Элита и империя

Какими бы мы категориями и понятиями ни оперировали, как бы ни скрывали от са­мих себя неудобоваримую истину, но всякое действие в России, направленное на собира­ние нации, сопряжено с имперской идеей и по­строением собственно ИМПЕРИИ, Это как в старом анекдоте: что ни начнем собирать на любом советском заводе, все равно танк по­лучается. Существует своеобразная предопре­деленность, основанная на многих фактах —

Какими бы мы категориями и понятиями ни опериро­вали, как бы ни скрывали от самих себя неудобовари­мую истину, но всякое действие в России, направлен­ное на собирание нации, сопряжено с имперской иде­ей и построением собственно ИМПЕРИИ. от исторических до географических, от сырь­евых до метафизических. Наши западные, да и восточные «партнеры» прекрасно об этом знают, поэтому решение задач их внешнего влияния в итоге равняется распаду России. Модель расчленения сейчас отрабатывается на сходном и достаточно древнем государ­ственном образовании — бывшей Югосла­вии. И никакого секрета в этом нет, пропа­ганда ведется в открытую, и мы пока никак ей не противостоим, поскольку сами себя бо­имся — а ну как и впрямь снова станем Им­перией? Это ведь какая ответственность — «володеть» духовным миром! Лучше быть не Третьей цивилизацией, а страной «третьего мира», сырьевым придатком, и тогда никто не укорит тебя, не уличит в имперских амбици­ях. Хотя все равно будет опасаться и держать ножик за голенищем.

Нашим милым и наивным либеральным демократам надо бы отчетливо представлять себе, что мы обречены на вечное недовольство соседних цивилизаций. Равно как и соседству­ющие цивилизации будут всегда недовольны друг другом: «Запад есть Запад, Восток есть Восток. И с места они не сойдут...» По любо­му поводу и без повода нас будут одергивать, вынуждать проситься в ВТО или провоциро­вать исключением из «Большой восьмерки», устанавливать радары у наших границ, уни­жать арестами наших граждан за рубежом или вносить в списки «оси зла», открыто угрожать или, например, делать такие заявления: мол, почему это сырьевые запасы Сибири и Даль­него Востока должны принадлежать только России?

Если мы уже не Империя, не этнос, способ­ный к самоорганизации, то подобный вопрос уместен.

В ближайшем будущем он всерьез будет обсуждаться в ООН и, конечно же, в НАТО. Будут попытки пересмотреть итоги Второй мировой войны, отнять Калининградский акнлав на Западе и острова на Востоке, пото­му что эти территории — символические ат­рибуты Империи.

Все это обыкновенное давление, а если учесть еще и стратегию «непрямых действий», то мы, по сути, оказываемся в состоянии но­вой «холодной войны», только не открытой, как прежде, а лицемерной, с театральными объятиями, поцелуями и клятвами в дружбе до гроба.

А в театре, как известно, короля играет свита. Если бы не эта перманентная «холод­ная война», мы бы никогда не узнали, что по-прежнему остаемся Империей, даже после раз­вала СССР. И не поверили бы в свое потенциальное могущество, взирая на упадок про­мышленного производства, сельского хозяй­ства, демографии и пр.

Со стороны-то виднее, кто мы на самом деле.

Такое положение вещей вынуждает нацию собираться независимо от желания властей или официальной идеологии интеграции в мироеде сообщество. То есть наши «партне­ры» достигают обратного результата, а про­исходит это опять же по причине «загадочнос­ти» и непредсказуемости русской души. При­знаки непроизвольного «собирания» сейчас хорошо просматриваются в том, что как-то незаметно все политические, даже недавно непримиримые, партии начинают выдвигать одни и те же лозунги — патриотические. Даже самый ленивый сейчас хочет и могучей еди­ной России, и братских, союзнических отно­шений с Малой и Белой Русью, а политики и журналисты все чаще и с гордостью произно­сят слово «русский», всего-то несколько лет назад запрещенное, как и всяческая любовь к своему Отечеству. И это неудивительно, по­скольку прошла такая команда — наш прези­дент назвал вещь своим именем, определив, что существует Русский Мир.

