Глава 29. Не в силах расстаться с женой, Джордан поднялся с ней наверх

Не в силах расстаться с женой, Джордан поднялся с ней наверх, в ее спальню.

– Надеюсь, тебе понравился наш пикник, принцесса? – спросил он.

Глаза Александры сверкнули ярче драгоценных камней.

– Очень.

Он поцеловал ее и, пытаясь найти предлог задержаться еще ненадолго, медленно обошел комнату. Заметив на туалетном столике бархатный футляр с часами ее деда, Джордан остановился и принялся их рассматривать.

– У тебя есть портрет деда? – лениво спросил он, взяв часы.

– Нет. Это единственное, что осталось от него. Когда я смотрю на них, всегда вспоминаю лицо дедушки.

– Прекрасная работа, – заметил Джордан.

– И дедушка был необыкновенным человеком, – заметила Александра вежливым тоном, противоречившим тайной улыбке в ее глазах, исподтишка изучавших гордый профиль мужа.

Однако Джордан, ничего не замечая, продолжал разглядывать часы. Всего несколько месяцев назад он принял их как нечто должное. Теперь же больше всего на свете хотел вновь получить этот скромный дар. Хотел, чтобы Александра снова отдала ему часы. Хотел, чтобы она смотрела на него, как когда‑то, – с любовью и восхищением. Хотел, чтобы посчитала его достойным памяти дедушки.

– Это подарок шотландского графа, восхищавшегося познаниями дедушки в философии, – тихо напомнила Алекс.

Джордан положил часы на место и отвернулся. Вновь завоевать ее доверие не так просто, но когда‑нибудь Александра все‑таки поймет, что он больше никогда ее не предаст. С другой стороны, кто знает, возможно, она решит подарить ему часы на день рождения, если, конечно, вспомнит, что через четыре дня он станет на год старше. – Прекрасная работа, – повторил Джордан. – К несчастью, время летит слишком быстро. Не успеешь опомниться, как год уже прошел. Грустно… Но не стоит об этом, дорогая. Поужинаем вместе? Я спущусь в гостиную к половине девятого.

Джордан наклонился поближе к зеркалу, проверяя, хорошо ли выбрит. Ему не терпелось поскорее увидеть Александру, и, заранее радуясь встрече, он широко улыбнулся камердинеру и, что бывало весьма редко, даже соизволил пошутить:

– Ну что, Мэтисон, как вы думаете, не испортит моя физиономия аппетит леди?

Бедняга Мэтисон, терпеливо стоявший за спиной герцога с безупречно сшитым черным фраком наготове, был настолько потрясен необычайно игривым настроением своего обычно сдержанного хозяина, что дважды откашлялся, прежде чем пролепетать:

– Осмелюсь сказать, ее светлость – дама исключительно утонченного вкуса и не может не восхититься вашей внешностью сегодня вечером!

Губы Джордана дрогнули при воспоминании об «утонченной» молодой жене, устроившейся на ветке с удочкой в руках.

– Скажите, Мэтисон, – поинтересовался Джордан, натягивая фрак, – какого цвета розы на садовой арке?

Окончательно растерявшись от столь резкой смены темы Мэтисон тупо повторил:

– Розы, ваша светлость? Какие розы?

– Вам просто необходимо жениться, – заметил Джордан, наградив ошалевшего слугу братским хлопком по плечу. – Вам приходится куда хуже, чем мне. По крайней мере я знаю, какого цвета…

Он осекся от неожиданности – в дверь громко заколотили, и послышались вопли, очевидно, весьма взволнованного Хиггинса:

– Ваша светлость! Ваша светлость!

Жестом отпустив Мэтисона, Джордан устремился к выходу, распахнул дверь и рассерженно уставился на запыхавшегося дворецкого:

– Какого дьявола вы так вопите?

– Это… это Нордстром… лакей, ваша светлость, – прерывающимся голосом произнес Хигтинс и – о чудеса! – осмелился потянуть Джордана за рукав!

Вытащив его в коридор, дворецкий бессвязно забормотал:

– Я сразу же сообщил мистеру Фоксу, в точности как вы приказали сделать, если случится что‑то необычное. Сразу же. Он велел мне никому больше не говорить, так что только Джин, судомойке и мне известно о печальном происшествии, которое…

– Немедленно успокойтесь! – рявкнул Джордан, уже шагнув к покрытой красным ковром лестнице.

