Образ мышления и манера поведения

Нет худа без добра: Никонианский раскол породил исторически уникальное явление -- старообрядчество; элитная, а значит, самая непримиримая часть которого удалилась в леса! горы, унесла с собой и сохранила в огромном количестве богослужебные книги, летописный и апокрифичные списки, а то и оригиналы, фамильные реликвии, но самое главное, почти триста лет в неизменном виде хранила язык, обычаи и вместе с ними — образ мышления и манеру поведения. Еще в начале восьмидесяти в сибирских потаенных, чаще всего труднодоступных, местах существовали старообридческие скиты, скитские поселения и даже монастыри. От Урала до Дальнего Восток! пролегала так называемая Соляная тропа, тайный,. угадываемый лишь по особым знакам на деревьях, но достаточно оживленный путь, по которому ходили староверы из толка странников (носили драгоценную и отсутствующую в сибири соль), убегали от властей «неписахи»—толк непишущихся, то есть беспаспортных, или просто ходили в гости друг к другу, например, чтобы высватать невесту, живущую эдак километров за восемьсот (замкнутая, изолированная жизнь всегда грозила кровосмеше­нием).

Взирая на современных старообрядцев, можно было в одно мгновение совершить путешествие во времени, погрузиться в XVI—XVII века и объемно, с запахом и вкусом, ощутить принципы жизни наших предков. Бытует мнение, будто кержаки не пустят переночевать, не дадут воды напиться, и прочие глупости.Конечно же, если вы придете безбородым (они говорят, «вроде мужик, а лицо как бабья коленка»),непоклонитесь в пояс и скажете «здравствуйте», вас скорее всего и правда не пустят, в лучшем случае позволят переночевать в старой баньке, если зима.Но если даже вы все сделаете правильно и вместо обычного приветствия назовете пароль — «Христос воскресе!», а будете один, попадете под подозрение: не разбойник ли вы, не царский ли, не ГПУшный ли соглядатай? И тогда с вами никогда не будут откровенными. А если рядом с вами женщина, но не ваша жена и не сестра, а, к примеру, сотрудница, то будь у вас борода до колен — прогонят, поскольку нельзя пускаться в дальний путь с чужой женщиной, непременно случится прелюбодейство, пусть даже в мыслях. Каково? А мы думаем, почему это опальные бояре тащились в ссылку со всем семейством? Или с чего это жены декабристов поехали в Иркутск? Кроме того, в скиту вам делать нечего, если у вас «дурной глаз», то есть вы не можете смотреть прямо, не мигая, или, того хуже, глазки бегают, а все это они определяют в первое мгновение; если у вас грудь нараспашку и там крест виднеется, если вы перекрестились на «чужие», хозяйские иконы, если вы говорите грубо или много, еще хуже, скороговоркой, если вы сразу лезете с расспросами, если говорите «спасибо», а не «спаси Христос» («спасибо» кричал сатана, когда его столкнул с неба Господь, но докричать «спаси бог» неуспел и шмякнулся о землю). И т.д. и т.п.

В общем, как слагать персты, здесь и ни при чем. Можете вообще в их присутствии не крестить лба, и это будет понято правильно.

Далее: Староверы, как уже говорилось, живут в такой глухомани, куда никогда не заходят ни инспектора рыбнадзора, ни егеря. И часто даже скрытно от властей, однако при этом весной, в половодье(а они все поголовно рыбаки и охотники), едят не уху из свежей рыбки, а суп из вяленой, прошлогодней еще щуки. Вкус специфический. На вопрос почему, овечают однозначно – рыбка икру мечет, нельзя! Без всякого на то принуждения. Находясь в оппозиции к власти, а то и вовсе относясь к ней враждебно, при этом они строго соблюдают природный неписаный закон Кержаки никогда не станут стрелять (и вам не позволят) матку с лосятами, а медведей на берлогах бьют, только когда точно знают, что там самец! Живя в лесу они не срубят деревце, если это не нужно для конкретного дела, на дрова пускают исключительно сухостой. Суровые, молчаливые люди потрясающе нежно относятся к цветам! Сам случайно из-под Тишка наблюдал, как старовер, мой тезка, 40-летний, огненно-рыжий, немногословный и всегда хмурый мужик, любовался саранками (цветы напоминающие орхидеи) и при этом радовался, как ребенок.

Они всегда скрывают свои истинные чувства и на людях никогда не будут громко смеяться или плакать, скорбетьили расстраиваться (объясняют просто — не хорошо). Я никогда не видел их раздраженными или недовольными, хотя это наверняка бывает. И особая статья — отношение к женщине, такое же, как к цветам: в общем-то только неожиданно бережное и какое-то всегда немного виноватое — все время просят прощения, то и дело говорят: «Прости ради Христа». Это вполне можно назвать бесстрастной страстью.