В этой связи следует отметить один заме­чательный факт угодничества, совокупленно­го с дикой необразованностью, когда Ельцин назвал нас россиянами (у него звучало «рус-сияне»-). То есть наименованием, якобы объ­единяющим в себе все национальности Рос­сии, испокон веков проживающих на ее тер­ритории. Это не просто неправильно, а даже оскорбительно, поскольку он одним махом пре­вратил чукчей, дагестанцев, татар, мордву и дру­гие народы в русских, ибо Росы — элитное пле­мя Русов. (Росы — наследники сколотов, при­шедших на Землю с Солнца, и если «рус» — светлый, то «рос» — сверкающий.)

Итак, нас нерасчетливо (расчет тут прямо противоположный) вынуждают вспомнить о сво­их «имперских амбициях», вернуться к осозна­нию Триединства мира, а себя — Третьей Духо­творнои цивилизацией. И в этом усматривается Промысел Божий, ибо по чьей же еще воле дей­ствуют наши «партнеры», всячески загоняя нас в исторический угол? Кто еще может посеять такой необоримый страх перед уже ослабленной во всех отношениях Россией?

Ее, Империю, можно назвать каким угодно термином — это не поменяет сути, ибо никакая «иная идея не способна образовать и утвердить ци­вилизацию, принципиально отличающуюся от сегодняшних порочных, потребительских образцов.

Напротив, от чрезмерного, возведенного в культ потребления погибла уже не одна мощ­ная, тысячелетняя империя.

Однако утверждение Духотворной циви­лизации невозможно в принципе без этнической духотворнои элиты, которой в настоящее время не существует.

Но это только на первый, сторонний, взгляд...

Внедрение психологии потребления за­шло так далеко, что в нынешнем «травоядном» обществе, без четких идеологических устано­вок, под воздействием «жестких лучей» чуже­родного влияния невозможно воспитать этноэлиту, способную закрутить пространство в центростремительную воронку, собрать на­цию и создать Духотворную Империю, пред­назначенную быть противовесом Империи Потребления.

В похожей ситуации на Аппенинском по­луострове это сделали расены (этруски), и возникла древнеримская империя; в де­вятом веке наши предки поступили про­ще и соответственно времени: пригласи­ли варяжских князей со своими племена­ми, объединенными в родственный славя­нам народ, называемый Русь, — позвали элиту со стороны, которая потом и органи­зовала мощное, централизованное государ­ство, способное противостоять Римской им­перии и Хазарскому каганату.

История не любит подобных повторений, а если и случается, то в виде фарса: можно представить трагикомедию, если «володеть» нами придут, например, белорусы или мало­россы. Ленин уже попытался воспользоваться элитой со стороны: еврейской, латышской, ки­тайской, кавказской. Что вышло из интернаци­ональной солянки, известно, Сталин отпра­вил ее на удобрение. И назначил свою «эли­ту», но перед самым концом войны, ощу­тив высочайший уровень духовно-волевого потенциала и растущую способность к са­моорганизации, узрел перерождение «уп­равляемой элиты» и побоялся потерять власть, а вернее, марксистско-ленинские ориентиры, делавшие его, грузина-интер­националиста, значимым в среде русского этноса (скрытый комплекс неполноценно­сти на национальной почве). А то ведь уже раздавались призывы после Берлина пойти на Америку.

И пошли бы...

То есть сегодняшнее положение вещей указывает на иной, однажды уже пройден­ный, но забытый путь — взращение элиты внутри этноса, что сотворил преподобный Сергий.

