ГЛАВА 33. Когда перпиньянский экспресс скрылся за серебристыми кронами деревьев и крышами

Когда перпиньянский экспресс скрылся за серебристыми кронами деревьев и крышами поселка, Барли встряхнулся:

– Ну вот, теперь он в поезде, а нас там нет.

– Да, – сказала я, – зато он точно знает, где мы есть.

– Это ненадолго. – Барли решительно прошагал к окошку билетной кассы, возле которого дремал какой-то старик, и скоро вернулся – обескураженный.

– Следующий поезд на Перпиньян только утром, – сообщил он, – и автобус в ближайший городок отходит завтра после полудня. А снять комнату можно только на какой-то ферме за полкилометра от деревни. Можно переночевать там и вернуться к утреннему поезду.

Я не знала, злиться или плакать.

– Барли! Мне нельзя ждать до завтра! Мы теряем время.

– Да, но что еще остается? – сердито возразил Барли. – Я все выспросил: нельзя ли нанять машину, грузовик, ослика, проголосовать на шоссе… Ничего не выходит. Что я еще могу сделать?

Мы молча прошли через деревню. День клонился к вечеру – сонный теплый день, и люди, которых мы видели на крылечках или в огородах, казались оцепеневшими, словно мы попали в сказочное сонное царство. Мы добрели до фермы, перед которой красовалась написанная от руки вывеска и столик с выставленными на продажу сырами, хлебом и винными бутылями. Нам навстречу вышла, вытирая руки о передник, женщина и взглянула на нас без удивления. Когда Барли представил меня как свою сестру, она ласково улыбнулась и не задавала больше вопросов – не спросила даже, почему мы без багажа. На вопрос Барли, найдется ли комната на двоих, она отозвалась: «Оui, oui» ^[34] выговаривая слова на вдохе, словно самой себе. На утоптанном дворе фермы росли редкие цветы, скребли землю курицы, а под карнизами выстроился ряд пластиковых ведер. К дому дружелюбно жались обшарпанные каменные сараюшки. Обед, пояснила фермерша, будет подан в саду за домом, и наша комната тоже выходит в сад из самой старой части дома.

Мы вслед за хозяйкой прошли через кухню с низкими потолочными балками во флигель, где когда-то, должно быть, спала кухарка. Я с облегчением увидела в спальне две узкие кровати у противоположных стен, разделенные большим платяным шкафом. За стеной помещалась комнатушка с крашеным туалетным сиденьем и раковиной. Все здесь сияло чистотой, крахмальные занавесочки были украшены кружевом, и даже старинная вышивка на стене добела выгорела на солнце. Пока Барли расплачивался с хозяйкой, я прошла в ванную и ополоснула лицо холодной водой.

Потом Барли предложил прогуляться: женщина обещала подать обед только через час. Мне не хотелось выходить из-под защиты этих уютных стен, но аллею снаружи укрывали ветвями тенистые деревья, и мы с удовольствием прошли по ней к развалинам когда-то, должно быть, очень богатого дома. Барли перелез через забор, и я вскарабкалась следом. Неровный ряд камней обозначал линию фундамента, а единственная уцелевшая угловая башенка придавала руинам дух ветхого величия. Рядом стоял амбар с сеном – как видно, кто-то использовал старый дом под склад. Среди камней валялись мощные балки рухнувших перекрытий.

Барли устроился на развалинах и взглянул на меня.

– Вижу, что ваша милость в ярости, – задиристо начал он. – Конечно, ты не против, когда я тебя спасаю, но как я смел не позаботиться о твоих удобствах!

От такого нахальства я на миг лишилась дара речи.

– Да как ты смеешь? – наконец выговорила я и гордо зашагала прочь, спотыкаясь о камни.

Барли мгновенно вскочил и догнал меня.

– Ты что, хотела остаться в поезде? – спросил он чуть более мирно.

– Конечно, нет! – буркнула я через плечо. – Но ты не хуже меня знаешь, что отец уже наверняка добрался до Сен-Матье.

– Зато Дракула, или кто он там, еще не добрался.

– Он теперь обгоняет нас на целый день, – огрызнулась я, глядя вдаль через поля.

Над вершинами тополей виднелась деревенская церковь: все было мирно, словно на старой картине – не хватало только коров или козочек.

– Прежде всего, – начал Барли невыносимо наставительным тоном, – мы не знаем, кто там был в поезде. Может, и не сам старый негодяй, а кто-то из его слуг. Судя по тому, что пишет твой отец, у него немало подручных, верно?

– Тогда еще хуже, – сказала я. – Если там был кто-то из подручных, значит, сам он может быть уже в Сен-Матье.