Однако взаимоотношения между мужем и женой у кержаков всегда таинственны, и судить о них можно лишь по отдельным, косвенным деталям. Однажды мы плавали на лодке за брусникой с боярином Головиным(у него грамота была соответствующая), набрали за день два больших крапивных мешка и возвра­тись домой. А осень, холодно, и тут еще дождь пошел но боярыня его узрела на берегу черемуху, усыпанн ую ягодами, и как-то невыразительно изъявила желание набрать ведро на зиму (они черемуху сушат, потом мелют на ручной мельнице, сдабривают медом и пекут пироги — вкуснятина!). Я видел, что Головин промок и замерз, однако и слова не сказал, подчалил и целый час терпеливо сидел на корме, пока его жена собирала ягоду.

Возможно, потом боярин сделал ей внушение, в чем я сильно сомневаюсь, поскольку, собирая брусни­ку, он целый день, изредка, незаметно, ласкал жену взглядом. (А им уже было лет по сорок пять.)Случись это с нами, мы бы не сдержались, невзирая на посто­ронних (я — точно!), и осенняя гулкая река огласи­лась бы речью, вполне определенной. Это я говорю к тому, что староверы не утратили способности раз­говаривать глазами; может, поэтому и немногослов­ны. Конечно, можно свалить на то, что живут они замк­нуто и очень много времени находятся вместе, отче­го и начинают понимать друг друга не с полуслова, а с полувзгляда. Но я несколько раз наблюдал прямой молчаливый диалог, после которого совершалось оп­ределенное действие. Кроме того, поражает их зри­тельная память и память на людей вообще. Можно со­слаться на то, что в уединенных скитах редко бывают люди, но есть в этом еще что-то, на первый взгляд мис­тическое. Однажды я переночевал у кержаков в скиту близ деревни Зимовское и наутро ушел. Хозяев видел, может быть, всего часа полтора, не больше, и вроде бы в лицо их запомнил, но вскоре забыл. Однако не забы­ли меня, и когда через семь лет вновь к ним пришел, был мгновенно узнан. Причем встречали так, будто мы вчера только расстались. Тогда я и понял, что это не про­сто свойства памяти одиноких скитальцев; это их об­раз мышления. Они все эти годы не просто помни­ли — думали обо мне, тем самым поддерживая горе­ние памяти. А мы разве думаем сейчас о людях, с ко­торыми сиюминутно познакомились?

Я не склонен идеализировать жизнь старообряд­цев, поскольку видел и другое. Например, Христя Лы­ков (дальний родственник Лыковых, скит которых в буквальном смысле разорил и погубил В. Песков), эдакий хитрец и себе на уме мужичок, женился в со­рок лет (ему привели молодую невесту, вроде бы с Алтая), одел жену в лохмотья, чтоб, когда ходит в ста­рообрядческую же деревню за солью и мукой, никто не позарился. А она спрятала хорошую одежду в лесу и переодевалась, прежде чем войти в деревню, по­тому что совестно в рванье людям на глаза показы­ваться. Этот же Христя, чтоб не грех было ездить на лодке с мотором, сорвал с двигателя заводскую таб­личку с маркой, соскоблил все надписи, а потом го­ворил: «Я анчихристовы-то знаки сбил!» Он, хитрец, когда начнешь с ним разговаривать, глаза закатит и валяет дурака: смеряет пальцами стопу ноги, проме­ряет потом свой рост и говорит: «А я как Исус Хрис­тос по размеру! У меня столько же ступней в теле!»

Конечно, цивилизация советского образца, осо­бенно навязчивая, коснулась и кержаков. Но реак­ция их и тут нестандартная. Молодой старообрядец Арсеня так увлекся вероучением, что вместо женить­бы набрал книг, удалился в скит и, просидев там не­сколько лет в полном одиночестве, вышел к людям и сказал, что бога нет, и, мало того, принес деревян­ный прибор, очень похожий на логарифмическую ли­нейку, по которой можно было считать, делить и ум­ножать. Один старовер (не помню имени, из Пудинского сельсовета), посмотрев на настоящий трактор, скоро сделал себе свой, но только из березы — один двигатель железный. Кстати, единственный в мире березовый трактор, говорят, ездит до сих пор и только сильно скрипит при движении. Потом он же приду­мал и построил постоянный мост через реку, кото­рый снимался лишь на время половодья (а там каж­дый год строили новый!).

В общем, они тоже разные. Но важно одно — ста­рообрядцы люди цельные и гармоничные лишь пото­му, что у них сохранилось «нормальное» религиоз­ное сознание, поэтому и образ мышления всегда со­ответствует манере поведения.

Кстати сказать, в долгом общении с ними начи­наешь невольно заражаться их отношением к миру, меньше говорить, больше думать и наблюдать. И я теперь, как кержак, начинаю определять, что чело­век собой представляет, по первому взгляду. Должен сказать, часто ошибаюсь, но сложных, интересных людей угадываю сразу. А определять по глазам пока что научился только политиков, причем по телевизо­ру...