– В чем дело. Фокс? – осведомился он, сев за письменный стол и едва дождавшись, пока сыщик устроится напротив.

– Прежде чем я объясню, – осторожно начал Фокс, – необходимо задать один вопрос, ваша светлость. Кто держал в руках графин с вином, лежавший в корзинке для пикника, с того момента, как вы отъехали от дома?

– Вино? – повторил застигнутый врасплох Джордан. К чему этот странный разговор, ведь до этого речь шла о лакее? – Моя жена… когда наливала мне бокал…

Странное, почти печальное выражение омрачило на мгновение лицо детектива, но тут же исчезло.

– И вы пили его?

– Нет. Случайно пролил.

– Понятно. И ваша жена, конечно, тоже не пила?

– Нет, – коротко ответил Джордан. – Похоже, я единственный, кто может вынести его вкус.

– Вы останавливались где‑нибудь по пути? Оставляли корзинки без присмотра? В конюшне? Каком‑нибудь коттедже?

– Нигде, – отрезал Джордан, спеша поскорее закончить бессмысленный разговор и присоединиться к жене. С каждой минутой он все больше злился на непредвиденную задержку. – Какого черта вам нужно? Мне казалось, вы хотите поговорить об одном из лакеев… некоем Нордстроме.

– Нордстром мертв, – резко объявил Фокс. – Отравлен. Я сразу заподозрил, в чем причина, стоило Хиггинсу меня позвать, и местный врач, доктор Денверс, подтвердил это.

– Отравлен, – медленно повторил Джордан, не в силах поверить, что подобное произошло в его доме. – Но как, во имя Господа, подобное могло случиться?!

– Единственная случайность во всем этом деле – несчастная жертва. Яд предназначался для вас. Я виню себя за то, что не поверил, будто убийца может осмелиться предпринять очередную попытку в вашем же доме! Некоторым образом именно я повинен в смерти вашего лакея.

Джордан, как ни странно, прежде всего подумал о том, как был несправедлив к Фоксу. В противоположность первому впечатлению он был теперь склонен верить, что Фокс, скорее, не столько стремится вытянуть побольше денег, сколько всеми силами старается защитить жизнь тех, кому служит. Но тут он наконец осознал, что кто‑то пытался отравить его в собственном доме. Невыносимая, отвратительная мысль.

Да этого просто быть не может!

– Что заставляет вас считать, будто покушались на меня?

– Прежде всего яд подсыпали в графин с портвейном, к которому никто, кроме вас, не прикасается. Сам же графин оказался в корзинке для пикника. После вашего возвращения корзинки отнесли на кухню, где их распаковала судомойка по имени Джин. При этом присутствовал Хиггинс и, увидев прилипшие к графину травинки, решил, что такое вино не подобает подавать на стол вашей светлости, поскольку какой‑нибудь мусор или стебельки могли попасть и внутрь. Насколько я понимаю, здесь, в Хоторне, следуют обычаям общества, предписывающим, чтобы все не выпитое за обедом вино было отдано дворецкому?

– Совершенно верно, – сдержанно произнес Джордан. Фокс кивнул:

– Именно это мне и сказали, но я ожидал подтверждения. В соответствии с этим обычаем вино перешло к Хиггинсу. И поскольку тот не выносит именно этот сорт, он подарил его Нордстрому, лакею, чтобы отпраздновать радостное событие – вчера Нордстром стал дедушкой. В четыре часа Нордстром отнес графин в свою комнату. В семь он был найден мертвым – тело еще не успело остыть, на столе стоял бокал с недопитым вином.

Судомойка объяснила, что Нордстром сам открывал бутылку портвейна сегодня утром и попробовал немного, желая убедиться, что вино не испортилось, а потом наполнил графин и поставил его в корзину, которую потом отнес к экипажу. Хиггинс говорил, что вы торопились и почти сразу же подошли к фаэтону. Это правда?

– У крыльца стоял грум, державший лошадей под уздцы. Я не видел лакея.

– Грум не мог отравить портвейн, – уверенно заявил Фокс. – Он мой человек. Сначала я заподозрил Хиггинса, но…

– Хиггинса?! – поразился Джордан. Подобное предположение показалось ему настолько забавным, что он, несмотря на всю серьезность происходящего, едва не расхохотался.