Мы слишком давно не пробовали «моло­ка волчицы» и забыли его вкус, поэтому не стоит обольщаться: даже тщательно отобран­ная группа пассионарных личностей, с блес­тящим разносторонним образованием, разви­тым мышлением и снабженная конкретным планом действий, не составит элиту будущего. Это будет очередная элитарная группа, которая в определенный срок превратится в знакомый нам закрытый чиновничий клан и которую при­дется сменить, как это не раз бывало в нашей истории. Кстати, тут следует заметить, что рос­сийские чиновники — это не тупые исполни­тели с нарукавниками; это правящая партия со всеми вытекающими. Теперь у них есть табель о рангах, статус госслужащего, свои академии, звания и даже погоны с генеральскими звезда­ми! Так и вспоминается Н.В. Гоголь, воспев­ший шинель одного из них. Партия чиновни­ков давно бы вытеснила все остальные, офици­альные, но у нее есть единственное уязвимое место — абсолютное отсутствие способности к самоорганизации. Сброшенные с «поезда современности», они мгновенно рассыпают­ся в пыль, делаются беспомощными и жал­кими, как младенцы, отнятые от материнской груди. Причем независимо оттого, кому они служили — коммунистическим ли, демокра­тическим ли хозяевам или по очереди тем и другим.

Для того чтобы говорить о восстановлении Духотворного Мира, не подверженного никакому вли­янию, а напротив, влияющего на другие цивилиза­ции, притягивающего их к себе и экспортирующе­го свои духовные мировоззренческие установки, требуется и совершенно иная элита — элита, вскормленная «молоком волчицы», то есть обла­дающая высоким духовно-волевым потенциалом и способная к самоорганизации, что обеспечит ее бесконечно долгое существование и привержен­ность ценностям одухотворения.

Опыт самоорганизации этноса и вытека­ющее отсюда следствие — вскармливание эли­ты («кормить» — это не значит давать пищу, как сейчас понимается в обществе потребле­ния; «кормить» — править кормовым веслом) можно рассматривать не только на основе ка­зачества; есть еще один ярчайший, но почти неизвестный пример — подвиг Сергия Радо­нежского, которого принято видеть лишь свя­тым угодником и страстным молельником. Си­туация в раздробленной и покоренной Руси была ничуть не лучше нынешней: обложенная данью, терзаемая нескончаемыми набегами Зо­лотой Орды с юга, крестоносцами с севера, а также внутренними междоусобицами страна, казалось бы, вообще была не в состоянии вы­кормить элиту, способную поднять и совоку­пить духовно-волевой потенциал.

Но что произошло? Никому тогда не ве­домый монах уходит в леса и создает там пер­вый на Руси монастырь, куда стекаются не­кие люди, в том числе и высокородного, бо­ярского происхождения. Никто на Руси, а тем паче в Орде, тщательно контролирующей ог­ромные пространства, не знает, что делается в Сергиевой обители. Вскоре оттуда по Рус­скому Северу, будто рои из улья, разлетаются ученики Радонежского и тоже основывают де­сяток монастырей, куда также собираются не­кие отроки-послушники. А в свой срок уже ученики учеников разбредаются по лесам и закладывают новый «духовный рубеж» пота­енных монастырей.

Таким образом на протяжении примерно тридцати лет было создано около тридцати (!) монастырей — рекордное, никем никогда в истории христианства не повторенное деяние, которым бы Церкви гордиться надо. А она по­чему-то стыдливо умалчивает или не придает должного значения этой стороне подвига Сергия Радонежского.

Что за монахи сидели в этих тайных оби­телях, мир того времени узнал лишь на Кули­ковом поле. Или чуть раньше, когда прослав­ленный полководец, однажды уже разгромив­ший войска Мамая на р. Вожа, Великий князь Дмитрий Иванович, будущий Донской, вдруг ни с того ни с сего просит благословения не у официального иерарха, а у малоизвестного монаха Сергия. И почему-то берет у него двух странных черноризных иноков, неприемле­мых для христианства вообще и православия в частности: иноков-воинов с языческими име­нами Ослябя и Пересвет, хотя известно, что такого быть не может по определению, ибо монах — живой мертвец, не имеет права брать в руки оружия, тем паче носить нехристиан­ское имя после пострига. Кроме того, они — настоящие богатыри, а не полузаморенные аскетичные постники и способны сражаться с богатырем противной стороны — Челубеем, такой же исторической личностью, как и сами Ослябя и Пересвет (есть их реальные мо­гилы).