Образ мышления и манера поведения — две основные взаимосвязанные величины, определяющие принадлежность к этносу.

Как человек думает, так и поступает. И на­оборот, по поведению можно достаточно лег­ко определить, как и о чем он думает. Напри­мер, современный потребительский Запад­ный образ мышления резко отличается от со­зерцательного Восточного, а оба они так же резко отличаются от нашего, отечественного, российского — это уже к вопросу о Третьей цивилизации. Но тут следует отметить одно замечательное свойство: чем древнее этнос, тем прочнее взаимосвязь мышления и поведе­ния. И напротив, в среде младосущных общ­ностей она значительно слабее, в основном по причине самоутверждения и стремления к выживанию. В одной и той же ситуации та­кие общности оказываются хитрее, изворот­ливее, чем иные, и у них часто слово расхо­дится с делом. Это так называемый комплекс младосущности новообразований (этниче­ских, государственных, общественных). На­пример, России всегда было легче вести меж­государственные диалоги отдельно с Герма­нией, Францией, Италией и т.д. Отношения были хоть и непростыми, но всегда понятны­ми — мир так мир, война так война. Но вот Ев­ропа объединилась, и мы теперь имеем дело не только с каждым этносом конкретно, но с не­ким младосущим образованием, которое еще и само с собой разобраться не может, не то что с остальным миром. Однако при этом громко за­являет о себе, претендует на господство влия­ния (экономическое и идеологическое) и любыми правдами и неправдами пытается утвер­диться в новой ипостаси. Хотя бы с помощью своей денежной единицы.

Попробуйте сейчас угадать, что думает и как поступит в том или ином случае химера с названием ЕЭС, претендующая на статус им­перии?

Русская душа становится загадочной, как только ее перестают понимать либо умыш­ленно не желают делать этого. На самом же деле в ней, этой душе, ничего таинственного нет, хотя существуют определенные скрытые мотивации поступков. Но они сегодня нико­му не интересны, поскольку российские са­модержцы, как и во все времена, сами знают, что надо этому народу и этой стране. И тут начинается противостояние человека и госу­дарства, личности и власти, которое часто пе­реходит в скрытое, тайное противоборство. Яр­кий тому современный пример — уплата нало­гов, проблема «черных зарплат». За последние 90 лет трижды менялись идеология и образ жизни, и всякий раз государство в прямом смысле грабило или тихо обворовывало на­родонаселение. Во время последней пере­стройки «Архитекторы», и вовсе обнаглев, отняли у стариков даже «гробовые» сбереже­ния — во имя демократии и светлого будуще­го, таким образом лет на 30 вперед определив это противостояние. Будьте уверены, «зага­дочная» русская душа весь этот срок не ста­нет в полной мере давать деньги на содержа­ние государства. Даже под страхом сурового закона и длительного срока заключения. Пока не отобьет (или пока ей, душе, не покажется, что отбила) все, что у нее украдено. Конечно же, если не случится (упаси Бог!) войны, ко­торая в единый миг, как всегда и бывало, при­мирит внутренние противоречия и когда лич­ность снимет с себя обручальное колечко и отдаст власти, на танк или самолет. Сейчас россиянин, независимо от его материально­го положения, чувствует себя данником в за­воеванной супостатом родной стране, и ког­да наскакивают баскаки, отрывает от сердца и отдает свою серебряную монету и белку от дыма.

Для того чтобы хоть как-то исправить та­кое положение вещей, сейчас у государства есть единственный шанс — обернуться лицом к человеку (налогоплательщику, электорату, народонаселению — назовите как угодно), на­прячься, умерить аппетиты чиновничьего ап­парата и вернуть все, что было украдено в на­чёте девяностых у конкретной личности, или хотя бы с чувством чести и достоинства го­сударственного мужа пообещать вернуть в короткий определенный срок. Таким образом можно не искоренить, но ослабить противо­стояние до той степени, когда человек по доб­рой воле начнет содержать государство. И выго­да тут не только финансовая и экономическая (личность все равно отобьет у государства боль­ше, чем украли, потому что «себе на уме») — прежде всего духовно-нравственная: добро­вольно отдавая деньги в виде налогов, человек перестанет самоустраняться от власти. Правда, управлять им станет сложнее, ибо такой налогоплательщик начнет всюду совать свой нос. Но есть еще одна скрытая мотивация по­ведения, касающаяся исключительно тех, кто удачно половил рыбку в мутной воде пере­стройки социализма в капитализм и сегодня составляет элиту общества. Это совсем непло­хие люди, когда на дворе мирное, а тем паче застойное, время. Они и в самом деле если не составляют, то приближены к цвету нации, поскольку обладают высочайшим духовно-во­левым потенциалом. Они заметно выделяют­ся на любом поприще своей активностью, не­утомимостью и умением держать удар, за что их чаще всего уважают. Они живут в ожида­нии благоприятной среды, и чем она дольше не приходит, тем сильнее испытывают мощ­нейшее чувство голода, в которое и трансфор­мируется их некогда благородный заряд по­тенциала. И когда образуется долгожданная среда, эти люди неузнаваемо перевоплощают­ся, поскольку их образ мышления уже не со­ответствует манере поведения. Они начина­ют утрачивать ощущение реальности и бла­горазумия, ведомые чувством застарелого го­лода, эти люди помимо воли своей совершают нелепые поступки. Один из них, ныне благо­получный крупный бизнесмен, связанный с «ювелиркой», а в прошлом врач-психиатр (поэтому не утратил способности к самоана­лизу), искренне признался, как в начале де­вяностых покупал сначала колбасу — короб­ками, которую не успевали съедать, и она бе­лела, зеленела и шла на помойку. А он снова мчался в дорогущий кооперативный магазин, где тогда только ее, желанную, и продавали, хватал коробку и вез домой. И ничего поделать с собой не мог, хотя отлично понимал, что это, мягко сказать, отклонение от нормы. Потом он с такой же голодной жадностью покупал автомобили, квартиры, а позже — алмазные прииски на Берегу Слоновой Кости. К свое­му счастью, конкуренты практически выда­вили врача из бизнеса, поскольку он залез с суконным рылом в святая святых, где носят белые манжеты и не снимают лупы со лба уже лет по сорок — пятьдесят

