ЧССР: необыкновенное лето 1968 года

С середины июня газета 'Правда' начала критиковать отдельных членов КПЧ как ревизионистов. 27 июня критикуемые словно наносят ответный удар. В журнале Literarny Listy публикуется документ под названием '2000 слов', в котором содержится призыв к массам поддержать 'прогрессистов' в борьбе с 'консерваторами' и 'сталинистами'. Дубчек и премьер-министр Черник охарактеризовали '2000 слов' как несвоевременный документ, полный преувеличений, но признали, что авторами движут положительные намерения.

Совсем иначе оценивало появление '2000 слов' советское руководство. Статья в 'Правде' от 11 июля характеризовала документ как попытку дискредитировать КПЧ. Силы, стоявшие за манифестом '2000 слов', квалифицировались как контрреволюционные и еще более предательские и опасные, чем те, которые организовали антикоммунистическое восстание в Венгрии в 1956 году. Это была очевидная 'черная метка' чехословацкому руководству.

14 июля в Варшаве состоялась чрезвычайная встреча руководства стран ОВД, к удивлению многих - без представителей ЧССР. Позднее бежавший на Запад переводчик Гомулки расскажет, что чехословацкие руководители просто отказались приехать в Варшаву. В то же время Йосип Броз Тито и Николае Чаушеску выступили в поддержку КПЧ, подчеркнув: все, что происходит в ЧССР, - внутреннее дело этой страны.

19 июля 'Правда' объявила об обнаружении в Чехословакии американского оружия, переправленного из ФРГ, проинтерпретировав это как еще одно доказательство 'коварных планов американского империализма и западногерманского реваншизма'. Газета констатировала, что ЧССР недостаточно защищена от Запада. Это была еще одна 'черная метка' двойного назначения - Чехословакии и Западу. Некоторые даже полагают, что именно 19 июля было принято решение о вводе войск, что кажется маловероятным. Советское руководство, как отметил в своих мемуарах Маркус Вольф, начальник разведки ГДР, 'буквально до последнего часа не решалось отдать приказ о выступлении'. Что касается июля, то речь, скорее всего, должна идти об уточнении деталей плана, который разрабатывался с апреля на всякий случай.

Как вспоминает генерал-лейтенант Александр Михайлович Майоров, уже в апреле 1968 года он видел исполненную в одном экземпляре и подписанную министром обороны маршалом Андреем Антоновичем Гречко 'Карту-приказ' (масштаб 1:500000). На ней было написано: 'На вторжение 38-й армии в ЧССР с целью подавления, а при необходимости и уничтожения контрреволюции на ее территории'. Кто-то скажет: ага, вот уже когда готовились к вторжению - в апреле, уже тогда все было решено. На самом деле еще ничего не было решено. Решение было принято четыре месяца спустя, 16-19 августа. Что касается карты, то в генштабах всех стран постоянно разрабатывают оборонительные и наступательные планы в соответствии с меняющимися обстоятельствами. 90% таких планов так и не реализуется, а остается пылиться в архивах.

В странах соцлагеря предложения о силовой акции активно зазвучали с конца мая. Так, первый секретарь ЦК ПОРП Гомулка считал целесообразным размещение на территории ЧССР советских войск, а первый секретарь БКП Живков предлагал создать в ЧССР революционное правительство, то есть, по сути, произвести переворот. Однако решающее слово было за советским руководством, а оно явно не торопилось, стремясь решить вопрос политическими методами и продолжая доверять руководству Чехословакии, которое то ли начало двойную игру, то ли уже не контролировало ситуацию, а возможно, и то и другое.

О том, насколько последовательно советское руководство стремилось именно к политическому решению вопроса, желая избежать военного решения, свидетельствуют переговоры в Черне-над-Тиссой.

Инициатором выступило советское руководство, пригласив практически все руководство ЧССР. Переговоры шли трудно: в какой-то момент чехословацкая делегация вообще демонстративно покинула зал переговоров, и советские руководители вынуждены были отправиться вслед за ними в спецвагон Дубчека. После четырехдневных обсуждений советская делегация, получив заверения чехословацкой стороны в верности социалистическому выбору и социалистическому лагерю (руководители ЧССР действительно никогда не делали попыток выйти из ОВД, как венгерское руководство в 1956 году), согласилась с тем, что чехи могут идти к социализму своим путем.

После этого делегации переехали в Братиславу, где и было подготовлено совместное коммюнике. Здание, в котором шла работа, окружила толпа, оказывавшая психологическое давление на советскую делегацию. 3 августа коммюнике было подписано. По сути, это была уступка со стороны СССР: фиксировалось право ЧССР проводить реформы так, как она считает нужным, при условии выполнения всех обязательств по отношению к ОВД.