И еще, невесть откуда у Дмитрия оказы­вается Засадный Полк — неизвестное, пре­красно обученное и экипированное «спец­подразделение», почему-то не имеющее своего командира, что вообще невозможно для той эпо­хи. (У каждого полка, пришедшего на Кулико­во поле, был свой воевода — чужому никто не станет подчиняться, таковы правила времени.) Командовать засадниками Дмитрий назнача­ет своего боярина, князя Боброк-Волынско­го, или Бренка, передав ему свои одежды и броню, — имя звучит на немецкий манер, не на самом деле это прозвище и абсолютно рус­ского происхождения: «бренк», или «бренка», означает тощего человека, буквально скелет, бренчащий костьми.

В критический момент он выводит Засад­ный Полк из дубравы и решает исход бит­вы. Можно себе представить, что творили на бранном поле эти четыреста — семьсот че­ловек, сражаясь с силами примерно со стократ­ным перевесом. Воины в буквальном смысле купались в крови, ибо когда одна плотная мас­са проникает в другую, начинается давка похле­ще, чем в метро в час пик; там богатырским сво­им мечом не размахнешься, а орудовать при­ходится засапожником, колычем, а чаще все­го оружием для рукопашного боя —наручами. Представляют они собой стальную пластину с полуобхватом запястья и тремя ремешка­ми, которыми наручи плотно пристегивают к внешней стороне обеих рук до локтевого сгиба поверх кольчуги. Для удержания их в ла­донях есть рукоятки, а на них сверху и снизу, а также спереди и сзади наручей имеются ко­роткие, до пяти-шести сантиметров, острые конусные зубья — жала, для того чтобы про­бивать любую кольчугу или панцирь. Подго­товленный, натренированный боец с одними только наручами, как нож в масло, проника­ет сквозь любую вражескую массу, в том числе и вооруженную мечами и саблями, соб­ственно откуда и возникали легенды о заго­воренных, ни мечом, ни стрелою не уязвимых воинах. Это особый, сейчас практически забы­тый вид рукопашной борьбы в толчее сражения. Засадный Полк был подготовлен в Сергиевых обителях прежде всего психологически — имен­но для такого многочасового боя, когда надо разить супостата, когда с ним лицо в лицо, когда надо плавать в крови его и ходить по го­рячим еще трупам. Подобной подготовки не­возможно достичь, используя христианские нормы морали и нравственности.

Сергию Радонежскому удалось, казалось бы, невероятное: используя двойную маскировку — от официальной Церкви и неоднородного, зачастую предательского общества, на основе древних тра­диций, обычаев и верований (христианские дог­мы не годились для воспитания этого «спецназа»), воссоздать духовно-волевой потенциал и вскор­мить элиту внутри этноса, которую составляли не только ученики преподобного Сергия, но в боль­шей мере представители светского, княжеско-боярского сословия. Образ Радонежского, словно незримый стяг, реял над головами многих потом­ков, благодаря чему элита просуществовала це­лый исторический виток и только с реформами Петра была заменена на новую.

За последние сто лет Россия претерпела столько потрясений, связанных с проблемой власти и государственного устройства, что лю­бая другая страна давно бы развалилась, расчле­нилась, расщепилась на составляющие, непре­менно утратила независимость и сгинула, аки обры. После каждой революции, смутного вре­мени, перестроечного раздрая, когда все «до основанья, а затем...», кажется: рухнет и фун­дамент, ан нет, на удивление авторов потря­сений — стоит! И самое главное, способен выдержать даже мощнейший внешний удар, каким, например, была Великая Отечествен­ная или Первая «холодная война».

