Евангельский принцип отделения Церкви от государства

Евангельские христиане, принадлежащие к общей анабаптистской традиции (разумеется, мирной разновидности), были всегда последовательны в соблюдении принципа отделения «Божьего» от «кесарева», духовного от плотского, Церкви от государства. Хотя могут быть различные мнения о степени такого различия, но о существовании его самого невозможно спорить, находясь на почве доверия к свидетельству Писания. Тем не менее, Православная Церковь постоянно нарушает евангельский принцип отделения Церкви от государства.

Вопрос христианского отношения к государству (Мф. 22:21; Ин. 18:36) есть вопрос верховной власти: кому служить. Христос претендует на верховную власть, а значит никаких компромиссов с государством быть не может (2 Кор. 14:17). Однако Церкви с новозаветного времени не дано право судить грешников или отступников политическими средствами (Лк. 12:14), поскольку Новый Завет наложил явный запрет на физическое преследование даже еретиков (Мф. 13:24-30,36-43; Ин. 12:47; 15:18-20; Иуд. 9; Гал. 1:8-9; Тит. 1:9-11). Вот подлинная причина разграничения власти духовной и светской, столь часто смешиваемых между собой в истории христианства.

Иисус не использовал Свою власть даже для того, чтобы просто убедить скептиков (Мф. 12:38-39; 16:4; Мк. 8:11-12; Лк. 23:8-9), не говоря о политическом решении людских проблем. Он не исправлял социальную структуру общества, а просто проявлял милосердие к жертвам несправедливости (см. «Он сжалился» в Мф. 9:36; 14:14; 15:32; 20:34; Мк. 1:41; 6:34; Лк. 7:13). Он отсрочивает Свой суд над противящимися Его учению (Ин. 12:47-48) и призывает «оставить расти вместе и то, и другое» (Мф. 13:30). Утвердив принципиальное различие между «кесаревым» и «Божьим» (Мф. 22:21), Иисус Христос заявил, что Его царство «не от мира сего» (Ин. 18:36; ср. Ин. 8:23), в противном бы случае Его слуги добивались бы власти при помощи силы.

Христос никогда не призывал к насильственному свержению политических институтов именно в силу выдвижения принципа ненасилия (Мф. 5:39; 7:1; Лк. 6:27-38; 1 Пет. 2:19-23; 3:9; Рим. 12:14-21; 1 Кор. 4:5, 9-13; 6:7). Апостолы Павел и Петр также призывали к повиновению любой власти: добра ли она, или зла (1 Пет. 2:13-14; Рим. 12:14,17-13:8). Христианин имеет право быть воином лишь для «перенесения страданий» (2 Тим. 2:3; ср. 2 Кор. 10:3). В этом праве на смерть и было «семя христианства» по выражению Тертуллиана. Не пацифистские ли высказывания Христа объясняют нежелание Пилата Его распять при всем том, что священники выдавали Господа за «недруга кесарю» (Ин. 19:12). Понятно, что Тот, Который сказал «Любите врагов ваших», никогда не мог относиться к кесарю, как к Своему или Божьему врагу. Называя Пилата орудием в руках Бога (Ин. 18:36), Иисус помогает нам понять истинное значение сказанного позже на этот счет апостолом Павлом (Рим. 13:1-6).

Недопустимо ни государству, ни Церкви навязывать силой секулярному обществу (да притом еще искусственными средствами политики) христианские ценности. То, что действительно может воспринять безрелигиозное сознание людей, так это исключительно элементарные требования естественной морали. Только на этой почве возможно какое-либо плодотворное сотрудничество общества (а через него и государства) и Церкви. Та же общечеловеческая мораль является консолидирующей платформой для выработки общехристианской социальной концепции.

По вопросу отношения Церкви к обществу (государство лишь слабое отражение его интересов) евангельские христиане настаивают на признании превосходства общечеловеческих моральных ценностей над всеми остальными свободами индивидуума, при этом эти ценности должны обладать независимым от христианских ценностей статусом. Если либеральное государство может учитывать ценность моральной составляющей христианского вероисповедания лишь частично, то понять, оценить и применить в жизни уникальные благодатные его достоинства оно не способно. Ожидать Церкви большего от государства равнозначно переоценивать его естественные возможности. По этой причине курсы «Основ православной культуры» или «Христианской этики» не должны внедряться в школы и вузы на обязательной основе. Их место должны занять обзорные культурологические курсы на платформе универсальных принципов естественной морали.