– Или… – начал Барли и осекся.

Я знала, что он хотел сказать: «Или здесь, рядом с нами».

– Мы ясно показали ему, куда направляемся, – сказала я, чтобы избавить его от труда договаривать.

– А теперь кто говорит гадости?

Подойдя, Барли довольно неловко обхватил меня за плечи, и только тогда до меня дошло, что он говорит так, будто до конца поверил рассказу отца. Слезы, скопившиеся под веками, наконец прорвались и покатились по щекам.

– Ну-ну, – сказал Барли.

Я уткнулась лицом в его плечо, теплое от солнца и пота. Потом отстранилась, и мы молча пошли обедать.

«До самого пансиона Элен ничего больше не пожелала сказать, и я занимал себя тем, что разглядывал лица прохожих, ища признаков враждебного внимания и временами оглядываясь через плечо в поисках слежки. Пока мы добрались до своих комнат, я успел изнемочь от чувства беспомощности. Где теперь искать Росси? Чем нам поможет список книг, если многие из них даже не существуют?

– Идем ко мне в комнату, – бесцеремонно распорядилась Элен. – Надо поговорить.

В другое время меня позабавило бы ее невнимание к правилам этикета, но лицо ее было так сурово, что я молча гадал только, что у нее на уме. Ее взгляд не допускал и мысли о флирте. Постель в ее комнате оказалась гладко застелена, а немногочисленные предметы ее туалета надежно скрыты от постороннего взгляда. Элен уселась на подоконник и указала мне на кресло.

– Слушай, – начала она, стягивая перчатки и снимая шляпку, – мне кое-что пришло в голову. Похоже, мы уперлись в тупик.

Я угрюмо кивнул.

– Последние полчаса я только об этом и думаю. Но может быть, Тургут что-нибудь сумеет разузнать.

Она покачала головой:

– Мы ищем черного кота в черной комнате.

– Черную кошку в темной комнате, – уныло поправил я.

– В темной, – согласилась Элен, – и мне пришло в голову, что мы упускаем важный источник информации.

Я уставился на нее:

– Какой же это?

– Мою мать, – ровным тоном проговорила Элен. – Ты не зря расспрашивал меня о ней еще в Штатах. Я весь день о ней думала. Она познакомилась с профессором Росси намного раньше вас, а ведь я никогда не расспрашивала ее о нем с тех пор, как она призналась, кто мой отец. Не знаю почему, если не считать, что ей больно было говорить о нем. И еще… – Она вздохнула. – Мать у меня – простая женщина. Я не думала, что она сумеет многое добавить к тому, что я узнала из работ Росси. Даже когда она в прошлом году заговорила о том, что Росси верил в существование Дракулы, я не слишком удивилась, зная, как она суеверна. Но теперь я задумалась, не знает ли она чего-нибудь, полезного для нас.

При первых же ее словах я воспрянул к новой надежде.

– Но как же с ней поговорить? Ты сказала, у нее нет телефона?

– Нет.

– Тогда… как же?

Элен перехватила перчатки в одну руку и хлопнула ими о колено.

– Надо повидаться с ней. Она живет в деревушке неподалеку от Бухареста.

– Вот как? – Настал мой черед поупражняться в язвительности. – Что ж, проще простого. Прокатимся на поезде с твоим венгерским паспортом и моим – кстати сказать, американским, и заскочим поболтать с вашей матушкой о Дракуле.

Неожиданно для меня Элен улыбнулась.

– Не заводись, Пол. У нас есть поговорка: «Нет ничего невозможного».

Я невольно рассмеялся:

– Ладно-ладно. И у тебя уже есть план? Я заметил, что ты всегда знаешь, что делать.

– Совершенно верно. – Она разгладила на колене перчатки. – Точнее, я надеюсь, что моя тетя знает, что делать.

– Тетя?

Элен смотрела в окно, на облупившуюся штукатурку старых домов. Вечерело, и средиземноморское солнце, которое я успел полюбить, окрасило весь город золотом.

– Тетя с 1948 года работает в министерстве внутренних дел и считается важной персоной. Это она дала мне возможность получить образование. В моей стране без тетушки или дядюшки ничего не добьешься. Она мамина старшая сестра и помогла матери сбежать из Румынии в Венгрию. Сама она перебралась туда задолго до моего рождения. Мы с тетей очень близки, и она выполнит мою просьбу. И у нее есть телефон, так что я собираюсь ей позвонить.

– Думаешь, она сможет пригласить твою мать к телефону, так что ты сможешь с ней поговорить?