. Однажды в Ленинграде, еще в конце се­мидесятых, я помогал товарищу клеить обои в квартире. Когда мы стали отодвигать мебель от стен, то повсюду: за кроватями, шкафами, за стульями и батареями отопления — нахо­дили банки с консервами, которым уже было лет по пятнадцать. Товарищ смущенно объяс­нил, что его мама блокадница и это у нее те­перь навязчивая идея — покупать и рассовы­вать повсюду банки, мешочки с крупой и со­лью. А в начале восьмидесятых я услышал рассказ о женщине, которая в детстве тоже пережила блокаду. После войны закончила институт, сделала замечательную партийно-советскую карьеру, была уважаемым челове­ком, но когда поднималась на трибуну, тай­но от всех держала в руке кусочек хлеба или сухарик. Если такового не оказывалось — не могла думать и говорить, отказывал разум и утрачивалась речь.

Духовно-волевой потенциал, перевопло­щенный в чувство голода, вынуждает сейчас наших скоробогатых граждан покупать не консервы, а яхты (они их почему-то назы­вают лодками), которые стоят у причалов по всему миру, самолеты, охотничьи угодья, фут­больные клубы и замки; это чувство ежегод­но гонит их в Куршавель, на самые дальние и дорогие пляжи, морские побережья и остро­ва, но все равно хочется еще чего-нибудь та­кого... Кажется, минуло достаточно времени, чтобы насытиться и образумиться (отдельные случаи насыщения уже наблюдаются) и не таскать колбасу коробками, но однажды пе­режитый голод необратимо трансформирует сознание. Лишь единицы способны вырвать­ся из этого порочного круга.

Чтобы унять это патологическое чувство современной «элиты», надо чтобы сменилось поколение и их дети выросли сытыми.

Наш образ мышления прежде всего опре­деляют язык и культура. А каков образ мыш­ления, такова и манера поведения. Как толь­ко происходит выпадение того или другого элемента, так сразу же возникает дисбаланс — мы начинаем говорить одно, думать другое, а делать третье и сами выпадаем из националь­ного поля, все превращая в примитивное лу­кавство, характерное для младосущих обра­зований.

Поэтому истинными космополитами мо­гут быть только лукавые люди.

Основным мерилом русскости мышления являются чувства. Мы не самые лучшие на нашей планете и не самые худшие, но един­ственные обладаем чувственным мышлением. И это не странно, если помнить, что мы при­надлежим к Духотворному Миру, где иные единицы измерения.

* * *

Чувств, определяющих логику нашего мыш­ления и, соответственно, поведения (внутрен­ние законотворцы), всего два: мужское нача­ло — СТЫД, женское — СОВЕСТЬ. Осталь­ные — исключительно стихийные, а значит, не­логичные.

Существуют такие понятия, как «стыдли­вый разум» и «совестливый ум» (так обычно говорили о благоверных князьях), которые невозможно точно перевести ни на один ино­странный язык. Да и соотечественникам, вла­деющим языком в пределах 2500 слов, объяс­нить очень трудно. Более понятно выражение «свобода совести», хотя это словосочетание аб­сурдно только потому, что под «совестью» ни­когда не подразумевалось право выбора рели­гии, поскольку совесть — сама религия.

Поэтому опять же займемся этимологией.

«Стыд» сейчас понимается как некое сму­щение, вызванное неблаговидным поступком, краска на лице (кто еще краснеет) — в общем, небольшое и совсем не смертельное неудобство.