В девяностых, когда рухнул «железный за­навес», в Россию приехал пожилой немец Кла­ус, офицер вермахта, прошедший с боями от Бреста до Москвы и обратно до Минска, где благополучно попал к нам в плен и потому ос­тался жив. Всю оставшуюся жизнь бывший фа­шист ломал голову, как же это произошло и почему русские до сорок третьего отступали, а потом вдруг переломили ход войны, пошли в наступление и победили? Ни есть, ни спать не мог, занялся статистикой, пересчитал всех солдат, что воевали с каждой стороны, всю бронетехнику, самолеты, орудия и снаряды, исследовал все схватки — от великих сраже­ний до боев местного масштаба до сорок тре­тьего и после — не нашел ответа. Во все офи­циальные, идеологические и экономические версии он не верил. Но когда Клаус несколь­ко месяцев просидел в московских военных архивах, которые к тому времени открыли, и опросил сотни ветеранов войны, его наконец-то осенило. А чтобы проверить неожиданные выводы, он приехал в Вологду и попросил, чтобы его повозили по глухим деревням, где еще есть фронтовики. Недели две он ездил по дряхлеющим русским старикам в оскудевших селах, подолгу говорил с ними, благо, что в плену выучил язык, кое-что записывал, но больше пил водку с недавним противником и парился в банях. Вывод Клауса в то время меня обескуражил и вместе с тем заставил за­думаться: по скрупулезным статистическим подсчетам немца выходило, что до конца со­рок второго года в Красную армию призыва­ли молодняк, воспитанный на комсомоль­ских и большевистских идеях, который и со­ставлял основу наших войск. Поэтому наряду с героизмом в обороне было и массовое отступ­ление, паника и в результате бессмысленная гибель и миллионы пленных в первые меся­цы войны. Как сказал один из фронтовиков -- собеседников немца: «Жила не держит». И только когда начали забирать на фронт более зрелых мужчин, от сорока и до пятидесяти лет, уже поживших на свете, повоевавших, опытных, степенных и, главное, незаидеологизированных; то есть когда на передовой оказались мужики коренной России с крепкой жилой, немец не выдержал, и его поперли до Берлина.

Выводы бывшего фрица можно подверг­нуть сомнению, но он прав в том, что боевая армия, как и всякое общество, не может со­стоять из солдат одного возраста и опыта. Что из этого выходит, мы видели при штур­ме Грозного в первую чеченскую кампанию. С одними молодыми и самоотверженными удальцами в атаку можно сходить только раз, а назавтра в бой идти не с кем. У Суворова вместе с двадцатилетними служили и соро­капятилетние (поскольку срок службы был в 25 лет), и потому генералиссимус никогда не терпел поражений. При подготовке к ве­ликим сражениям, в том числе и на Кули­ковом поле, в первые ряды всегда вставали пожилые воины, прикрывая спинами моло­дых, — и не только по причине своего опыта: предстоящие в войсковых порядках обрече­ны были на смерть в первые минуты столк­новения. Они принимали на себя самый мощ­ный натиск, и честью было не просто храбро умереть на глазах у дружины, но принять на себя удар супостата и сбить с него спесь, дабы исполнить яростью и волей к победе позади стоящих.

Когда у него на глазах убивают старика, ярость вздымает молодого воина и приводит в состояние ража (аффекта).

Старой советской песней «Молодым у нас везде дорога...» сбито с толку не одно поко­ление и общество введено в заблуждение бо­лее чем на полвека. За это время стало при­нято кидать молодняк на великие стройки и пулеметы, и мы как-то забыли и о репродук­тивном возрасте, и о демографии, в результа­те чего вся страна сейчас выглядит как чело­век предпенсионного возраста.

Многие тайны выведал хитромудрый не­мец, однако не узнал самого главного: начи­ная с послереволюционных времен русское общество умышленно и совершенно четко раз­делено на молодых и старых. Зачем это делали большевики, понятно: следовало разделить на­род, поссорить отцов и детей, отчленить вну­шаемое молодое поколение и наставить его на коммунистические идеи. Так получились комсомольцы, которых можно было бросать на выполнение любых задач, делать мировую революцию за пределами России, собирать в коммуны, в общем, закалять, как сталь, то есть из огня в воду и обратно. Старое поколение было обречено на вымирание или истребление, как чуждый элемент. В стране, где испокон ве­ков уважалась старость, холодный расчет идеологов поражает своей гнусностью и иезуит­ской изощренностью. Героями становились павлы морозовы, хотя говорят, это имя вы­мышленное. Но вот обрушился коммунис­тический режим, пришли демократы и при­несли «общечеловеческие ценности», одна­ко что мы видим? Все повторилось с потря­сающей точностью: вчерашние комсомольцы рьяно бросились делить общество не только на партии — на молодых и старых, ибо по­следние мешали им делать реформы одним только своим существованием — орали на митингах, требовали вернуть украденное, по­высить пенсии и т.д. И, разделяя, идеологи рыночной демократии говорят о гражданском обществе!