Элен застонала:

– Господи, да разве можно говорить по телефону о том, о чем не обязательно знать властям?

– Извини, – коротко сказал я.

– Нет уж. Ехать придется самим. Но тетя все устроит. Тогда с матерью можно будет поговорить лицом к лицу. Кроме того… – ее голос немного смягчился, – они будут рады повидаться со мной. Мы совсем рядом, а ведь они меня два года не видели.

– Ну, – сказал я, – для Росси я готов почти на что угодно, хотя мне в голову не приходило соваться в коммунистическую Венгрию.

– Неужели, – хмыкнула Элен, – а как насчет «соваться», как вы изволили выразиться, в коммунистическую Румынию?

На этот раз я ответил не сразу.

– Понимаю, – помолчав, заговорил я. – Об этом я тоже думал. Если могилы Дракулы не окажется в Стамбуле, где ей еще быть?

На минуту каждый из нас погрузился в свои мысли, и мы были невозможно далеки друг от друга. Потом Элен шевельнулась.

– Спрошу у хозяйки, нельзя ли от нее позвонить, – сказала она. – Тетя должна уже вернуться с работы, а я не хочу откладывать разговор.

– Можно пойти с тобой? – спросил я. – Как-никак, меня это тоже касается.

– Конечно.

Элен надела перчатки, и мы прошли в гостиную хозяйки пансиона. Десять минут ушло на то, чтобы объяснить, чего мы хотим, но несколько турецких лир вместе с обещанием полностью оплатить звонок сильно помогли делу. Элен села на стул перед аппаратом и сосредоточенно набрала длинный многозначный номер. Наконец ее лицо прояснилось:

– Соединили.

Она улыбнулась мне прекрасной открытой улыбкой.

– Тетушка будет очень недовольна, – заметила она и тут же снова насторожилась: – Ева? Это Елена!

Вслушиваясь в ее речь, я догадался, что разговор ведется по-венгерски: румынский все-таки относился к группе романских языков, и я мог бы распознать хоть несколько слов. Но звуки, которые произносила Элен, звучали как копыта несущихся вскачь лошадей: угро-финский галоп, в котором мое ухо не сумело выделить ни единого внятного звука. Я задумался, говорят ли у них в семье на румынском, или они давно ассимилировались и забыли прошлую жизнь вместе с ее языком. Голос Элен взлетал и падал, она то улыбалась, то хмурила брови. Как видно, тетушке Еве на том конце провода было что сказать: иногда Элен подолгу слушала молча, вставляя только отрывистые односложные восклицания.

Она как будто забыла о моем присутствии, но вдруг подняла на меня глаза и, победоносно улыбнувшись, кивнула. Потом улыбнулась в микрофон и повесила трубку. Тут же в комнате возникла консьержка, которую, вероятно, тревожил огромный счет за переговоры, и я поспешил отсчитать ей обещанную плату, добавив немного сверх того и положив деньги в ее протянутую ладонь. Элен уже вышла из комнаты, сделав мне знак идти за ней: такая таинственность казалась мне излишней, но, в конце концов, откуда мне было знать.

– Скорее, Элен, – взмолился я, снова опускаясь в ее кресло. – Неведение меня убивает.

– Хорошие новости, – невозмутимо откликнулась она. – Тетя постарается помочь.

– Что же ты ей такое сказала? Она усмехнулась:

– Только то, что можно было сказать по телефону. Пришлось держаться официального тона. Но я сказала, что нахожусь в Стамбуле с одним коллегой и что для завершения научной работы нам необходимы пять дней в Будапеште. Я объяснила, что ты американский профессор и что мы работаем над совместной статьей.

– На какую тему? – насторожился я.

– Рабочие движения в Европе во время турецкой оккупации.

– Недурно. Но я совершенно не знаком с предметом.

– Ничего. – Элен смахнула ниточку с подола своей строгой черной юбки. – Кое-что я тебе расскажу.

– Как ты похожа на своего отца!

Случайное проявление ее научного кругозора так напомнило мне Росси, что слова слетели с языка помимо воли. Я испуганно заглянул ей в лицо: не оскорбило ли ее такое сравнение? Мне пришло в голову, что я сам не заметил, когда перестал сомневаться в их родстве.

К моему удивлению, Элен ответила мне грустным взглядом, хотя и не удержалась от язвительного замечания:

– Хорошее доказательство превосходства наследственности над влиянием среды. Так или иначе, Ева, конечно, рассердилась, особенно когда я сказала, что ты американец. Я заранее знала, что так будет: она всегда считала меня безрассудной и склонной к авантюрам. Наверно, так оно и есть. И в любом случае ей пришлось бы изобразить недовольство для тех, кто прослушивает разговоры.