Чувств, определяющих логику нашего мышления и, со­ответственно, поведения (внутренние законотворцы), всего два: мужское начало — СТЫД, женское — СО­ВЕСТЬ.

На самом деле первоначальный смысл почти полностью утрачен. Слово СТЫД (в прош­лые времена говорили СТУД) произошло от СТУЖИ, но не «холода» первоначально, а от жить «с тугой», где туга, тужиться — печалить­ся, скорбеть — жить без огня. Почему же сту­жа (холод) и стыд (чувство), однокоренные, имеют столь отличный смысл? Да потому, что стылый — мертвый (отсутствие знака Ж, жизни, огня), так что «стыд» — это внутрен­ний полицейский, стоящий на страже доб­ропорядочности и под страхом смертельной скорби не позволяющий переступать запо­ведную черту. Чувство стыда — удерживаю­щий фактор, контролер иных отрицатель­ных чувств (страха, трусости, низменных страстей, желаний, в том числе мысленных, «стыдно подумать»). Поэтому до нас дошли выражения — «сгореть от стыда», «залиться краской», «покраснеть от холода» или «уме­реть от стыда». Стыд часто используется со словом «срам» (позор), которое восходит к Ранней смене идеологии, означает то же, что и «крамола», и также впоследствии приобре­ло отрицательный смысл.

Слово же СОВЕСТЬ кроме чувственного аспекта имеет вполне конкретное указание на предмет: жить по совести — значит жить, со­образуясь с ВЕСТЬЮ, где «весть» — знание.

Известие — буквально мысль (истина), извле­ченная из Весты. Вещий — значит познав­ший Весту, а Вещун — излагающий некие ее истины (вещество) («мое сердце — вещун»). «Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити...» — говорит автор «Слова...», указывая, что Боян был не просто певцом-сказителем и музыкантом, а мудромысленным вещуном-философом, если хотите.

Последним на Руси Вещим князем был Олег, и, пожалуй, с тех пор Веста стала невос­требованной, а позже уже недоступной. Судя по его великим делам, он и в самом деле обла­дал знаниями, которых не досталось ни Игорю Рюриковичу, бестолковое правление которо­го вскоре привело его к смерти, ни «хитрой» и жестокой Ольге, ищущей утешения в заморских философиях и науках. От них резко отличается Святослав, который, как и Олег, совершает бле­стящие походы, помня о своем происхождении, носит атрибуты волхва — серьгу в ухе и осе­ледец, утверждает, что «середина» земли его не в Киеве, а на Дунае, в Болгарии.

После него начинается Поздняя смена идеологии и более никогда не вспоминается слово Вещий.

Мы никогда не будем до конца понятны ни для Запада, ни для Востока, потому как ду­маем иначе и, соответственно, иначе поступаем. Чувства, заложенные в основу нашего образа мышления, постоянно выбивают нас из схемы «общечеловеческих ценностей», толка­ют к стихийным действиям. Сколько бы ни придумывали законов, сколько бы ни обкла­дывали флажками, нас все равно не загнать на «номера». Весь исторический виток, начи­ная с Петровских времен, Россию пытаются научить жить по писаным законам, принятым на Западе, но результат всегда один и тот же — по­давление воли, закрепощение, насилие и, как следствие, молчаливый протест в виде неже­лания участвовать в жизни государства и — слом христианской идеологии, революция, гибель империи. Уж с какими «светлыми и свободными» идеями пришли большевики, но в итоге все дело закончилось террором, закрепощением, полным развалом самой иде­ологии и могучей (!) империи.

Теперь новый, хорошо забытый старый эксперимент — назад, в капитализм. Причем в его дикий западный образец, да еще с ветхой демократической моделью устройства обще­ства. Угадайте с трех раз, чем он закончится?

Должен сказать, что мы до сей поры со­хранили чувственное мышление почти в чис­том виде (это к вопросу о неизменности осо­бенностей этнопсихологии). В стране сейчас массовая погоня за наживой — своеобразная идеология нашего времени. Образцы для под­ражания — зарубежные истории, как моло­дой человек, имея один доллар, сделал состо­яние, как Билл Гейтц стал самым богатым че­ловеком мира, романтика бизнеса, банков­ского дела, игры на биржах и т.д. Все СМИ, особенно глянцевые журналы, рекламируют сладкую жизнь богатых, развлечения «звезд шоу», последних королей и королев — учи­тесь жить по «общечеловеческим ценностям»! Наши молодые люди и в самом деле все это смотрят, читают, учатся, даже, наверное, за­видуют и стремятся кое-что почерпнуть из этих ценностей.

И одновременно пишут стихи.

