Художественная концепция жизни и построение романа

Гончаровская концепция жизни, выраженная в определенной системе художественных образов, в развитии сюжета и композиции романа, отражает идею романиста о необходимости соединения того положительного, что заключалось в двух «страшных крайностях» — в Петре и Александре Адуевых. Идеал Гончарова, наметившийся в первом звене мыслимой им трилогии, включал критику дворянской и буржуазной культур. И в этой критике Гончаров сближался и с антибуржуазностью Белинского, и с его борьбой против дворянского романтизма.

Столкновение мечтателя-романтика со столичной жизнью уже было разработано в романах Жорж Санд и Бальзака. Западноевропейская литература широко освещала тему утраченных иллюзий, изображая неудачную карьеру молодого провинциала в столице. Гончаров учитывал этот опыт. Но созданная им концепция жизни, а также и художественные принципы его реалистического романа глубоко национальны, возникли на почве русской жизни и связаны прежде всего с опытом русской художественной литературы, с идеями русской публицистики. Вместе с тем «Обыкновенная история» — такое творение искусства, в котором художник объективной логикой характеров и проблем поставил и общечеловеческие вопросы.

В авторской исповеди «Лучше поздно, чем никогда» Гончаров охарактеризовал 40-е годы как эпоху «ломки старых понятий и нравов» и как «зарю чего-то трезвого, делового, нужного» (VIII, 73). Эта ломка старого и заря нового подсказали романисту идейную проблематику романа, его сюжетно-композиционное построение, весь его поэтический стиль. Гончаров уловил одну из характерных черт своего времени. Она выразилась в борьбе против идиллической сентиментальности и восторженной романтичности,

50

против мечтательной дружбы и «неземной» любви, против поэзии праздности и небывалых чувств, против всей системы старых нравов и привычек, взглядов и навыков. В предреформенной обстановке, когда прогрессивные силы русского общества вступили в борьбу с крепостным правом, изображенное Гончаровым столкновение Петра и Александра Адуевых получило глубокий демократический смысл, связанный не только с эпохой 40-х годов, но и с последующими исканиями русской литературы XIX века.

Показом ломки старого и зари нового не исчерпывается художественная концепция жизни у Гончарова. В уходящем он находит и положительное, а в новом видит и ограниченность. Своеобразие позиций автора «Обыкновенной истории» отразилось и закрепилось в художественной структуре этого романа. В первой части его, как уже говорилось, романист развернул глубоко содержательную и темпераментную дискуссию дяди и племянника, подверг идеи Петра и идеалы Александра проверке жизнью, личным их опытом. Эта часть романа завершается полным крушением всех иллюзий Александра и как бы торжеством положительной философии Петра Адуева. Казалось бы, тут и конец роману. Сюжет его уже завершен, болезнь установлена, положительная программа указана. Однако романист идет дальше, и вся нарисованная им картина получает новое озарение.

Печальный итог жизни Александра в первой части романа не просто лишь крах. Торжество же Петра Адуева только кажущееся. Потому сюжет романа и не завершается первой частью. Уже в конце ее появляется Лизавета Александровна, жена Петра Иваныча Адуева. Появляется она в минуту, казалось бы, полного торжества старшего Адуева. Он с самодовольным упоением развивал перед племянником «мудрую» систему счастливой любви и прочных семейных отношений. Лизавета Александровна невольно все это слышала. В ответ она бросает мужу горькие слова: «А жена должна... не показывать вида, что понимает великую школу мужа, и завести маленькую свою, но не болтать о ней за бутылкой вина...» (I, 139).

С этого момента и на протяжении всей второй части Лизавета Александровна производит суд над идеалами Петра Иваныча и отстаивает свое понимание характера Александра Адуева. Благодаря этому во второй части «Обыкновенной истории» происходят существенные изменения в сюжете. Александр Адуев и Петр Адуев как бы меняются своими местами. Племянник начинает нападать на дядю. Подсудным часто оказывается Петр Иваныч, его диспуты с Александром осложняются, в них вмешивается Лизавета Александровна и придает им новое направление. Становится заметным прямое осуждение героиней Петра Иваныча, возникает борьба ее не столько против Александра Адуева, сколько за лучшее в нем. В соответствии с этим иным становится «угол зрения» романиста.