Советское руководство шло на компромисс с 'центристами', а следовательно, и 'прогрессистами', чтобы избежать военного решения, несмотря на то что в руководстве КПЧ имелась довольно многочисленная группа, готовая сместить команду Дубчека с советской помощью. Как рассказал уже в 1989 году Васил Биляк (в 1968 году - первый секретарь словацкой компартии), 3 августа 19 видных партруководителей во главе с Биляком тайно направили Брежневу письмо с просьбой о военной помощи против Дубчека. Сместить его предлагалось до 19 августа, так как 20 августа Президиум ЦК КПЧ должен был собраться в последний раз перед съездом словацкой компартии, назначенным на 23 августа, а эту партию 19 подписантов считали контрреволюционной. 3 августа руководство СССР не пошло на силовое смещение Дубчека, полагая, что в Братиславе обо всем договорились. 5 августа 'Правда' назвала братиславское коммюнике сокрушительным ударом по планам империалистов.

Однако советские лидеры рано радовались: чем активнее дубчековское руководство работало над достижением компромисса с СССР, чем ниже опускался градус напряженности в их отношениях, тем мощнее становилось давление на 'центристов' со стороны 'прогрессистов' внутри руководства КПЧ и на руководство КПЧ в целом со стороны непартийных, как правило, антикоммунистических сил. Советская позиция на переговорах, колебания руководства СССР и других стран ОВД были истолкованы этими силами, да и 'прогрессистами' как слабость и неготовность применить силу.

К тому же лидеры ЧССР считали, что симпатии Запада обязательно материализуются в виде жесткой антисоветской позиции США в случае силовых действий со стороны СССР (например, объявление США Чехословакии такой же важной для себя зоной, как Западный Берлин). 'Те, кто питал такие надежды, - заметил по этому поводу Маркус Вольф, - полностью игнорировали реакцию США на события 17 июня 1953 года в Берлине, на венгерскую осень 1956 года и на строительство стены в 1961 году'.

В Праге и других крупнейших городах распространялись слухи о помощи Запада в случае обострения ситуации. Чехи и словаки поверили этому, забыв уроки Мюнхена, когда англосаксы и французы сдали их Гитлеру, чтобы обеспечить фюреру плацдарм и дополнительную военно-промышленную базу для нападения на СССР. В 1968 году Запад сумел вызвать у части верхушки и интеллектуалов Чехословакии уверенность, что поможет, провоцируя дальнейшее обострение отношений ЧССР и СССР.

Здесь уместно напомнить, что именно говорили накануне Мюнхена-38 по поводу Чехословакии представители английского истеблишмента, дававшего ранее гарантии этой стране: 'Чехословакия не стоит шпор даже одного британского гренадера' (Александр Кадаган, постоянный секретарь Министерства иностранных дел); 'Англия не станет рисковать ни единым моряком или летчиком из-за Чехословакии' (Артур Хендерсон). Англосаксы и их французские 'ведомые' не просто сдали Чехословакию Гитлеру, а сделали это в максимально унизительной форме, предупредив, что если жертвы осмелятся принять советскую помощь, то война против них со стороны Запада примет характер крестового похода, в стороне от которого не останутся ни Лондон, ни Париж. Чехословакией жертвовали в антисоветских, антирусских целях. В 1938 году Гитлера, во-первых, выводили к границам СССР, во-вторых, обеспечивали его мощнейшим военно-промышленным и финансовым потенциалом Чехословакии (опять же для войны с СССР). Для этого нужно было уничтожить Чехословакию. В 1968 году провоцировался кризис в соцсистеме. Для этого нужно было снова подставить Чехословакию, как минимум спровоцировав ввод войск.

Реформаторы из ЧССР рассчитывали на 'добрых', 'демократичных', 'гуманных' англосаксов типа Артура Невилла Чемберлена и его наследников. А ведь предупреждал видный русский геополитик Алексей Едрихин-Вандам, что хуже вражды с англосаксами может быть только одно - дружба с ними. Чехам, да и другим славянам вспомнить бы историю отношения к ним англосаксов в судьбоносные для Восточной Европы моменты прошлого.