– Да, но Хиггинс не делал этого, – заверил Фокс, ошибочно приняв недоверчивое выражение лица герцога за подозрительное. – У него не было мотива. Кроме того, он слишком слабохарактерен. Впал в истерику из‑за Нордстрома, ломал руки и причитал хуже судомойки. Пришлось сунуть ему под нос пузырек с нюхательной солью.

При других обстоятельствах Джордан, конечно, немало позабавился бы, представив строгого, величественного дворецкого бьющимся в истерике, но в эту минуту ему было не до веселья. – Продолжайте.

– Именно Нордстром выгрузил после пикника вещи из корзины и принес все на кухню. Следовательно, он, и только он, держал в руках графин. Очевидно, не он отравил вино. Джин заверила, что, кроме него, никто не прикасался к графину.

– В таком случае когда яд был туда положен? – нахмурился Джордан, не имея ни малейшего предчувствия, что всего через мгновение мир, едва расцветший яркими красками, померкнет и безвозвратно рухнет.

– Поскольку мы исключили возможность того, что вино было отравлено до или после пикника, – тихо заключил Фокс, – остается одно: кто‑то подсыпал его в портвейн во время пикника.

– Вздор! – процедил Джордан. – Там не было никого, кроме меня и моей жены.

Фокс деликатно отвел глаза:

– Совершенно верно. И поскольку вы этого не делали, остается… ее светлость.

Джордан не помня себя вскочил, сотрясаясь от ярости, и ударил кулаком по столешнице с такой силой, что по комнате прокатился грохот.

– Убирайтесь, – приказал он тихо, – и забирайте бездельников, которые на вас работают. Если через четверть часа вы все еще будете здесь болтаться, я выброшу вас собственноручно. А если услышу хотя бы слово беспричинной клеветы на мою жену, задушу вас голыми руками, и да поможет мне Бог!

Фокс неторопливо встал, однако не собирался так просто сдаваться. С другой стороны, он был не настолько глуп, чтобы оставаться на расстоянии вытянутой руки от взбешенного нанимателя. Осторожно отступив, он осмелился возразить.

– Я бы не назвал эти обвинения беспричинной клеветой, ваша светлость, – печально вздохнул он.

Невыразимая тоска охватила все существо Джордана, сжала сердце, пронзила мозг. Перед глазами стояла Александра на берегу реки, наклонившая над бокалом графин с портвейном. «Не хотите вина? Это ваше любимое…»

– Сегодня утром ваша жена снова тайком навещала сэра Энтони.

Джордан тряхнул головой, словно пытаясь отрицать то, что твердил ему разум, борясь с болью, потрясением и гневом, раздиравшими душу.

Верно истолковав этот жест отчаяния, Фокс негромко сказал:

– Когда вы вернулись, ваша жена уже была с ним помолвлена. Разве не кажется странным, что ваш кузен так легко от нее отказался?

Граф медленно повернул голову и взглянул на Фокса. В серых глазах стояла такая мучительная горечь, что даже ко многому привыкший сыщик содрогнулся. Но его светлость молча поднялся, направился к столику, где на серебряном подносе стоял графин с виски, и, наполнив бокал до краев, осушил его двумя глотками.

– Не позволите ли поделиться с вами моим мнением? – мягко осведомился Фокс.

Джордан слегка наклонил голову, но не обернулся.

– У вашего кузена есть мотив для умышленного убийства. Ваша смерть ему выгодна, и именно потому на него первого падет подозрение, даже без дополнительных улик.

– Каких улик?

– Сейчас я перейду и к этому. Но сначала позвольте сказать, что бандитам, напавшим на вас недалеко от Моршема, требовался не столько ваш кошелек, сколько жизнь. Это было первым покушением. Во второй раз им удалось вас похитить. И если раньше лорд Таунсенд стремился завладеть вашим титулом и богатством, то теперь у него появилась еще одна причина.

Фокс остановился, выжидая, но, видя, что герцог по‑прежнему молчит и не оборачивается, снова заговорил:

– Этой причиной, конечно, является желание получить вашу жену, с которой он продолжает видеться втайне.