51

Его голос и в первой части романа не всегда и не во всем сливался с голосом Адуева-старшего, не терял своей самостоятельности. Все, что проповедовал Александр-романтик, было абсолютной ложью в глазах Петра Адуева, но не в глазах автора. В горячих словах племянника о том, как совершаются современные браки, как понимают любовь, человеческие отношения, была и истина. И тут нет ничего удивительного, такого, что нарушило бы логику характера Адуева-младшего, логику борьбы с ним Петра Иваныча и автора. Адуев-племянник почерпнул свои идеалы любви и семьи в патриархальной старине и в романтической литературе (недаром Петр Иваныч вспоминает эпоху рыцарства и пасторалей). Сравнительно с идеалами буржуазно-чиновничьего города в них ощущается непосредственность, чистота и сила чувства, свобода от меркантильных интересов, человечность, сердечность — те самые качества души человека, которые будут защищать Лизавета Александровна в Александре Адуеве, а Ольга Ильинская в Илье Обломове. Поэтому, если говорить точно, в первой части «Обыкновенной истории» дядя не во всех случаях берет верх над племянником, а автор не во всем является единомышленником Петра Адуева. На все это следует обратить особое внимание, чтобы понять необходимость перехода от первой части романа к его второй части.

Все же господствующая, решающая тенденция первой части «Обыкновенной истории» состоит в том, что дядя в ней торжествует. Авторская же точка зрения в основном сливается с идеями Петра Иваныча.

Во второй части «Обыкновенной истории» усиливается то, что лишь слегка было намечено в первой части романа. Постепенно иссякают оптимизм, самодовольство, уверенность Петра Иваныча. Все больше возрастает роль Лизаветы Александровны в развитии сюжета. Комическое начало, преобладающее в предшествующей обрисовке драматической истории Александра, теперь сменяется трагическим. Речь идет о том, что драма, пережитая мечтателем, — необходимая историческая ступень в духовном развитии человека (от юности к периоду возмужалости). И она заслуживает не только осмеяния и осуждения. Это великолепно понимает Лизавета Александровна, но не понимает Петр Адуев. Тетка видит в племяннике «пылкое, но ложно направленное сердце» (I, 155). Она понимает, что «при другом воспитании и правильном взгляде на жизнь он был бы счастлив», но «теперь он жертва собственной слепоты и самых мучительных заблуждений сердца» (I, 155). «У него ум нейдет наравне с сердцем, вот он и виноват в глазах тех, у кого ум забежал слишком вперед, кто хочет взять везде только рассудком...» (I, 157). Лизавета Александровна уважает в Александре непосредственность и чистоту чувства. «Чувство, — говорит она, — увлекает вас и в ошибки, оттого я всегда извиню их» (I, 169). На этой же основе расцветает симпатия, любовь и Ольги Ильинской к Илье Обломову. Следует думать, что в словах Лизаветы

52

Александровны об Адуеве-младшем заключено и мнение о нем самого романиста.

С особой проникновенной силой и лиричностью звучит этот голос автора в словах самого Александра, в его письмах-исповедях из деревни к Петру Адуеву и особенно к Лизавете Александровне. В них Александр осознает, что его былые «иллюзии утрачены», однако вся его жизнь, связанная с этими иллюзиями, не прошла бесследно, она закалила его характер, явилась трудным, но необходимым «приготовлением к настоящему пути, мудреною наукою для жизни» (I, 294). Александр приходит к очень характерному для многих героев русской литературы 40—50-х годов выводу о том, что «страдания очищают душу, что они одни делают человека сносным и себе, и другим, возвышают его» (I, 293). Поэтому Александр Адуев не может отрицать своего прошлого. «Я краснею за свои юношеские мечты, но чту их: они залог чистоты сердца, признак души благородной, расположенной к добру» (I, 285).

Здесь звучит и голос самого автора. Это объясняет интимную связь героя с романистом, происхождение авторской лирической взволнованности в изображении молодого Адуева.

Драма Александра — не только следствие его характера, миропонимания, личных обстоятельств его жизни, но и вследствие прозаического характера действительности, противоположной поэтическим идеалам. Нападки Александра на действительность, моральное ее осуждение и теперь не лишены комизма, но они становятся и содержательными, истинными. В человеческих отношениях он возмущен «низостью», «мелкостью души», «слабодушием», «мелочностью». Александр видит призрачность и ничтожество стремлений своей среды, торжество эгоизма, столкновение случайностей, изменчивость чувств и желаний. «Все их (людей — Н. П.) мысли, слова, дела — все зиждется на песке. Сегодня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра — и забыли о вчерашнем и бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня горячи, нежны, завтра холодны... нет! как посмотришь — страшна, противна жизнь!» (1, 163, ср. 229—230).