Речь не идет о демонизации англосаксов и их отношения к неанглосаксонским народам. Это удостоверяемая историей формула их действий, сводящаяся к принципу 'Права или нет, но это моя страна', а мораль - это дело десятое. Очень четко в свое время это уловил один из крупнейших русских журналистов конца XIX - начала ХХ века Алексей Суворин: '...образованная Европа во главе с Англией считает негодование (моральное. - А.Ф.) - в медный грош, вежливые дипломатические фразы - в копейку, но зато ценит высоко ум, талант и энергию и стояние за родные интересы во что бы то ни стало. Она считает, нимало не смущаясь, свои родные интересы обязательными для всего человечества. Стояние же за международные и общечеловеческие интересы русских людей доказывает только, что эти русские люди, игнорируя родные интересы, показывают себя нулями и в общечеловечестве и потому и относятся к нему как крепостные к своему барину'.

Ведь не важно, что чехи и словаки - славяне западные, они прежде всего славяне. А следовательно, для Запада они всегда будут не просто чужими, но в социокультурном (как минимум) отношении людьми далеко не первого сорта. И хоть расовые идеи в Европе в широком масштабе пытались реализовать немцы, именно англичане всю вторую половину XIX века разрабатывали теоретико-философские основы расизма как 'практической идеологии'. Блестящий русский публицист Михаил Меньшиков в статье 'Кончина века' (XIX) чутко зафиксировал 'тихий погром, который вносит англо-германская раса в остальное человечество'.

Вопреки историческим фактам многие западные (впрочем, не только западные) славяне продолжают смотреть на Запад с благоговением и ожиданием помощи за 'красивые глаза' (например, за плохое отношение к России). Чехословакия-68 - одно из ярких тому свидетельств.

Как только в Братиславе были достигнуты соглашения о том, что ЧССР может идти своим путем, не посягая в принципе на социализм и членство в ОВД, резко интенсифицировались хорошо организованные демонстрации, призывавшие руководство страны к более жесткому курсу по отношению к СССР, к нейтрализации Чехословакии, все чаще и громче звучали антикоммунистические лозунги.

Могли ли организаторы демонстраций не понимать, что они подрывают курс руководства страны на реформы, на построение 'социализма с человеческим лицом' именно тогда, когда Дубчек со товарищи получили от СССР 'добро'? Не могли не понимать.

Могли ли организаторы демонстраций, или, как выразился бы Николай Лесков, 'потрясователи', не понимать, что они провоцируют ввод советских войск в Чехословакию? Не могли. Значит, действовали сознательно?

Подлили масла в огонь визиты в Прагу Тито (9 августа) и Чаушеску (10 августа), которые выразили полную поддержку руководству ЧССР, а 16 августа многие чехословацкие газеты словно по мановению некоей волшебной палочки стали во все более жесткой форме требовать дальнейшей либерализации, тон статей становился все более вызывающим и антикоммунистическим. Можно сказать, что 16 августа стало своеобразным Рубиконом: советским лидерам стало ясно, что руководство ЧССР совсем утратило контроль над ситуацией и возможна смена правительства. 'Правда' тут же призвала команду Дубчека 'навести элементарный порядок', не позволять провокации в прессе и обеспечить выполнение условий братиславского коммюнике.

17 августа, по-видимому, уже полностью дезориентированный Дубчек упустил два последних шанса избежать военного решения вопроса.

В тот день с ним встретился Янош Кадар - единственный восточноевропейский лидер, которого уважали 'реформаторы'. Гомулку и Ульбрихта они считали старыми, враждебно настроенными маразматиками, а Живкова - просто дураком. Кадар в осторожных выражениям предупредил Дубчека о неизбежности ввода войск ОВД, если ситуация в ЧССР не изменится. Дубчек не понял или не захотел поверить. В тот же день он получил письмо от Брежнева, в котором тот предостерегал его от негативного развития ситуации и предлагал (!) вернуться за стол переговоров. Дубчек ничего не ответил.

18 августа советским руководством было резонно принято окончательное решение о проведении операции 'Дунай' - вводе войск в Чехословакию. Собравший в тот день весь руководящий состав Вооруженных сил СССР маршал Гречко сказал:

'Я только что вернулся с заседания Политбюро. Принято решение на ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Это решение будет осуществлено, даже если оно приведет к третьей мировой войне'.

Подобная формулировка потрясает. Во-первых, советское руководство могло пойти на риск мировой войны только в случае крайней геополитической опасности, представляющей прямую и явную угрозу существованию СССР. Во-вторых,

вызывает уважение решимость политического и военного руководства 1960-1970-х годов.

20 августа Дубчек получил таинственный звонок из Москвы (из посольства ЧССР?), которым его предупредили о вторжении, и собравшийся президиум ЦК КПЧ шестью голосами против четырех принял воззвание к народу с осуждением возможной интервенции, при этом 'четверка' - прежде всего Алоис Индра и Васил Биляк - обвинили Дубчека в установлении 'культа личности'.

Дата добавления: 2015-07-20