Читайте также:
|
|
Дорогие мои читатели!
Вот и подошел к концу наш разговор об эстраде. Но ваша работа еще только начинается.
Есть две опасности, подстерегающие начинающего актера. Первая — самоуспокоенность, самовлюбленность, премьерство, преувеличенное представление о своих способностях. Неудовлетворенность и неуспокоенность — лучшие черты творческого человека и залог его дальнейшего движения вперед.
Вторая опасность — неверие в свои силы, в свои творческие возможности. Вы должны осознавать свое право на творчество, полезность этого творчества и ценность труда вашей души. Пусть вас не смущает, что вы еще ничего не умеете или умеете слишком мало — профессиональные навыки вырабатываются в процессе учебы и работы, но если ваши задачи, помыслы и стимулы чисты и честны, если главной движущей силой для вас является стремление принести людям пользу, помочь им в борьбе с недостатками в них самих и в нашей действительности,— начинайте думать, работать, раскрывайте свои возможности, развивайте и совершенствуйте их. Не огорчайтесь тем, что другие делают это лучше вас. Очень хорошо сказал А. П. Чехов: «Есть большие собаки и есть маленькие собаки, но маленькие собаки не должны смущаться существованием больших: все обязаны лаять, и лаять тем голосом, какой господь бог дал».
Не спешите, думайте, читайте, советуйтесь. Рина Зеленая пишет: «В эстрадной работе у актеров бывает период, когда совершенно необходима чья-то помощь, чтобы подняться еще хоть на маленькую ступеньку. Самому не
1 Советская эстрада и цирк.— 1985.— № 2.— С. 14.
справиться. Нужно от кого-то получить или пинок в зад, или ухватиться за чей-то палец, чтобы преодолеть непреодолимое»1. Наблюдайте за людьми, прислушивайтесь к интонациям, присматривайтесь к походке, к жестам, к выражению лица... Старайтесь за внешними проявлениями проникать во внутрении мир человека.
И — учитесь ремеслу! Ремесло — прекрасное слово, хотя в него нередко вкладывают «ругательный» смысл. Честное ремесло — это технология, необходимое «подножие к искусству» — тут Сальери прав! Учитесь уметь, без умения вообще ничего невозможно. Одними душевными порывами и благими стремлениями в искусстве ничего создать нельзя, хотя они и необходимы. Но они должны стать толчком к постижению ремесла.
Есть такое прекрасное понятие — самовоспитание. Тут и воспитание души (гражданственность, юмор, поэзия), и воспитание навыков (актерское мастерство — видения, общение, задача, перевоплощение). Но основополагающим в самовоспитании и творчестве во всех без исключения случаях является труд. Н. П. Смирнов-Сокольский еще 30 лет назад в беседе с молодежью говорил: «...Вы можете спросить, кто сейчас на нашей эстраде артист номер один?...Назову Райкина. Я вижу, как он работает. Должен сказать вам, что труд этого артиста настолько тяжкий, каждоминутный, что с ним, даже когда на улице встретишься, разговора не получается, потому что он и идя по улице думает про свою работу. А когда спектакль — в антракте лежит на кушетке мокрый с головы до ног и дышит _так, будто рубил дрова. Вот такие труженики эстрады "и становятся ведущими артистами, эстрадными «звездами»...»2
Подходите к своему творчеству серьезно. Эстрада — великое искусство, и овладевать им надо с умом. На самодеятельной эстраде мы нередко видим прекрасные номера, в которых свободно раскрываются самобытные таланты.
Мера таланта может быть разной, мера ответственности должна быть одинаковой. И большой признанный мастер эстрады, и начинающий участник самодеятельности должны одинаково требовательно относиться к себе.
1 Зеленая Р, Разрозненные страницы.— М., 1981.— С. 64.
2 Смирнов-Сокольский Н. П. Сорок пять лет на эстра
де.— С. 259.
Бойтесь ложного пафоса, избегайте ходульности, котурнов, будьте просты и честны, скромны и смелы. Не опускайтесь до злобствования, не допускайте ехидного хихиканья. Не принижайте высокого звания артиста эстрады, не раболепствуйте, но и не возноситесь, не унижайте зрителей своим превосходством над ними. Зрительный зал — это часть нашего народа, нашей Родины.
Работа над каждым конкретным номером зависит от индивидуальности исполнителя и конкретного литературного материала. Поэтому научить работать над созданием того или иного эстрадного номера нельзя. Одно можно сказать с уверенностью: в основе работы актера должна лежать «система» К- С. Станиславского.
Что касается общего характера работы над номером, то вот несколько практических советов.
Совет первый. Прежде чем вы начнете говорить со сцены со зрителями, вы должны хорошо знать, что побудило вас начать этот разговор. Вообще, все законы искусства актера (независимо от того, будет он действовать на сцене театра или на подмостках эстрады) не выдуманы кем-то, не изобретены,— они существуют в жизни. Только в реальной действительности мы следуем этим законам естественно и непроизвольно, не задумываясь над ними, это получается само собой А в условиях публичного выступления, находясь под прицелом десятков, сотен, а то и тысяч пар глаз,—- трудно вести себя естественно. Актер должен уметь сознательно управлять своими мыслями и чувствами, своим психофизическим состоянием сознательно создавать в себе тот внутренний мир, который в обычной жизни создается в нас «сам собой», непроизвольно и естественно.