Горькие раздумья Александра о ничтожестве жизни повторит и Илья Обломов. Очень существенно, что Гончаров ставит своих героев в определенные отношения с современной им действительностью. Они пришли к глубокому разладу с нею на почве осознания ее противоположности человеческому достоинству, высокому предназначению человека. Но у каждого из героев Гончарова это общее проявилось своеобразно. Александр Адуев осознает драматизм своего собственного положения, явившегося следствием разлада мечты и действительности, будничного и возвышенного, прозы жизни и ее поэзии. Молодой Адуев явился жертвой этого разлада. Он бросает Петру Иванычу обвинение в том, что последний возбудил в нем «борьбу двух различных взглядов на жизнь»

53

и не мог «примирить их». «Что же вышло? Все превратилось во мне в сомнение, в какой-то хаос» (I, 259—260). В этом смысле дядя обострил страдания Адуева-младшего, помог обстоятельствам, в которых оказался романтик. Драматизм положения последнего не столько в том, что он утратил свои иллюзии, сколько в том, что вместе с ними он должен был расстаться вообще со всякими возвышенными, идеальными представлениями о людях и жизни. Полное обесчеловечение («люди обокрали мою душу» — I, 154) молодого Адуева — вот к чему ведет его Петр Адуев, и к этому же его толкает жизнь столицы. Александр с ужасом и отвращением смотрит на эту перспективу, вся его человеческая природа сопротивляется ей. Не принимает такой перспективы и Лизавета Александровна.

Новый аспект в освещении и осмыслении истории романтика Александра сместил и «центр зрения» автора. У него определяется все более решительное обнажение ограниченности идеалов Петра Иваныча и возникает некоторое снисхождение к Александру Адуеву. Та и другая тенденция связаны с образом Лизаветы Александровны, она наносит сильные удары рассудочной «философии жизни» Петра. Она же видит ростки загубленного положительного в Александре. И автор теперь преимущественно смотрит на обоих Адуевых ее глазами. Все это сообщает образу Лизаветы Александровны принципиальное значение в идейно-художественной системе романа. Осуществляемый Лизаветой Александровной суд над Адуевым связывает «Обыкновенную историю» с предшествующим и современным ей русским классическим романом («Евгений Онегин»), открывает путь «Обломову» (борьба Ольги Ильинской за Обломова, первые проблески осознания ею ограниченности своего счастья с Андреем Штольцем), ставит это произведение в тот ряд русских классических романов (и не только романов), в которых герои испытываются любовью, судьбою женщины (романы Тургенева, «Доходное место» Островского).

В основе сюжета второй части «Обыкновенной истории» дано столкновение не двух, а трех лиц, из которых Лизавета Александровна собственно и является действительно положительным лицом. Страдания Александра отзывались больно в сердце Адуевой. Она и сама тайно страдает. Под влиянием горя племянника она задумывается и над собственной жизнью с Петром Иванычем, спрашивает себя, «счастлива ли она?» (1, 149). Анализируя свое положение, Лизавета Александровна приходит к выводу, что она благодаря мужу имела «все наружные условия счастья» (I, 149). Но за счастливой формой своей жизни она видит такую сущность, которая угнетает ее и делает несчастной. Гончаров, как автор общественно-психологического романа, проник в главный источник драмы Лизаветы Александровны. Источник этот — в противоречии между господствовавшими в то время формами семейной жизни и их сущностью. «Довольство, даже роскошь в настоящем, обеспеченность

54

в будущем, — думала Лизавета Александровна, — все избавляло ее от мелких, горьких забот, которые сосут сердце и сушат грудь множества бедняков» (I, 149). Но это не приносило Лизавете Александровне радости. Что было главной целью трудов и забот Петра Иваныча? — спрашивает она. И ей трудно ответить на этот вопрос. Она видит, что деятельность мужа не одухотворена служением «общей человеческой цели».¹ «О высоких целях он разговаривать не любил, называя это бредом, а говорил сухо и просто, что надо дело делать» (I, 150). Лизавета Александровна пришла к «грустному заключению», что «не она и не любовь к ней были единственною целью его рвения и усилий... О любви он ей никогда не говорил и у ней не спрашивал; на ее вопросы об этом отделывался шуткой, остротой или дремотой» (I, 150).