Такого, хотя и частичного, единства интересов государства и Церкви будет достаточно для приемлемого решения общественных задач. Однако при помощи любых (мирских или освященных Церковью) средств насилия невозможно простроить Царство Божье на земле. Православным (да и не только им) постоянно кажется, что государство неспособно навести порядок в обществе, однако не наведут его и они, став на ту же почву политического принуждения людей, не говоря уже о бесполезности применения к ним столь невыполнимых для неверующего сознания требований. Выбор самого политического принуждения – безблагодатного и даже антиблагодатного по своей сути – устраняет различия между теми, кто им пользуется. Принуждение никогда не могло противостоять злу настолько сильно, как проявления любви, прощения и переубеждения. Это как раз и отличает между собой сущности, цели и используемые средства Церкви и государства. Опускаясь же до уровня безблагодатного государства, Церковь лишь профанирует свою сущность, выхолащивая из себя самое ценное в глазах не только Бога, но и стенающего под грехом мира. Пусть уж государство борется со злом своими (пусть и несовершенными) методами, а Церковь – своими, не отрекаясь от своей сущности и высокого призвания.

Совершенно иную картину представляет в этом вопросе православие. Несмотря на очевидную невозможность Церкви участвовать в осуществлении карательных функций государства, Православная церковь признает необходимость вооруженного восстания против богоборческой власти. В этой связи уместно вспомнить полемику между двумя русскими философами И. Ильиным и Н. Бердяевым по вопросу о вооруженном сопротивлении большевикам (примечательно, что первый из них был православным-ортодоксом, а в второй – православным-реформатором). Ильин в качестве эпиграфа своей книги «О сопротивлении злу силою» использовал евангельский рассказ о Христе, бичом изгоняющем торговцев из храма. Бердяев в ответ небезосновательно заметил, что большевиков нельзя силой выгнать из храма по той простой причине, что они в нем и не находятся. Безбожники разрушают храм извне, а не изнутри. Евангельские же христиане могут продолжить мысль Бердяева, указав на то, что Иисус бичом «изгонял» именно скот, а не людей, и «опрокидывал» столы, а не головы отступников из Божьего народа. Если бы это было не так, тогда бы Он с удовольствием воспользовался помощью зелотов. Как же при всем пацифизме и дистанциировании от политических институтов Христа можно считать, что Он учил о возможности сотрудничества между Церковью и государством на уровне политического принуждения?

Правда, многие православные теологи признают, если не утопический, то проблемный характер возможности достижения гармонии между Церковью и государством. Например, Н.Н. Фиолетов в своих «Очерках христианской апологетики» описывает государство как «исторически необходимую организацию в естественном, подверженном греху, не преображенном еще человечестве. Необходимость в государстве возникает вследствие греха, повлекшего за собой разделение человечества, нарушение его духовно-организационного единства» (Очерки христианской апологетики, М. 1992. с. 169). Можно было бы подумать, что автор признает, что государство возникло в результате греха и под его непосредственным влиянием, но тут же автор противоречиво заявляет: «Но, возникнув вследствие греха, оно является само по себе не грехом, а средством, ограничивающим внешние последствия греха» (там же, с. 169-170). Неужели государство способно к самоисцелению? Вот уж поистине претензия, достойная лишь Бога!

Евангельский христианин на его месте сказал бы, что государство есть внешнее и несовершенное в силу использования принципа насилия средство борьбы со злом, с чем согласно и определение государства в марксизме. Это в любом случае безблагодатный способ борьбы с пороками человеческой природы и общества. Именно этим греховным «естественным порядком» описывали функции государства Иустин Мученик, Ириней и Иоанн Златоуст. Между тем, исторически сложилось так, что признание естественных духовных сил в греховном человечестве было перенесено на греховное мироустройство, что в конечном счете привело к созданию концепции некоего богоугодного государства. Стоило это государство возглавить Церкви, и оно тут же превращалось в христианское.

В результате этого «естественный порядок» государства вместо первоначального греховного постепенно приобрел статус неповрежденного грехом Адама. Так, незаметно был отвергнут трехсотлетний опыт огромного числа христианских мучеников, всегда считавших политическую связь с государством греховной. Раннехристианский пацифизм является тому самым красноречивым подтверждением. Правда, он страдал от другой крайности, признавая еще одну концепцию отношения Церкви к государству, которая самым непосредственным образом отразилась на судьбе восточного христианства и, в частности, русского православия. Эта концепция освящения любой светской власти, опирающаяся на буквальный смысл текста Рим. 13:1-2. Она существовала в средневековой Церкви среди монахов мистической ориентации и была воспринята Лютером в период Реформации.