– Зачем?

– Чтобы не потерять работу и положение. Но она обещала что-нибудь придумать и велела позвонить завтра вечером. Вот так. Тетя очень умная, она наверняка найдет средство. Надо узнать, как добраться от Стамбула в Будапешт. Может быть, лучше самолетом?

В глубине души я вздыхал, думая о предстоящих расходах и гадая, долго ли еще смогу платить по счетам, но вслух сказал только:

– Будет просто чудом, если ей удастся благополучно протащить меня в Будапешт – и обратно.

Элен рассмеялась:

– А она и есть волшебница. Иначе бы я сейчас работала заведующей клубом в какой-нибудь деревне.

Мы снова спустились вниз и, не сговариваясь, вышли на улицу.

– Теперь нам нечем заняться, – рассудил я, – только ждать, что принесет завтрашний день – вернее, Тургут и твоя тетя. Самое трудное дело – ждать. Как бы провести время?

Элен в задумчивости остановилась посреди улицы. Она снова была в перчатках и шляпке, но золотые лучи вечернего солнца отыскали несколько выбившихся черных прядей и коварно выкрасили их в рыжий цвет.

– Хочу как следует посмотреть город, – объявила она наконец. – Кто знает, вернусь ли я сюда еще? Вернемся к Айя-Софии? И можно побродить до ужина по старому городу.

– С удовольствием.

Больше мы не разговаривали, пока огромное здание собора не выросло над нами, заслонив небо своими куполами и минаретами. Молчание между нами все углублялось, и я раздумывал, чувствует ли Элен то же, что и я. Величие древнего храма заставляло остро ощутить свою малость. И еще я размышлял над словами Тургута – о том, что Дракула заразил проклятием вампиризма великий Стамбул.

– Элен, – заговорил я, с трудом заставив себя нарушить связывающее нас молчание, – как ты думаешь, могли его похоронить здесь – в Стамбуле? Если так, понятно, почему он тревожил султана Мехмеда и после смерти…

– А?.. Да-да… – Она кивнула, одобряя мое нежелание называть его имя посреди толпы. – Мысль интересная, но как мог Мехмед об этом не знать? Да и Тургуту наверняка удалось бы обнаружить хоть какие-то свидетельства. За столько веков что-нибудь да прорвалось бы наружу.

– Но еще трудней допустить, что Мехмед позволил бы похоронить своего врага в Стамбуле…

Она задумалась. Мы уже подходили к огромным воротам Айя-Софии.

– Элен? – тихо проговорил я.

– Да? – Мы остановились посреди потока туристов и паломников, спешащих пройти внутрь.

– Если могила окажется здесь, то и Росси тоже здесь. Она обернулась, взглянула мне в лицо. Глаза ее сияли, но между тонкими бровями пролегла усталая морщинка.

– Ну конечно, Пол.

– В путеводителе сказано, что под Стамбулом скрываются развалины подземных строений – катакомбы, подземные резервуары для воды… как в Риме. До отъезда у нас еще остается целый день, если не больше, – надо поговорить с Тургутом.

– Неплохая мысль, – мягко согласилась Элен. – Под дворцом византийских императоров наверняка есть подземные ходы. – Она слабо улыбнулась, но рука ее сама поползла вверх и осторожно, как свежей раны, коснулась шарфика на горле. – В любом случае в этом дворце должно водиться множество злых духов – призраков императоров, приказавших ослепить собственного брата, и тому подобное. Вполне подходящее общество.

Мы так увлеклись беседой и планами нашей невероятной охоты, что я не сразу заметил человека, пристально разглядывавшего меня. Ведь это был не грозный темный дух, возвышающийся над толпой, а всего лишь обыкновенный щуплый человечек, притулившийся к стене собора шагах в двадцати от нас.

А потом меня словно что-то толкнуло, и я мгновенно узнал маленького архивиста с клочковатой седой бородкой, в белой вязаной шапочке и поношенной одежде, заходившего этим утром в архив. Он сделал ошибку, дав мне почувствовать свой пристальный взгляд и заглянуть ему в лицо. Хотя шпион тут же исчез, как призрак растворился в толпе туристов, и когда я, увлекая за собой Элен, бросился вперед, то уже нигде не увидел знакомой фигуры. Но он опоздал: заглянув ему в лицо, я безошибочно распознал под клочковатой бородкой и восточной шапочкой лицо, знакомое еще по университету. В последний раз я заглянул в это лицо перед тем, как его укрыли простыней: лицо мертвого библиотекаря».

Дата добавления: 2015-07-26