Это или беспросветная необразованность и глупость или, хуже того, знакомое иезуит­ство.

До той поры, пока народонаселение будут расчленять по такому принципу, а оно, наро­донаселение, будет позволять с собой это про­делывать, можно и не мечтать о националь­ной элите, способной к самоорганизации, и даже о гражданском обществе пока можно забыть. Боярство, вельми могущие мужи, по­являются исключительно в полноценном эт­ническом пространстве, где всю внутреннюю, бытовую и бытийную жизнь определяет мудрая старость. Однако разобщенные по са­мым разным причинам (политическим, соци­альным, интеллектуальным) и объединенные лишь нищенской пенсией да судьбой, старики сегодня сами оказываются неспособными что-либо определять. Старость, как и младенчество, уравнивает всех, ибо приходит немощь тела, но возвышается дух, который и должен объеди­нять. Однако сегодня можно констатировать вещь для русского (Русь Великая, Белая, Ма­лая) этноса необычную, парадоксальную: ста­рики перестали называть себя стариками. Они представляются как угодно — пожилыми, зрелыми мужами, дамами, особами, приду­мывают всяческие ухищрения, что-то вроде «бальзаковского возраста», поскольку стыдятся старости — скорее всего потому, что сегод­няшние старики — это вчерашние комсомоль­цы и комсомолки. Бабушки не хотят нянчить­ся с внуками, ибо все еще молодятся и хотят урвать от жизни еще кусочек удовольствия, редкие нынче дедушки стали осторожными, опасливыми, и уж редко кто из них навертит ухо подростку-хулигану в своем дворе. Ста­рость не почитают в том обществе, где она не почитает саму себя. Отсюда и широко про­пагандируемая мода, которую иначе как из­вращение назвать нельзя, — неравные браки. Разве уважающий себя старик возьмет замуж

девушку, приходящуюся ему внучкой по воз­расту? Даже для того чтобы облагодетельство­вать ее богатым наследством? А богатая ба­бушка пойдет замуж за юнца?

Вернемся к магии языка. Произнося за­имствованное слово «элита», мы не в состоя­нии до конца понять, что же это такое. Кас­та? Избранная часть общества? Аристокра­тия? Или все-таки что-то еще, весьма нацио­нальное?

Синоним этого слова, а вернее, равное по смыслу — боярство. Произошло оно от ука­зания — «бо ярый муж» (он, этот ярый муж), коих старцы определяли на вечевом круге по заслугам перед обществом и личным каче­ствам. Чуть позднее появилось слово «вель­можа» — великий муж или «вельми могущий». То есть первоначально ярость (солнечность, светоносность) и могущий (способный, мощ­ный, могучий) — ключевые определения ка­чества, необходимые для выделения из об­щей массы — если по Гумилеву — пассиона­риев, образующих элиту. Причем боярином мог стать всякий, независимо от социального по­ложения, кто на общем фоне проявлял ярость в походе, на бранном поле, на вече, а глав­ное, имел «ярое сердце» — неистощимый ис­точник энергии, коей был способен одухотворять общество. Такое боярство никогда не передавалось по наследству, не приносило со­циальных льгот, более высокого материаль­ного положения, а поэтому не становилось аристократией.

Это — русское понимание элитарности, к счастью сохранившееся до сей поры, почему в России и любят народных героев (и слагают о них песни) типа Кудеяра, Стеньки Разина, Чапаева, Жукова. Они, по большому счету, бессребреники и никогда не были апологета­ми какой-либо привнесенной извне догмы. Но вы не услышите песен о таких же истори­ческих личностям, как Болотников, Пугачев, Софья Перовская, Рокоссовский, и прочих.

Теперь посмотрим на современное «бояр­ство» в России. Для краткости всего один кра­сочный пример—Собчак, выделившийся из серой массы еще на съездах Верховного Совета СССР. Только собственное проворство, лич­ный самолет президента спасли его от суда и тюрьмы. Но боярыня Собчаковна и даже боя­рышня Собчаковична, без всяких заслуг, а так, по определению, — высшая элита сегодня.

