского означает «разрешение прохода»… – начал он. «ишь ты, подготовился…» – подумал Бесчетнов. – и сегодня вы переходите в другую, взрослую жизнь. Желаю, чтобы она дала вам что-то особое, чтобы вы осознали, что являетесь гражданами нашей страны…
«Уж они осознают…» – подумал Бесчетнов, глядя в лица зэчат. Он долго не мог подыскать определения для этих лиц, но вдруг подумал, что больше всего эти лица похожи на лица покойников. Эти же покойницкие лица были у них теперь в паспортах – то ли по инструкции, а то ли по жестокой шутке администрации, фотографировались зэчата в своих тюремных робах, в кадр попали даже номера. Никакой отметки в паспорте не надо было – по одной фотке видно было, что за человек. До следующей смены паспорта по возрасту обречены были зэчата иметь в паспорте каинову печать. Бесчетнов подумал, что это все же скорее всего позабавилась администрация.
Он смотрел на эти лица и пытался по ним что-то прочитать. Но пусто было в глазах зэчат, да и эти пустые глаза зэчата прятали, чтобы не зацепить чужого взгляда. Бесчетнов знал, что так ведут себя бродячие собаки – они смотрят в сторону, но при этом всегда видят тебя и всегда готовы броситься.
Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 50 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава 7 | | | Глава 9 |