Более половины молодых людей школь­ного и студенческого возраста в России (так­же в Малой и Белой) пишут стихи. Они пи­сали их даже в самые мрачные годы начала де­вяностых. А при этом надо сказать, что с на­чала девяностых и до сей поры поэзию не издают по определению (исключение составляет клас­сика, и то крохотными тиражами), да и в прош­лые времена, когда издавали, поэтическое творчество никогда не кормило, то есть не приносило материального дохода (либо со­всем мизерный). (Поэзия, как сельское хозяй­ство, всегда убыточна, но мы будем его дотировать, потому что кушать хочется каждый день.) А русские молодые люди все равно пи­шут стихи Вроде должны бы зарабатывать тот самый один доллар, который принесет потом богатство, на худой случай сидеть ночами за учебниками, чтоб овладеть менеджментом — они же пишут стихи Эту поэзию не только не издают (отсутствие тщеславия), но еще и не читают (тем более на площадях), ибо по­тенциальные читатели нынче увлечены детек­тивно-любовным жанром домохозяек и пен­сионерок. Но они пишут, невзирая на то что это не модно, что на Западе и Востоке поэзия как жанр вообще прекратила свое существова­ние. Сидят и тайно пишут, стремясь тем самым уединиться, закрыться от лживого, лицемер­ного, глянцевого и грозного мира, самовыразиться, слагая слова в магический ряд и вме­сте с ним выстраивая образ мышления.

Потому что юность русского человека, его мироощущение требует обязательного поэти­ческого воплощения — одухотворения.

Но включите телевизор или откройте га­зету: наша молодежь — это сплошные нарко­тики, дискотеки, экстази, разврат, нетради­ционный секс, проституция, самоубийства, бандиты и киллеры. То есть все только о тра­воядных. И ни слова о поэтическом мышле­нии и романтизме, поскольку мы с такими ка­чествами становимся «неформатными» и ни­когда, никак не впишемся в западную потре­бительскую модель цивилизации и демократии. Наши нынешние СМИ, кажется, из последних сил стараются обмануть Запад и показать ему, что мы такие же, как они. То есть опять то же самое, что делали летописцы, отмывая Русь от «варварского» скифского прошлого.

То есть опять лгут.

Оживление России и включение духовно-волевого потенциала в государственную жизнь начнутся не с экономических показателей. Сиг­налом послужит на первый взгляд внезапная востребованность поэзии. Когда на стадионах бу­дут устраивать не матчи наемных футболистови шоу «звезд муси-пуси», а поэтические вече­ра, которые, как ни парадоксально, и подни­мут ВВП, ибо созидательная энергия Духотворного Мира считается не в киловатт-часах и бар­релях, не в процентах роста Доу Джонса.

Не трусость, не безразличие и долготер­пение видим мы, наблюдая аморфность нынешнего «гражданского» общества в Рос­сии и его упорное нежелание участвовать в жизни государства, но подавленную ВОЛЮ и молчаливый протест, вызванный НЕСПРА­ВЕДЛИВОСТЬЮ. А вместе с ними, есте­ственно, и подавленное сознание. Русского человека сейчас не нужно стремиться на­кормить-напоить, устроить ему достойную жизнь — все это он умеет и блестяще мо­жет сделать сам. Вывести из психологиче­ского тупика, создать идеологические пред­посылки, когда высвободится созидательная энергия, — вот что сейчас требуется для вы­хода из кризиса мышления и, соответствен­но, поведения.

Возвращение мировоззренческих ценно­стей в виде ВОЛИ, СПРАВЕДЛИВОСТИ и СОВЕСТИ прекратит наконец длительное и по­рочное противостояние государства и лично­сти, после чего без всяких указов сверху са­мообразуется гражданское общество. Но его еще нужно будет «узнать», ибо при воссоздании этнических ценностей оно, это общество, окажется непохожим ни на одну существую­щую модель.

Только вольный человек способен поко­рять пространства и создавать Империи. И только вольный человек не подвержен како­му-либо влиянию извне.

ВОЛЯ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ в совокуп­ности с СОВЕСТЬЮ — основные составля­ющие способности к самоорганизации.

Прежде чем говорить об этой уникальной способности, следует рассмотреть некоторые скрытые психологические мотивации, впрямую связанные с образом мышления и манерой по­ведения, однако неизвестные широкому кругу, а значит, и неподконтрольные никакому влия­нию, при правильном воздействии на которые можно достичь положительных результатов.

Такие качества, как неосознанное стрем­ление к воле и оголенное чувство справедливос­ти (иностранцы говорят, загадочная русская

Только вольный человек способен покорять простран­ства и создавать Империи. И только вольный человек не подвержен какому-либо влиянию извне. ВОЛЯ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ в совокупности с СОВЕ­СТЬЮ — основные составляющие способности к само­организации ( душа) — только надводная часть айсберга, да и то не учитываемая современной наукой: слиш­ком велика остаточная сила инерции на­пористой марксистско-ленинской филосо­фии, согласно которой всякий народ состоит либо из угнетателей и угнетаемых, либо из со­знательного рабочего класса, колхозного кре­стьянства и неких незначительных прослоек. В переводе это хорошо управляемая толпа, элек­торат, только того и ждущий, чтоб кто-нибудь поманипулировал их мнением, сознанием, да еще бы и немного денег заплатил.