И поскольку именно ее светлость приезжает к нему, можно предположить, что она тоже хочет выйти за него замуж, чего им не удастся добиться, пока вы живы. А это означает, что у лорда Таунсенда появилась сообщница. – Сыщик тяжело вздохнул и объявил:

– С этой минуты я должен быть полностью откровенным. Простите мою резкость, но мне нужно заручиться вашим безоговорочным содействием. Герцог не сказал ни единого слова, и Фокс, поняв, что он колеблется, быстро проговорил:

– Если верить слухам, исходившим от ваших слуг, в ту ночь, когда в вас стреляли, ваша жена вернулась домой лишь утром. Вы знаете, где она была?

Джордан выпил еще виски, прежде чем ответить:

– По ее словам, спала в комнате гувернантки.

– Ваша светлость, возможно ли, что стрелявший в вас человек мог быть женщиной?

– Моя жена превосходно владеет оружием, – саркастически заметил Джордан. – Вряд ли она промахнулась бы.

– Уже совсем стемнело, и она была верхом, – пробормотал Фокс скорее себе, нежели Джордану. – Возможно, лошадь дернулась в момент выстрела, однако я сомневаюсь, что она пошла на это. Слишком рискованно. Раньше с вами пробовали разделаться наемники, но теперь злоумышленники перешли к более решительным действиям и ваша жизнь подвергается куда большей опасности, а моя работа становится в десять раз сложнее. Потому я прошу вас делать вид, будто вы не знаете о том, что Нордстром был отравлен. Пусть ваши жена и кузен считают, что вы ничего не подозреваете об их заговоре. Я велел доктору Денверсу говорить, что лакей умер от разрыва сердца. При допросе слуг я старался упоминать о графине как бы между прочим. Никто не догадается, что мы заподозрили неладное. Если мы сможем и дальше вести себя так же хитро и усилить наблюдение за вашей женой и лордом Таунсендом, то предупредим следующую попытку, поймав их на месте преступления. Возможно, они попробуют снова применить яд, так как уверены, что мы ни о чем не осведомлены, а может, и побоятся. Кроме того, они вряд ли рискнут отравить кого‑то еще, ведь несколько смертей сразу вызовут определенное подозрение. Например, то виски, что вы пьете, скорее всего безопасно – ведь, кроме вас, его подают еще и гостям. Но предупреждаю: не ешьте и не пейте ничего из рук жены. Стало быть, остается только ждать и наблюдать.

Фокс наконец замолчал, ожидая хотя бы какой‑то реакции, но, видя, как напряжен герцог, мягко и с искренним сожалением промолвил:

– Мне очень жаль, ваша светлость. Не успел он закрыть дверь, как мертвая тишина внезапно взорвалась оглушительным звоном бьющегося стекла. Решив, что кто‑то выстрелил в окно, Фокс ворвался в кабинет и замер. Осколки великолепного, оправленного в золото хрустального графина, принадлежавшего когда‑то французскому королю, валялись на полу. Сам герцог, не выказавший никаких эмоций в продолжение разговора, стоял, схватившись за каминную полку. Плечи его тряслись.

Александра повернулась в вихре ярко‑зеленого шелка, заслышав шаги Джордана. Однако ослепительная улыбка слегка поблекла при виде плотно сомкнутых губ мужа и холодного блеска глаз.

– Что… что‑то случилось, Джордан?

Теперь она без напоминаний зовет его по имени? И таким нежным голоском!

Джордан с такой силой стиснул зубы, что на щеке дернулся мускул.

– Случилось? – цинично усмехнулся он, с оскорбительной тщательностью оглядывая тело жены, изучая груди, талию и бедра, прежде чем поднять глаза. – Ничего особенного, – с уничтожающим равнодушием соизволил он наконец ответить.

В горле Александры мгновенно пересохло, а сердце забилось тяжело, тоскливо, словно почувствовало, что Джордан неожиданно охладел к ней и что близости, нежности и смеха, которые они делили сегодня, не существовало вообще. Охваченная паникой, она попыталась взять себя в руки и потянулась к графину с шерри. Джордан сказал, что ему нравится, когда она ухаживает за ним, и потому Алекс сделала единственное, что пришло в голову. Наполнив маленькую рюмку шерри, она повернулась и с нерешительной улыбкой протянула ее мужу.

– Не хотите немного шерри?

Джордан, прищурившись, оглядел рюмку, и щека его задергалась еще сильнее. Когда он взглянул ей в глаза, Александра в тревоге пошатнулась. Не отрывая от нее взгляда, Джордан взял рюмку. – Спасибо, – вежливо сказал он, прежде чем ножка в его руке переломилась.