В реальной жизни всегда есть причина, побуждающая нас произносить те или иные слова. Мы не можем начать говорить «просто так», ни с того ни с сего. Поэтому, если вы хотите, чтобы ваш разговор на сцене- был естественным и правдивым, как в жизни, вы должны заранее определить причину рождения этих слов, должны создать в себе такое самочувствие, которое привело бы вас к рождению слова. Думаю, что каждый актер приходит к этому своим путем. Например, В. Я- Хенкин, прежде чем начать исполнять, скажем, рассказ Зощенко, должен был «настроиться» на разговор со зрителями: он выходил на авансцену (вернее — выбегал) и, высматривая какого-нибудь знакомого в зале, начинал беседовать с ним: «Здравствуйте, Иван Петрович! Как я рад, что вы пришли на наш концерт! Как вы себя чувствуете?» и т. д. Это помогало ему естественно «войти» в рассказ. И когда конферансье начинает свой вступительный монолог обязательными словами: «Добрый вечер, дорогие товарищи! Здравствуйте, садитесь поудобнее, располагайтесь, чувствуйте себя, как дома...» — это не только дань вежливости, не просто стереотип,— это еще и своеобразная «настройка на волну» естественного разговора, вхождение актера в «разговорное самочувствие»...
Попробуйте в качестве отправной точки разговора создавать для себя как бы «пред-слово» — своего рода предисловие. Нельзя ни с того, ни с сего начать действовать. А слово — это действие и воздействие. Если слово не действенно, то оно есть просто сотрясение воздуха и не имеет права быть произнесенным со сцены.
Совет второй. Слова, которые вы будете произносить со сцены, должны быть вашими словами, то есть они должны выражать ваши мысли, чувства, отношения, представления и т. д. Вам поверят только в том случае, если вы будете говорить правду. А чтобы чужие слова стали вашей правдой, надо под чужой текст подложить свой собственный подтекст, надо наполнить чужие слова своим видением, пониманием, желанием и т. д.
Я думаю, что нет такого профессионального разговорника, который не старался бы «подогнать» под себя авторский текст, не приспосабливал бы его к себе с целью превратить в свой собственный монолог. Вы можете вставлять в этот монолог мысленно (а иногда и не только мысленно) помогающие вам слова (вроде «ну, конечно», «само собой разумеется», «вог именно», «сами понимаете», «с вами ведь тоже так бывало» и подобные), которые дадут возможность в паузах продолжать течение мысли, не обрывать подтекст, не создавать «ям» в течение разговора, перейти от одной темы к другой и т. д. Но соблюдайте при этом меру!
Совет третий. Обратите особое внимание на финал номера. Современной эстраде свойственно в ряде случаев как бы отсекание финала, чтобы зрители ощутили недоговоренность и сами «додумали до конца», сами сделали соответствующие выводы. Вот что говорит об этом А. И. Р&й-кин: «Я показываю явление, вскрываю, так сказать, его механизм, но не договариваю до конца. Это «эллипс», опущение — важнейший для меня прием. И вообще прием искусства. Ведь если со сцены все сказать до конца, зритель решит, что вы примитивны, что вы сказали ему банальность. Надо уметь вовремя остановиться, подвести зрителя к ответу, чтобы он сам дошел до него, сам его произнес»1.
Финал — это очень важно, может быть — это самое важное, потому что в финале как бы фокусируется то, с чем зрители уйдут от вас, что в конце концов вы посеяли в их душах.
А теперь я расскажу еще об одном монологе. Но не эстрадном, а политическом. Вернее, не я расскажу, а Даниил Гранин — писатель, который отправился в Западную Германию в город Нюрнберг — на празднования, посвя-щеяые 40-летию Победы над фашизмом. Это была трудная для Гранина поездка: сложные чувства обуревали его,— создателя «Блокадной книги»,— документа потрясающей силы, незаживающей раны, которую не залечат ни годы, ни поколения.
Итак, «монолог» Д. Гранина:
«Зачем я здесь... в дни такого праздника, сорок лет со дня Победы,— для чего судьба забросила меня в самое нутро Германии?
По программе мне досталось выступить в конце вечера, последним. Я прослушал речи писателей из Чехословакии, Франции, Голландии, Англии, Польши...
Перед моим выступлением показывали фильм о Кельне. Как союзная авиация бомбила Кельн. От города осталось меньше трети, все превратилось в дымные развалины. Рядом со мной сидела пожилая немка, она всхлипывала и осторожно прикладывала к глазам кружевной платочек. Я вдруг разозлился на нее, на себя тоже. За то, что расчувствовался от этого фильма, от ее слез. В это время объявили меня. Прожектора ударили мне в лицо, зал открылся, как черная яма. У меня была заготовлена первая фраза. Долго я ее искал и лепил, чтобы как-то прицепить к ней мои рассуждения о том, что хорошо, что не только мы помним, но и вы не забываете.