На самом деле управляемость нынешним обществом, особенно в связи с внедрением некоторых новых идеологических установок, весьма проблематична. Например, прослежи­вается одна закономерность: какого бы цвета ни собралась толпа, обязательно раздаются крики о геноциде и вымирании народа, но попробуйте предложить ей во имя спасения нации кардинальные меры — например, вве­сти многоженство? Оно же было у нас и про­существовало несколько тысячелетий!

Даже откровенные атеисты возмутятся и хорошо, если не поколотят древком плаката, призывающего обратить внимание на демо­графическую политику.

На то она и толпа...

Однако если войти в нее и поговорить от­дельно с каждым тет-а-тет, большая часть, в основном мужчины (женщины целомудрен­но опустят взоры), согласятся, что многожен­ство не для удовольствия, а во имя рождения детей (и без того хватает матерей-одиночек!), которые потом поставят государство на ноги, не так уж и плохо.

В этой связи примечателен реальный при­мер, когда у начальника лесоучастка одного си­бирского леспромхоза во время войны (не взя­ли на фронт по возрасту — 50 лет) родилось восемьдесят семь детей. Девять было своих, от одной жены, остальные от молодых вдов из соседних колхозов (колхозниц зимой го­няли на лесоразработки), четыре женщины родили от него по два ребенка и одна — тро­их. Столь необычный случай произошел по двум причинам: мужик он был настоящий, не пользовал, а любил и жалел этих несчастных женщин и обожал детей, помогал, чем мог (однажды ночью казенному быку ломом ноги переломал, чтоб прирезать и накормить мя­сом «чужих» семнадцатилетних заморенных пацанов, уходящих на фронт). Молодые вдо­вы, обреченные на вечное одиночество, ви­дели в нем достойного мужчину, от которо­го можно рожать, и сами, тайно друг от дру­га, тянулись к нему с единственной целью спасти себя не только от непосильной ра­боты в лесу (беременных и кормящих на ле­соповал не гоняли), но и от будущей незавид­ной судьбы. Их осознанные мысли о продле­нии рода, о необходимости восполнить по­тери нации исключаются, однако вполне допускается интуитивная, этноисторическая поведенческая реакция на обстоятель­ства военного времени. Вероятно, замордо­ванные тяжким трудом женщины думали о будущем, но лишь в той связи, что боялись остаться в одиночестве под старость лет. Я уверен, им и в голову не приходил вопрос: «А кто будет работать на земле, когда кончится война, и кто станет продлять род?»

То есть от мужчин тут мало что зависит, вопрос деторождения и связанных с ним ост­рых социально-нравственных проблем (много­женство) — прерогатива женщин, интуитивно-чувственный ряд которых устроен так, что без всякой идеологии и пропаганды, а только во имя продления рода, повинуясь стихии, спосо­бен опрокинуть существующие традиции и предрассудки. Короче, если женщина захочет жить в гареме — он обязательно появится. Так что сильный, мужественный начальник лесо­участка исполнял лишь их, женщин, волю.

Кстати, умер этот самый многодетный че­ловек СССР в 1973 году совершенно неизвестным и никак не отмеченным статистикой, однако на похороны приехало только сыно­вей 52 (!) человека — несмотря на послевоен­ное негативное отношение к нему, дети по­мнили и чтили отца!

Неоднородность, «двуликость» толпы впол­не характерны для русской жизни (Великая, Бе­лая, Малая Русь) последнего тысячелетия, где каждый пришедший на площадь покричать и вытребовать что-нибудь для всех (миром и тятьку бить легче), на самом деле ни на ми­нуту не теряет своих личностных воззрений и убеждений. Он может приспособиться к об­щему мнению для достижения некой теку­щей цели, может пойти на сделку с сове­стью, если выгодно, поступиться некоторы­ми житейскими принципами, но при этом оставаясь «себе на уме». По этой причине в России искреннее, духовное объединение возможно лишь перед лицом опасности — в основном войны: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Мы привыкли обниматься на краю могилы. (И по этой же причине предла­гаемая нам западная модель демократии не может прижиться на нашей почве, и тем бо­лее при таких условиях невозможно создание гражданского общества .)

Подавление христианскими заповедями воли и гордыни породило не только определенное духовное закрепощение, но более всего ту самую двуликость, «второе дно», тщательно скрываемое в трезвом состоянии и рвущееся наружу в выпившем и раскрепощенном: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке (основ­ная, неосознанная, причина пьянства — удов­летворение естественной потребности побыть самим собой).

Однако, пожалуй, самой скрытой, порой даже необъяснимой составляющей нацио­нального характера является повышенная обидчивость. Сколько распрей, междоусо­биц, ссор и раздоров произошло на этой почве, подсчету не подлежит. Историю России мож­но рассматривать как историю межплеменных, межродовых, межсемейных обид, непременно приводящих к братоубийственным войнам, о коих так откровенно рассказано еще в «Сло­ве о полку Игореве».