Первые христиане, как и сам Павел, понимали текст Рим. 13:1 как попущение Божье, которому нельзя противиться политическими средствами (Рим. 12:19-21), а не как освящение власти. Об этом говорит выражение: «нет власти не от Бога», перекликающееся с подобным же утверждением Петра: «Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа» (1 Пет. 2:13). Иными словами, по отношению ко всякой (и доброй, и злой) власти покорность в глазах первых христиан требовалась не духовная, а физическая. Со времени Августина, впервые заявившего о том, что христианство должно распространять свое влияние в мире при помощи принуждения, такое понимание вопроса было оттеснено и в конце концов утеряно. Последующее заигрывание с политической властью поставило Церковь либо в конкурирующее (на Западе), либо в подчиненное (на Востоке) положение принуждающей силе государства. Таким путем Церковь признала внешнее принуждение необходимым средством для достижения Божьей воли на земле, упустив из виду факт несовместимости плотского средства и духовной цели.

Разумеется, евангельское возражение по поводу соучастия Церкви во многих политических преступления государства относится не только к православному учению, но и ко многим протестантским конфессиям, особенно Магистратной или Государственной Реформации. Однако, поскольку речь у нас идет о православном отношении к государству, мы обсудим эту проблему в применении к православию.

За всю свою историю Православная церковь исповедовала преимущественно две социальные доктрины: она либо терпела от государства преследования, либо сама преследовала всех остальных путем услужливости власть имущим. В условиях проблемного развития демократии в современной России первая возможность, кажется, навсегда отпала, а вторая навсегда пристала к православию. Тем не менее Русской Православной Церкви было бы неплохо извлечь из своей истории полезные уроки, о которых намекнул как-то диакон Андрей Кураев, робко задав вопрос: «А, может быть, Господь просто убирает от нас внешние подпорки государственной власти?» Правда, далее подобных намеков православные богословы и иерархи не идут. Они порицают государственную власть лишь тогда, когда она не желает идти на уступки или делить свои права с Церковью. В остальных случаях они готовы поторговаться с нею ради удовлетворения христианских и не очень интересов.

Православное духовенство всегда заигрывало с светской властью, пытаясь оказывать на нее влияние в собственных, зачастую нехристианских, интересах. Например, православный митрополит явно услуживал татаро-монгольской власти, получив взамен отмену принесения дани. О православном «патриотизме» также может кое-что поведать тот факт, что в 1942 году иерархи, создавшие Белорусскую Православую церковь, созвали собор, чтобы послать Гитлеру послание с пожеланием скорой победы в войне. Число сделок РПЦ с российскими монархами на политической почве не поддается учету. Петр I, устроив резню в Софийском соборе над униатскими монахами базилианами, на самом деле реагировал на требования иерархов Православной церкви, поскольку они дали ему благословение на войну со шведами на условии, что он расправится с униатами. Сколько стригольников, старообрядцев и других еретиков было сожжено на кострах православными руками. Церковь выступала против вольнодумства и ереси не посредством духовного оружия, а при помощи государственного насилия. Только в 1793 году в России было уничтожено 18 656 книг, запрещенных Церковью. Православное духовенство травило таких ученых, как И. Сеченев, И. Мельников, Д. Менделеев и К. Тимирязев.

Следовательно, в РПЦ были и своя инквизиция, и своя цензура, и свои жертвы. Сколько людей оттолкнул этот компромат от Бога. Достаточно только вспомнить официальное требование к Священному Синоду отлучить себя от Церкви, предпринятое 12 февраля 1912 года известным математиком, академиком и профессором Московского университета Андреем Марковым. В своем заявлении ученый с мировым именем указал на претензию Церкви принуждать любое инакомыслие при помощи огня и меча как основную причину сделанного им шага. Не подобное ли «христианство» позволило агностику Бертрану Расселу заявить о том, что именно те люди, которые исповедовали христианское учение, были в своем большинстве до крика порочными? Сколько людей, желавших увидеть в христианстве образец порядочности, честности и добросовестности, были разочарованы действиями именитых духовных лиц, которые на самом деле были причастны к христианству лишь по названию?