Эти размышления Лизаветы Александровны (в начале второй части романа) вводят в существо ее драматического положения, определяют ее отношение к Александру и Петру Адуевым. Она не могла стать хозяйкой, женой «в самом прозаическом смысле этих слов», не могла исполнять семейных обязанностей без любви. Она готова на муки, страдания, лишения ради того, чтобы «жить полной жизнью», «чувствовать свое существование, а не прозябать!..» Весь окружающий комфорт угнетал ее, являлся в ее глазах «холодною насмешкою над истинным счастьем» (I, 151).

B изображении Лизаветы Александровны обнаруживаются такие черты, тенденции и намеки, которые по-особому освещают ход событий и внутренний смысл романа. В разговорах Лизаветы Александровны с мужем постоянно ощущается сперва скрытое несогласие с его «испытанной мудростью» (I, 156, 157, 168—170 и сл.), а затем пассивное подчинение его воле, полная апатия (I, 301—308).

Размышления и страдания Лизаветы Александровны возвышают ее над Петром и Александром Адуевыми. Она осознает безжизненность восторженных идеалов племянника, но понимает и то, что в них отражается его сердце, его душа. Поэтому внутренне она сочувствует ему. Этого интимного сочувствия не может быть у нее по отношению к мужу. Она уважает его ум и такт, его деловитость, она видит его преимущества перед Александром, но сердцем остается безразличной к нему, осуждает эгоистическую узость его взгляда на жизнь, его черствость и рационализм, его враждебность идеальным стремлениям.

В. Г. Белинский в одном из писем к В. Боткину говорил: «Уважаю практические натуры, les hommes d’action, но если вкушение сладости их роли непременно должно быть основано на условии безвыходной ограниченности, душевной узкости — слуга покорный, я лучше хочу быть созерцающей натурою, человеком просто, но

55

лишь бы все чувствовать и понимать широко, правильно и глубоко».² Образ Лизаветы Александровны прекрасно иллюстрирует и выражает эту мысль Белинского,

В эпилоге романа жена старшего Адуева выступает фигурой скорбной и укоряющей своим безмолвием и апатией. Живые страсти и стремления убиты в ней бесцветной и пустой жизнью. Она стала жертвой господствующего в ее семье противоречия между формами жизни и их сущностью. Петр Иваныч не ощущал и не осознавал этого противоречия в положении жены, но и он явился в эпилоге жертвой окружавшего его общества, привитого ему этим обществом рассудочного отношения к жизни. На горьком опыте собственной семейной жизни он убеждается в несостоятельности того, что, казалось ему, так прочно было им же создано.

Первый роман Гончарова проникнут скептицизмом. Этот скептицизм направлен и против дяди, и против племянника. Последний в эпилоге является чуть ли не карикатурной копией Петра Иваныча, а вся его предшествующая драматическая история сменяется комедией, почти фарсом. Известно, что В. Г. Белинский решительно не принял такого завершения истории Александра, считая, что оно противоречит всему существу его натуры. «Его романтизм, — писал критик, — был в его натуре; такие романтики никогда не делаются положительными людьми». В. Белинскому рисовались другие возможные и более истинные пути Александра. Романист, по мнению критика, имел основания заставить своего героя заглохнуть в деревне. Более естественно было бы сделать Александра «мистиком, фанатиком, сектантом». Еще бы лучше — славянофилом, тут Адуев «остался бы верным своей натуре».³

Следует, однако, заметить, что возможность превращения истинного, искреннего романтика (таким был молодой Адуев) в дельца связана с предшествующим ходом духовного развития Адуева. Мы указывали на то в высшей степени важное обстоятельство, что процесс утраты им своих романтических иллюзий таил в себе опасность отказа вообще от высоких идеалов. События, изображенные в эпилоге, происходили четыре года спустя после возвращения Александра в Петербург. Отдаляя их таким значительным временем, романист и хотел, очевидно, сказать, что Александр стал жертвой поджидавшей его возможности обесчеловечения. На почве испытанного Александром опустошения души и мог возникнуть холодный, расчетливый характер.