Все потому, что Обида — богиня в древнеарийской кулътуре, хранительница ГОРДО­СТИ И СПРАВЕДЛИВОСТИ. То есть уповать к Обиде мог человек только благородный, не­заслужённо униженный и оскорбленный (раб не имеет гордости, понятия справедливости и потому не может обижаться на господина). То есть обида — привилегия высокородия, миро­воззренческое качество, выраженное в совокуп­ности гордости и обостренного чувства справедливости, доставшееся нашей этнокультуре от слишком частой смены властных элит.

История бесконечных смут, претензий на трон, светских и религиозных реформ несла в себе один и тот же результат — частые от­странения от власти одной партии и призыв другой. Начиная от принятия христианства, Россия пережила сотни мелких и глобальных расколов: гонение поганых язычников, Нико­нианский раскол и гонение старообрядцев, ре­волюция и гонение священников и просто ве­рующих авторитетных личностей. И еще мно­го политических расколов, во главе которых стояли Андрей Боголюбский, Иван Грозный, Алексей Михайлович, Софья и Петр, Екатери­на, Александр и декабристы и т.д. При всех ка­таклизмах происходила смена элиты, старая ссылалась, назначалась новая, чтобы через короткий промежуток времени быть заменен­ной на другую.

Но ни одна вкусившая власти, высокого по­ложения и принадлежности к касте избранных элита не исчезла бесследно, а осталась внутри этноса и дала многочисленное потомство, не­зависимо от своего опального состояния. Пред­ставители некоторых именитых родов призы­вались по нескольку раз и снова были отстав­лены, сосланы, заточены в крепости, многие разбояренные мужи окрестьянились, изменили образ жизни, однако прежней оставалась психология и неистребимой —генная память о былом величии. Например, и доныне на Рус­ском Севере очень даже просто встретить пол­ный набор боярских фамилий времен Ивана Грозного, носители которых знают, кто они и откуда пришли. (Был случай, когда в граж­данскую войну в одну деревню Архангельской губернии, симпатизирующую красным, при­шли каратели, чтобы выпороть население, но старики принесли офицеру пергаментные свитки с деревянными печатями, где значилось, что они бояре еще Василия III и не подлежат телесному наказанию.)

Еще красочнее букеты фамилий в среде сибирского старообрядчества, тоже помня­щего, кто они, и имеющего документальные свидетельства своего происхождения, фамиль­ные драгоценности, всевозможные жалованные грамоты и прочие атрибуты благородных кор­ней. Но дело даже не в этих свидетельствах; са­мая достоверная печать на их лицах, в манере говорить, слушать и действовать. Опытный глаз отличит их в любой толпе по едва уловимым признакам, самые яркие из которых — вольно­любие, обостренное чувство чести и собствен­ного достоинства, верность слову.

И пожалуй, самое уникальное явление — Некрасовские казаки, после булавинского восстания ушедшие в Турцию и вернувшиеся на Родину лишь в 1963 году. В абсолютно чуже­родной духовно-нравственной среде на про­тяжении двухсотпятидесяти лет они хранили Предание, язык, веру, сознание, образ жиз­ни, мышления и поведения, существовавшие в конце семнадцатого — начале восемнадцатого веков. Нашим бы ученым, особенно ис­торикам и лингвистам, не отходить от них, за­писывать каждое слово, а властям всячески оберегать от внешнего воздействия этот исторический феномен! Но борец с религией Хрущев испугался столь яркого путешествия во времени, поселил Некрасовских казаков в винсовхоз Краснодарского края, и вот уже потомки их за сорок лет стали обыкновен­ными советскими гражданами. Мне повез­ло познакомиться с престарелым атаманом Василием Порфирьевичем, который и вывел своих единоверцев из Турции. Я слышал его древнерусскую обыденную и живую речь, слы­шал песни и баллады, созвучные со «Словом о полку Игореве» (есть магнитные записи), и ощутил не только глубь истории, но истин­ную магию русского слова.

По самым скромным подсчетам (исклю­чая многие не расстрелянные элиты КПСС), более пятидесяти процентов нынешнего на­селения так или иначе (хоть и седьмая вода на киселе), но причастны к бывшим элитам. И это четко просматривается в обязательных личностных характеристиках носителей генети­ческой памяти — вольнолюбие, широта души, не­произвольная гордость, стремление к неформаль­ному лидерству и обидчивость — все это фермент элитарности. Кроме всего, у этой категории людей сохранен высокий духовно-волевой по­тенциал: они слишком многого хотят от жиз­ни, правда, мало кто из них знает, как этого достичь, ибо при всем том они — далекие по­томки бывшей этноэлиты.

Дата добавления: 2015-08-05