В свое время полная подчиненность государству, а также использование государственных средств принуждения для осуществления «духовной» опеки над обществом сделали в глазах русского народа Православную церковь прислужницей царизма. Неудивительно, что после отлучения Льва Толстого от Церкви, вождь русского пролетариата Ленин назвал православное духовенство «чиновниками в рясах» и «жандармами во Христе». Такого рода многовековое слияние православия с царским государством способствовало появлению и росту недовольства в народе, приведшего Россию к двум революциям.

Конечно, государство (царское или советское) провоцировало Церковь на эти действия, иногда даже очень жестко. Например, Петр I в 1722 году издал правительственный указ, который обязывал православных священников уведомлять власть о «мятежных настроениях», услышанных на исповеди. Духовенство не запротестовало, а принялось ревностно выполнять это решение царского правительства. Мало того, оно даже усердствовало в поисках нужной информации.

Советская власть с конца 30-х сильно круто взялась за религию, решив либо подчинить себе, либо покончить с нею раз и навсегда. Судьба некоторых православных богословов и священников этого периода показательна. Например, в 1933 году известного ученого и богослова свящ. Павла Флоренского безосновательно обвинили в причастности к национал-фашистской деятельности. Понимая, что его не выпустят живым из Лубянки, Флоренский принял на себя эту роль и даже написал программный документ несуществующей организации, опубликованный лишь в 1990 году под названием «Предполагаемое государственное устройство в будущем». В нем православный философ-мистик сделал отчаянную попытку примирить зарождавшийся сталинизм со свободной творческой деятельностью отдельных граждан: «Всё то, что непосредственно относится к государству как целому, как форме, должно быть для отдельного лица или отдельной группы неприкосновенно… Напротив, всё то, что составляет содержание жизни отдельной личности и даёт интерес и побуждение, должно не просто пропускаться государством как нечто незапрещённое, но должно уважаться и оберегаться». Такое признание именитого теолога отсрочило его гибель до 1937 года, когда он погиб в Соловецком концлагере.

Вся преступность политического сращивания Церкви и государства доказывается тем, что духовенство пытается силой государства держать в повиновении себе верующих, а государство с ее «духовной» помощью подчинять себе. Фактически, цель у них общая: господствовать над людьми, причем если духовенству не к лицу это делать при помощи силы, оно договаривается с государственными чиновниками, так что они это делают вместо него. Такой по существу заимствованный из католицизма цезарепапизм, а вернее патриархоцаризм, действует по принципу «рука руку греет»: когда туго приходится светской власти, церковные иерархи включает свои рычаги, когда впросак попадает духовенство, ему на помощь спешит государство.

Хотя православие исторически практиковало такой марионеточный подход к светской власти с самого начала существования Византийской империи, на русской земле оно все время занимало холопское положение перед князьями. Поскольку же православные иерархи не покаялась в грехе безоговорочного послушания и первым русским царям (исключение составляет лишь митрополит Филипп, смело выступивший против бесчинств Иоанна Грозного), Бог послал на Русь наказание в виде полного закабаления Церкви государством при Петре I. Петр устранил Патриаршество и сделал православных иерархов государственными чиновниками, зависящими не от воли Божьей, проявляющей себя в соборном духе православного народа, а от императорского жалования. Вот как это описывает Глеб Якунин в своей работе «Подлинный лик Московской Патриархии», изданной в 1995 году, на которую мы будем ссылаться ниже:

«В 1721 году император Петр I упразднил соборность Церкви, создав подчиненный себе Правительствующий Синод. Сей необычный для Церкви орган состоял из нескольких человек и был наделен властью, большей, чем Патриарх и Поместный Собор вместе взятые. Это было явное попрание канонических устоев Церкви! При этом все архиереи письменно согласились с подготовленным указом Императора. Показательно, в частности, что духовенство обязывалось доносить в полицию о политической нелояльности верующих, даже если это узнано на исповеди. Архиереи же приносили присягу на верность Императору как „председателю и крайнему судии Правительствующего Синода”. Члены Синода были полностью приравнены к членам Сената, получили такие же регалии, привилегии, огромные жалования, крепостных, золоченые кареты, спецмедобслуживание. Император вернул им большие латифундии, на которых их райское существование – несмотря на обязательный для архиереев монашеский постриг – обеспечивалось трудом тысяч крестьян».

Дата добавления: 2015-07-20