Что касается возможного превращения Александра в славянофила, то оно действительно было заложено в его настроениях периода разрыва с действительностью, но лежало за пределами возможностей таланта Гончарова.⁴

56

Не мог вполне радовать романиста и образ Лизаветы Александровны. Эпилог романа дает не только комическое завершение истории Адуевых, в нем заключено и трагическое содержание жизни Лизаветы Александровны. Роман «Обыкновенная история» заканчивается новым повторением судьбы Адуева-старшего и страданием, гибелью Лизаветы Александровны. Очевидна истинность такого завершения. Но здесь видна и ограниченность кругозора романиста. В русской литературе того времени изображалась и иная конечная судьба героев. Тему утраченных иллюзий некоторые писатели 40-х годов дополнили изображением формирования критического и революционного самосознания. От утраченных иллюзий к скептицизму и рефлексии, а от них к отрицанию российской действительности, к поискам положительных идеалов, связанных с демократическими и социалистическими идеями, — таков путь некоторых героев в русской беллетристике 40-х годов. На этом пути стоит Бельтов, который легко мог оказаться и в кружке петрашевцев-социалистов, и в рядах социалистов-эмигрантов. Но особенно характерен Мичулин, герой повести М. Салтыкова «Запутанное дело». Подобные горизонты не открываются в романе «Обыкновенна я история».

Роман Герцена «Кто виноват?» тоже завершается трагически. Но трагедия жизни, скептическое отношение автора «Кто виноват?» к действительности не помешали ему отчетливо выразить свои симпатии к народу, веру в прекрасную природу человека вообще, русского человека в особенности. Существенно, что положительное у своих некоторых героев Герцен связывает с жизнью народа. Подобный аспект в изображении истории Адуевых у Гончарова отсутствует. Объективным смыслом своего романа, логикой развития его характеров Гончаров звал к соединению лучших, положительных черт Александра и Петра Адуевых в некое единое целое. Белинский же видел спасение от мечтательного романтизма и буржуазного практицизма не в их примирении, а в выходе за их пределы, в идеях социализма и демократии. Гончаров и Белинский во многом совпадали в направлении своей критики, но не совпадали в выводах из нее и в своих положительных общественных исканиях.

Сноски к стр. 14

² Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, Гослитиздат, М., 1947, стр. 181.

³ В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. X, стр. 106.

Сноски к стр. 15

⁴ Там же, т. I, стр. 267.

Сноски к стр. 16

⁵ Там же, стр. 271.

Сноски к стр. 17

⁶ Там же, т. VI. стр. 431.

Сноски к стр. 18

⁷ Там же, т. VII, стр. 442.

⁸ Там же, т. X, стр. 291.

⁹ Там же, т. IV, стр. 425.

¹⁰ Там же, т. IV, стр. 425, 426.

Сноски к стр. 19

¹¹ М. Горький. История русской литературы. Гослитиздат, М., 1939, стр. 102.

¹² И. А. Гончаров, Собрание сочинений в восьми томах, т. VIII, Гослитиздат, М., 1955, стр. 77. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте (тт. I—VIII, 1952—1955).

Сноски к стр. 22

¹ Н. К. Пиксанов. Белинский в борьбе за Гончарова. «Ученые записки Ленинградского государственного университета», № 76, вып. 11, 1941, стр. 67—68; А. И. Герцен, Собрание сочинений, т. III, Изд. АН СССР, М., 1954, стр. 28.

Сноски к стр. 23

² Особенно обстоятельно и обоснованно об этом говорит Н. К. Пиксанов в своих работах о творчестве И. А. Гончарова, а также — А. Г. Цейтлин в монографии «И. А. Гончаров» (Изд. АН СССР, М., 1950, стр. 60 и далее).

³ Н. К. Пиксанов включает Александра Адуева в галерею «лишних людей», ставит его в один ряд с Онегиным, Печориным, Бельтовым, Нагибиным, Мичулиным и т. д. (см.: История русской литературы, т. VIII, ч. 1, Изд. АН СССР, М. — Л., 1956, стр. 410). А. Г. Цейтлин не считает возможным принять подобную типологию гончаровского героя (см. названную его монографию, стр. 73).

Сноски к стр. 24

⁴ Цитируется по книге: В. Г. Белинский. Письма, т. II. СПб., 1914, стр. 418.

Сноски к стр. 25

⁵ В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. VI, стр. 524.

⁶ Там же, т. VIII, стр. 396.

⁷ Там же, т. IX, стр. 380.

Сноски к стр. 26

⁸ А. Г. Цейтлин. И. А. Гончаров, стр. 63. К аналогичному выводу пришел и Н. К. Пиксанов, см. его статью об И. А. Гончарове в «Истории русской литературы» (т. VIII, ч. I, стр. 409).

