Время сева. Вечер

Смеркается. Закат играет.
Сижу, любуясь, как всегда,
Остатком дня, что озаряет
Последний этот час труда.

А сумрак над полями — гуще.
Старик в отрепьях, мудр и прост,
Бросает урожай грядущий
Рукою щедрой вглубь борозд.

Над пашней силуэтом черным
Он высится... О, как же он
Уверен, видно, в плодотворном
Круговращении времен!

Так по равнине безграничной
Шагает он. Его рука
Швыряет семена привычно,
А я — все думаю, пока,

Свои покровы простирая,
Ночь воцаряется окрест,
До звезд как будто расширяя
Державный сеятеля жест.

* * *

Вот дети стайкой белокурой
Читают вслух, склады твердят,
На них ворчит учитель хмурый
И не глядит из класса в сад,

Хоть приоткрыта дверь. К дубраве
Я прохожу окрай болот,
Туда, где в трепете и славе
Разбуженный апрель встает.

Поет о вечном хор согласный:
Ликует дрозд, гремит ручей.
Цветы сотворены из ясной
И чистой красоты лучей.

По букварю, всех книг чудесней,
И я учить склады готов:
Барвинок в поле — стих из песни,
Орел под небом — пенье строф.

Но вот загадка: всюду пятна;
Где лилия, там и репей —
Дурной, колючий. Непонятна
Их близость разуму людей.

Пока свистел скворец, гляжу я,
Чирок трудился — и не зря:
Он в клюве держит, торжествуя,
Трепещущего пескаря.

А тот пескарь, поживы ради,
Следил сейчас за пауком,
Который, прядая по глади,
Заглядывал в подводный дом.

Лай... Выстрел огласил поляну.
Пришел охотник! Я душой,
Я сердцем ощущаю рану!
Где мирный, сладостный покой?

В тоске бреду по бездорожью
И в сотый раз гадаю я:
Откуда зло? Ошибка божья,
Описка в книге бытия?

* * *

Шесть тысяч лет в войну все тянет
Драчливый род людской, а ты...
А ты, о господи, все занят —
Творишь ты звезды и цветы.

И все советы, что от века
Так щедро сыплются с небес,
Не действуют на человека,
Когда в него вселится бес.

Резня, победа, шум погромный —
Мир этой страстью обуян.
И бубенцом для массы темной
Звучит военный барабан.

На триумфальных колесницах
Химеры славы лихо мчат,
И стынет кровь детей на спицах,
И кости матерей трещат.

Нет счастья нашего жесточе:
Оно — в словах: «Умрем! Вперед!»
Трубить атаку, что есть мочи,
Так, чтоб слюной был полон рот,

Дым. Блещет сталь. Мы — не как люди,
Как псы — на вражеский бивак
Бежим, взбесясь. Огонь орудий
Душевный озаряет мрак.

Все это — их величеств ради.
А им — тебя похоронить, —
И не останутся в накладе, —
Столкуются: ты можешь гнить...

На поле брани роковое
Придет шакал и ворон вслед
И станут, каркая и воя,
Глодать истлевший твой скелет.

Народы ведь не терпят, чтобы
Сосед под боком жил. Куда!
Так нашу глупость ядом злобы
Раздуть стараются всегда.

«Вот этот — русский. Режьте, бейте!
А тот — хорват? Стрелять! Стрелять!
Так вам и следует! Не смейте
В мундирах белых щеголять!..

И этого без сожаленья

Легко прикончить я могу:

Ведь он родился — преступленье! —

На правом рейнском берегу...

За Росбах—месть! За Ватерлоо!..»
И в этой дикой кутерьме
«Убить!» — единственное слово,
Живущее в людском уме.

Казалось бы, милей и проще
Припасть к прохладному ключу,
Любить, мечтать в дубовой роще...
Нет! Брата я убить хочу!

И рубят, колют... Стоны, крики...
В степях, в горах, топча людей,
Несется ужас звероликий,
Вцепившись в гривы лошадей.

А там, внизу, — заря алеет...
И, право, не возьму я в толк,
Как человек вражду лелеет
Под мирный соловьиный щелк.

Дата добавления: 2015-07-20