Кто лицемер?

Илиодор называл рассуждения отца издевательством над монашескими

обетами. Отец возражал, говорил, что ни в коем случае не намерен спорить с

церковью. При этом он полагал только, что обет безбрачия толкуется неверно.

"Ничего хорошего не выйдет из такой молит-вы, когда душа другого просит".

В этом месте напомню слова Жевахова, приведенные уже мной выше, о

соединении любовного и молитвен-ного экстаза.

Анна Александровна пересказала мне и другой спор отца и Илиодора.

Однажды заговорили о том, какой грех самый страш-ный. Илиодор заявил

без колебаний: "Тут не о чем спо-рить. Самый страшный грех -- это тот, о

котором гласит первая заповедь: Да не будет у тебя других богов пред лицем

Моим".

Отец возразил, видя в приеме Илиодора отражение всегдашней его привычки

подменять предмет: "Разго-вор не о заповедях, а о грехе. Для меня ясно, что

Иисус считал лицемерие самым тяжким грехом".

Илиодор заерзал на стуле, чувствуя, что спор стано-вится чересчур

личным. Отец попал в точку. Чтобы за-щитить себя, Илиодор перешел в

наступление и загово-рил о кружке, собиравшемся у отца, намекая на

отно-шения определенного рода.

Для отца подобные упреки были не в новинку и по-этому он реагировал на

них обычно спокойно -- сам-то он знал, что невиновен. Однако выслушивать

обвине-ния именно от Илиодора отцу показалось отвратитель-ным. Во-первых,

потому что тот бывал на собраниях кружка и прекрасно все видел своими

глазами. Во-вто-рых же, потому что Илиодор как раз и был в этом воп-росе

лицемером высшей пробы. Отец не стерпел и на-помнил ему, как во время

приезда в Покровское застал монаха подглядывающим за купавшейся Дуней.

Монах оторопел и поспешил перевести разговор на другое. Однако обиду

затаил.

Илиодору все же больше пристало бы называться по-прежнему -- Сергеем

Труфановым. Несмотря на все уве-рения, он оставался мирянином. В Труфанове

было столько жажды власти, что ее хватило бы на многих. Можно сказать, что в

его жизни именно эта жажда вла-сти, вполне материальной (вспомним историю с

юро-дивым Митей, протеже Труфанова в Зимнем дворце), а не духовной, и

сыграла зловещую роль.

Интересно, что отец однажды сказал о Труфанове: "Все, до него не

достучишься". И пояснил: "Он не находит в своей душе ни капли того, чего

можно было бы стыдиться".

И все же отец перестал общаться с Труфановым не по своему решению. Отец

вообще с неохотой отказы-вался от общения с людьми, хотя бы однажды

показав-шимися ему приятными. К тому же он был искренне благодарен Труфанову

за прием, когда только появился в Петербурге. Труфанов же в открытую объявил

отцу войну. Их многолетняя дружба окончилась, и горечь раз-рыва преследовала

отца до самой смерти.

Да, можно оторвать мужика от Сибири, но нельзя вытравить Сибирь из

мужика. Это в полном смысле об отце. Его достоинства -- цельность натуры и

открытость

-- отчасти сводились на нет стремлением всегда гово-

рить правду. Такие привычки не для Нового Содома.

Дата добавления: 2015-08-05