Вместо этого я вдруг, еще злой, мрачный, выпалил:
— Вот сейчас мы смотрели фильм про Кельн. Тяжело? Да, то, что сделали с Кельном, это, конечно, ужасно. В тот день я сидел в окопах под Ленинградом. Каждый день над нами строем пролетали «юнкерсы» бомбить Ле-
1 Театр.—1984.—№ 1,—С. 45—46.
нинград. Мы, беспомощно ругаясь, провожали их глазами. Потом слышалась бомбежка. На горизонте за нами поднимались столбы дыма. И так продолжалось изо дня в день не недели, а месяцы. Поэтому, когда мы узнали1 в 1942 году, что союзная авиация бомбила Кельн, ничего, кроме радости, мы не испытали! Да, ничего, кроме радости!
Я крикнул это со злостью, разом, это вырвалось у меня, а чего, в самом деле, пусть знают!
Я передохнул, в черной яме все замерло, я вдруг почувствовал, как что-то натянулось между мной и этой душноватой тысячеглазой настороженной глубиной. Это был трудный миг. Долгий. Я не знал, что происходит там, в темноте, и что вернется ко мне... И вдруг все взорвалось аплодисментами, они возникли разом в нескольких местах зала, а потом слились воедино.
Они аплодировали не мне, а тому солдату, которым я был в 1942 году, который защищал свой город и воевал против нацизма.
Почему же я сейчас смотрю этот фильм и сочувствую жителям Кельна, и мне так тяжело? Что за расстояние между той мстительной радостью и нынешним сочувствием? Сорок лет и многое другое отделяло меня сегодняшнего от того лейтенанта, каким я был. Вряд ли он мог понять меня сегодняшнего, зачем я здесь. А я его понимаю.
Из неразличимой мглы зала в дрожащих сполохах ракет высветились лица моих командиров, моих комиссаров, о которых я писал,— Медведев, Ермолаев, Коминаров, а вот экипаж моего танка, мои взводные — никто из них не понимал, зачем я еду сюда в Праздник Победы.
Я прямо так и сказал в зал. Теперь я говорил только то, что чувствовал, честно, не дипломатничая. Да, я не хотел ехать к вам сюда. Слишком дорог для меня этот праздник. Все мои однополчане удивлялись: на День Победы— к немцам? У них же совсем другие чувства вызывает эта дата, ты там не нужен со своей радостью и своей печалью. Тебе не с кем будет там вспомнить о погибших товарищах. Но я хочу именно здесь вспомнить моих павших товарищей, здесь, в Нюрнберге... Пусть не вез разделяют мои чувства — это тоже надо знать. Я не жалею, что приехал сюда. Для меня было открытием, как вы отмечаете сорок лет разгрома гитлеровской Германии: серьезно, честно и мужественно.
Это, конечно, им понравилось, но я, стоя под прожекторами, уже не радовался, я думал о том, что все мы привыкли аплодировать словам, а мир более всего ныне нуждается в поступках»1.
Почему я хочу закончить свою книгу этим монологом? Потому, что в нем сказано о главном — главном сегодня и всегда: о Войне и Мире, о Надежде и Вере, о Любви и Ненависти; потому что Гранин очень точно написал о взаимодействии человека на сцене и людей в зале, он направил в зал биотоки своей мысли и страсти — и зал воспринял их и ответил ему; и еще — из-за самых последних слов: «Мир более всего ныне нуждается в поступках». Вот к этим словам я и хотела привести вас, мои дорогие читатели, под конец своей книги Каждый ваш выход на эстраду должен быть именно поступком
В сочетании «словесное действие» ударение надо делать па втором слове, а не на первом! Вы выходите на сцену для того, чтобы действовать словом, потому что слово сейчас — ваше орудие действия и воздействия на сидящих перед вами людей Это — разные люди, но все они в данную минуту отдали вам свое внимание, они готовы понять вас и разделить ваши чувства.
Мне хочется писать слова «вам» и «вас» с прописных букв, потому что сейчас я обращаюсь не к вам — во множественном числе, а к Вам — конкретному человеку, которому дано право выйти сегодня вечером на сцену и совершить поступок — вселить в сердца зрителей радость жизни, гордость за свою страну и желание еще лучше трудиться для ее блага.
В добрый час!
' Гранин Д Два вечера//Лит. газ.— 1986.— 22 янв.
СОДЕРЖАНИЕ
Вместо предисловия.. 3
Эс1рада и эстрада........................... 7
Искусство эстрады и эстрадный номер... 10
Гражданственность и сатира 16
Актер в театре и на эстраде.......... 35
Художественное чтение и разговорные жанры. 46
Образ, маска, индивидуальность...... 53
Конферанс.......... 61
Рассказ, фельетон, монолог............ 72
Советы и напутствия......•, 86
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 70 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
КОНФЕРАНС | | | Германские земли в конце XVIII – первой половине XIX вв. |