Говорить о прочих олигархах и вовсе не прилично.

Будут ли о них слагать песни?

Элиты сегодня призываются, как ново­бранцы, вместе с приходом нового президента. Наверное, это не плохо, когда всенарод­но избранный приходит со своей командой сподвижников: Ельцин привел «свердлов­ских» и «московских», Путин — «питерских», но все это звучит точно так же, как «люберецкие», «солнцевские», и только потому, что набор такого боярства происходит по прин­ципу личной преданности, то есть так же, как в организованной преступной группировке. А еще создается впечатление, что управлять страной и впрямь могут домохозяйки!

Сегодняшним определением элитарности в основном являются богатство, в большин­стве случаев нечестно нажитое, и чиновниче­ство, так или иначе связанное с капиталом (иначе тогда откуда коррупция?). Вторым эшелоном идут журналисты, обслуживаю­щие первых и вторых, и «звезды» шоу-биз­неса, обслуживающие всех. И вот эта крепко повязанная между собой когорта называет себя сливками общества и определяет сегодня внут­реннюю и внешнюю политику, пути развития государства, национальную идеологию, а са­мое опасное — она формирует потребитель­ское сознание, таким образом растворяя этно-исторические ценности, чем и усиливает про­тивостояние народа и государства. Эта, с по­зволения сказать, элита, а точнее, правящая чиновничья партия, сейчас одержима един­ственной идеей — обезопасить себя писаны­ми законами, дабы сохранить свое положение (почти животный инстинкт самосохранения цивилизации потребления), а еще обезопа­сить себя от себя, не дать проснуться совести.

Символ ее — змея, кусающая свой хвост, символ самоистребления.

Российская «элита», исповедующая прин­ципы цивилизации потребления, не способна к самоорганизации, в чем и состоит ее «коще­ева» смерть.

Боярство, ярые, могущие мужи, всегда было примером для подражания. Но это явление под­разумевает чисто мужское начало. С приняти­ем христианства к ним добавился сонм свя­тых, мужчин и женщин, праведно прожив­ших земную жизнь, преподобных (пре, пра — божественное), то есть уподобившихся жиз­ни Христа. Их количество на Руси, включая местночтимых, не поддается подсчету и вряд ли имеет мировые аналоги. (Семена право­славия пали в добрую почву — все это к воп­росу о России как Духотворном Мире.)

Короче, подражать есть кому, но чувству­ете отличие?

Для того чтобы взрастить элиту внутри эт­носа, необходима прежде всего воля носите­лей элитарности — ярых мужей, которые, сла­ва богу, еще есть в коренной России, но ко­торым и в голову не приходит собраться в круг и поискать власти — напротив, они шараха­ются от любых предложений чиновничьего кресла. Это вовсе не крикуны на митингах, не предводители партий, не ура-патриоты, призывающие к революциям, и даже не Зю­ганов с Жириновским. Мы никогда не виде­ли их на экранах и политтусовках. Они пока что в студенческих аудиториях, в каких-ни­будь закрытых лабораториях НИИ, в воюю­щей на Северном Кавказе армии, в геологи­ческих маршрутах, в сельском хозяйстве, на земле и в море, в небе и космосе. И чтобы отыскать их и собрать, нужна уже воля владе­тельного князя, то есть президента.

Кто они конкретно, к сожалению, гово­рить рано, да и не нужно. Эту книгу будут наверняка читать не только соотечественники, и не следует расстраивать младосущее воображение. Придет время, и не только наша стра­на узнает своих героев...

Только элита, способная к самоорганиза­ции, в состоянии выкормить Императора Духотворного Мира, не властвующего, но вла­деющего.

Если Путин, закончив свой второй срок президентства, уйдет сажать капусту, то, по­жалуй, из него впоследствии при определен­ных условиях вырастет император. Если ся­дет в какое-нибудь кресло, приносящее до­ход и прочие блага потребительской циви­лизации, дабы пересидеть и вновь пойти на выборы, — не вырастет даже президента...

Дата добавления: 2015-08-05