Александра тихо вскрикнула и огляделась в поисках какой‑нибудь салфетки, боясь, что на великолепном обюссонском ковре останется пятно. – Не стоит беспокоиться! – рявкнул Джордан, сжимая ее локоть и грубо поворачивая лицом к себе. – Это не важно.

– Не важно? – в полнейшем смятении пробормотала Александра. – Но…

– Теперь уже ничто не имеет значения, – мягко и без всякого выражения пояснил он.

– Но…

– Пойдем ужинать, прелесть моя? Борясь с необъяснимым ужасом, Александра кивнула. В его устах ласковое слово прозвучало ругательством.

– Нет, подождите, – нервно вскричала она и застенчиво добавила:

– Я хочу дать вам кое‑что.

«Яд», – саркастически подумал Джордан, наблюдая за ней.

– Вот, – выдохнула она, протягивая руку. На ладони лежала ее самая большая драгоценность – часы деда.

Подняв на мужа сияющие глаза, Александра, запинаясь, выговорила:

– Я… я хочу, чтобы они были у вас.

На какое‑то ужасное, невероятное мгновение ей показалось, что Джордан вот‑вот откажется, но вместо этого он небрежно сунул часы в карман.

– Благодарю, – с полным безразличием бросил он. – Если предположить, что они идут точно, мы уже полчаса как должны сидеть за столом.

Если бы он даже дал ей пощечину, Александра не могла быть более оскорблена и потрясена. Она механическим жестом, словно кукла, положила руку на его рукав и позволила проводить в столовую.

Во время ужина она безуспешно убеждала себя, что ошиблась и просто вообразила себе, что он к ней переменился.

Однако когда Джордан не пришел к ней ночью, Александра долго лежала без сна, пытаясь понять, что она сделала мужу и почему он так холоден с ней.

На следующий день Джордан вообще перестал с ней разговаривать и обращался только за столом и при крайней необходимости. Александра терпеливо вынесла все, но лишь на следующее утро, забыв о гордости, униженно спросила, что она сделала дурного.

Джордан поднял глаза от письменного стола, взбешенный ее появлением, и презрительно оглядел жену, прятавшую за спиной дрожащие руки.

– Дурного? – холодно осведомился он, словно обращаясь к незваной гостье. – Все в полном порядке, Александра, если не считать, что ты явилась не вовремя. Как видишь, мы с Адамсом работаем.

Александра охнула, пристыженная до глубины души, – она совершенно не заметила секретаря, сидевшего, за маленьким письменным столом у окна.

– Я… я… простите, милорд.

– В таком случае, – ответил он, многозначительно кивнув на дверь, – если не возражаешь…

Александра поняла его недвусмысленный намек и больше не заговаривала до самой ночи, когда услышала его шаги в соседней спальне. Набравшись храбрости, она надела халат, открыла смежную дверь и ступила через порог. Джордан как раз снимал сорочку, но, увидев отражение жены в зеркале, резко повернул голову.

– В чем дело? – прорычал он.

– Джордан, пожалуйста, – пробормотала Александра, шагнув к нему и теребя розовый атлас халата, – невинная чаровница с разметавшимися по плечам волосами. – Чем я могла так тебя рассердить?

Джордан взглянул в ее глаза и судорожно сжал кулаки, пытаясь подавить неукротимое стремление задушить прекрасную предательницу и одновременно опасаясь, что не выдержит, подхватит ее на руки, отнесет в постель и притворится всего на один час, что перед ним по‑прежнему все та же манящая, неотразимая, обольстительная босоножка‑герцогиня. Он страстно желал держать ее в объятиях, осыпать поцелуями, подмять под себя и раствориться в ней, чтобы изгнать из памяти ад последних дней. Но не мог. Перед глазами стояли сплетающиеся в экстазе любовники, замышляющие его убийство. Нет, он не в силах забыть.

Даже на час. Даже на минуту.

– Я не сержусь, Александра, – ледяным тоном бросил он. – А теперь уходи. Когда мне понадобится твое общество, я дам знать.

– Понимаю, – прошептала Александра и с вымученным достоинством шагнула к двери, ничего не видя из‑за слепивших глаза слез.

Дата добавления: 2015-08-05