⁹ В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. XII, стр. 352.

¹⁰ Н. К. Пиксанов в своих работах о Гончарове обстоятельно выяснил те жизненные факты, которые наблюдал писатель и которые могли быть использованы им при создании образа Петра Адуева.

¹¹ В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. X, стр. 341.

Сноски к стр. 27

¹² Выражение В. Белинского в письме к В. Боткину от 8 марта 1847 года (В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. XII, стр. 350).

¹³ В. Г. Белинский, Полное собрание, сочинений, т. X, стр. 342.

Сноски к стр. 29

¹⁴ Статья А. Г. Цейтлина на эту тему появилась в 1927 году в сборнике «Творческая история» (редакция Н. К. Пиксанова).

Сноски к стр. 33

¹⁵ Н. А. Добролюбов, Полное собрание сочинений, т. II, Гослитиздат, 1935, стр. 7—8.

¹⁶ В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. X, стр. 326—327, 344.

Сноски к стр. 36

¹ Об этом речь идет в письме И. А. Гончарова к Е. П. Майковой (1866). См. указанную выше монографию А. Цейтлина, стр. 75.

Сноски к стр. 38

² В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. X, стр. 341, 344.

Сноски к стр. 39

³ В оценке романа «Обыкновенная история» Писарев решительно разошелся с Белинским. Писарев считает, что Гончаров вывел в романе «две невозможные фигуры и уверил всех в том, что это действительно существующие люди». Критик утверждал, что Петр Адуев «не верен с головы до ног», что романист скрывает от глаз читателя «влияние общества» на личность героев, что он занят «микроскопическим анализом» подробностей, а «крупные нелепости жизни» его не волнуют и не возмущают (Д. И. Писарев, Сочинения в четырех томах, т. 1, Гослитиздат М., 1955, стр. 203, 205, 206).

Сноски к стр. 40

⁴ В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. XII, стр. 347.

Сноски к стр. 42

⁵ Сравни далее: стр. 47, 48, 50, 63 и др.

Сноски к стр. 43

⁶ Сравни на стр. 84, 99, 129, 132, 158 и далее.

⁷ Сравни на стр. 169.

Сноски к стр. 44

⁸ Сравни на стр. 62.

Сноски к стр. 45

⁹ Цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Я помню чудное мгновенье».

¹⁰ Цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Полководец».

¹¹ Цитата из первой главы «Евгения Онегина» (строфа XLVI).

¹² В XLIX строфе первой главы «Евгения Онегина» читаем:

С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.

¹³ Неточная цитата из пушкинского стихотворения «Я пережил свои желанья»

¹⁴ Слова, выделенные Гончаровым курсивом, — цитата из стихотворения А. Пушкина «Погасло дневное светило».

Сноски к стр. 46

¹⁵ Цитата из пушкинского стихотворения «Я вас любил...».

¹⁶ Гончаров приписывает Александру два собственных стихотворения: «Отколь порой тоска и горе», «Весны пора прекрасная минула»(I, 56—58, 177).

¹⁷ Сравни на стр. 253.

¹⁸ Слова эти романист выделяет курсивом.

¹⁹ См. на стр. 153, 154, 155, 206, 211.

Сноски к стр. 47

²⁰ Сравни на стр. 143.

²¹ Сравни на стр. 265.

²² Сравни на стр. 310—311.

Сноски к стр. 48

²³ Помимо уже рассмотренных опорных точек сюжета всего романа, к этой же группе относится «странная» забывчивость Петра Адуева в одном случае. Он никак не может запомнить имени Наденьки, предмета любви Александра, и пятнадцать (!) раз называет ее разными именами (см. стр. 72, 131 и сл.).

²⁴ Сравни стр. 126, 132, 249.

²⁵ Сравни ироническое «обыгрывание» бородавки на носу у Наденьки. В действительности бородавка была у ее матери (см. стр. 67, 69). Или призыв Петра Адуева, обращенный к племяннику: «Закрой клапан!» — что означало потушить всякие порывы к бурному изъявлению чувств (стр. 75, 76).

Сноски к стр. 54

¹ Здесь ощущается перекличка с думами Ольги Ильинской о деятельности Андрея Штольца.

Сноски к стр. 55

² В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. XII, стр. 350.

³ Там же, т. X, стр. 342—343.

⁴ Подробнее об этом см. в монографии А. Г. Цейтлина, стр. 70—71.

Дата добавления: 2015-07-24