Слово при погребении почетного харьковского гражданина, коммерции советника и кавалера Космы Никитича Кузина, сказанное 20 апреля 1844 г.

Открыть ли пред вами, братие мои, те чувства, с которыми являемся мы на этом священном месте, когда надобно бывает беседовать с вами у гроба? Всякий раз кажется нам, что на это время мы сами как бы отделяемся от среды живых; исходим на самый последний предел видимого; становимся между временем и вечностью... С одной стороны, здесь - наша жизнь, дела и попече­ния человеческие, удачи и неудачи, вся суета земная; с другой - Бог и веч­ность, будущий Суд с полным мздовоздаянием для праведных и некончаемыми муками для грешных. О, как с этой высоты представляется инаковым все земное и человеческое! Большая часть того, пред чем обыкли мы преклонять­ся до земли, к чему стремимся все наперерыв, без чего почитают себя несча­стными, представляется вещью маловажной, даже совершенной суетой и нич­тожеством. Чрезвычайно важным, напротив, является то, о чем многие вовсе не думают, что и думающие не ставят так высоко, как бы надлежало. Когда смотришь с этой высоты на жизнь окончившего земное поприще свое, то уже нисколько не ищешь в ней того, за чем гоняется мир и чего ненасытно алчет суетность человеческая, а скорее всего хочешь видеть, как совершено им привременное течение на земле, и что уготовано для Неба и вечности. Если нахо­дишь, что земной странник шел неуклонно путем веры, добродетели и упова­ния, или, по крайней мере, окончил шествие спасительной стезей покаяния и слез, то в сердце рождается отрадное чувство, кажется слышишь свыше голос: рабе благий и верный...вниди в радость Господа твоего! (Мф. 25; 21), или сей отрадный глагол: отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много (Лк. 7; 47). Но когда усматриваешь, что вся жизнь усопшего наполнена была изменами совести и нечистотой греховной, и что эта нечистота не омыта слезами сокру­шения сердечного, не искуплена делами веры и любви к ближним, то душа невольно объемлется некиим тайным страхом. Стоишь в таком случае у гроба, как стоят у того места, в которое только что ударил гром, и над которым еще блистает молния.

Благодарение Господу, что мы можем рассуждать таким образом у этого гроба, не опасаясь возмутить тем покоя ни усопшего собрата нашего, ни возда­ющих ему теперь долг последний. Ибо рассматривая жизнь его, если нахо­дишь в ней слабости и недостатки, грехопадения и неверности, то в то же вре­мя постоянно видишь острану их живую веру в Крест Христов, неослабное повиновение святым уставам Церкви, искреннее признание своих грехов, со­единенное со всегдашним милосердием к ближним, - видишь, то есть, такие качества, которые, по уверению самого слова Божия, всего скорее и действи­тельнее способствуют к изглаждению грехов наших пред Богом. Правда, что святая вера наша, предлагая нам в избытке столько и естественных, и сверхъ­естественных средств для нашего преспеяния в истине и правде, в чистоте и самоотвержении, имела бы право требовать от каждого из нас гораздо боль­ших успехов и плодов духовных. Но где искать между нами тех людей, кото­рые своей жизнью и правилами выражали бы всю высоту и Божественность нравственности евангельской, которые собственным примером обнаруживали бы пред всеми, что может сделать из человека вера христианская? Увы, драго­ценное преимущество это, кажется, навсегда осталось за первыми веками хри­стианства, когда последователи Иисуса распятого были, по свидетельству Апо­стола, яко светила в мире.

В наши времена душевного охлаждения к вере и предметам священным, времена забвения благих примеров и святых правил отеческих и то составляет уже немалую отраду и утешение, когда встречаешь жизнь, от начала до конца проведенную под мирным кровом веры и Церкви, никогда не разлучавшуюся если не с законом (Божиим - ред.) и добродетелью, то со смирением и покая­нием, тем паче, если она в то же время освящена делами любви и милосердия христианского. Кто захотел бы видеть в жизни кого-либо из усопших братий своих еще большее количество совершенств и добродетелей, тот обрати это желание и требование на самого себя и свою жизнь. Решение же о том, что могло быть сделано и не сделано каждым из них, да предоставится Тому, Иже един весть все пути человека и все тайны сердец. Во всяком случае, присут­ствуя при чьем бы то ни было гробе, гораздо полезнее для нас, вместо поверх­ностных и ни к чему не ведущих суждений о деяниях почившего, рассматри­вать в его жизни пути Промысла Божия и, рассматривая, научаться, как идти по ним, не озираясь вспять, не совращаясь ни десно, ни ошуюю, когда они сретаются с нами в собственной нашей жизни. В некий пример сего поступим таким образом и у этого гроба.

Если есть на земле жребии, так называемые, необыкновенные, то один из таковых очевидно выпал в удел почившему в Бозе собрату нашему. Ибо с чего началось житейское поприще его? - с доли самой безвестной и смиренной. Чем окончилось? - такой высотой и известностью, какой только можно было до­стигнуть в его звании. Представьте юного поселянина, оставляющего родимый кров и исходящего на путь жизни, в страну дальнюю, с одним благословением родительским! У него нет никаких других средств к успеху, кроме того, что дает человеку Бог и чего не могут отнять люди, то есть здравого природного ума, чистой совести, твердой воли и желания трудиться на пользу свою и ближ­них. Пред ним, не как пред многими другими, не пространное, готовое уже и углаженное поле для деятельности, а одна узкая, темная, тернистая стезя, иду­щая над пропастями и ведущая, един Бог ведает, куда. Но выбирать не из чего: оградившись крестным знамением, со слезами, может быть, на глазах, юный и неопытный селянин вступает на эту стезю; видит всю трудность своего поло­жения, но идет; закрывает глаза над пропастями и стремнинами, но идет; изне­могает в силах, падает иногда, но, встав, паки идет, - ибо при всех трудностях и опасностях путь заметно ведет вверх. И вот предчувствие и вера в Промысл Божий начинают оправдываться; в награду терпению, честности и постоянства узкая стезя жизни расширяется и углаживается; утесы и пропасти исчезают, являются виды один другого знаменательнее; представляются места отдыха одно другого удобнее. Тот, кто в начале зависел от всех и всего, сам начинает оказы­вать влияние на многих; кто почитал за счастье быть помощником и сотрудни­ком у других, соделывается началом и душой предприятий и союзов торговых; приходит в известность по всем краям Отечества; обращает на себя внимание власти предержащей, удостаивается почестей и отличий наряду с давними слу­гами Отечества; становится, наконец, главой дома, с которым немногие из того же сословия могут равняться по всеобщей известности и доверию.

Таково было земное поприще раба Божия, которого смертные останки предлежат теперь взорам нашим! Поприще многотрудное, сопряженное со многими искушениями, подлежавшее всем превратностям и непостоянству счастья земного, могшее не раз прерваться самым печальным образом, но до конца жизни его продолжавшееся под тем же благословением свыше, под которым оно началось так успешно. В похвалу почившего должно сказать, не обинуясь, что не только веси, [но и] самые обширные грады сохранят на­долго память о том, чем они были одолжены его неутомимой и обширной деятельности. Особенно же наш град не должен забыть, кому он преимуще­ственно обязан тем благолепием своих зданий, которое так отличает его между градами, ему равностепенными.

Представляя все это, какое первое и последнее чувство должно быть те­перь у гроба этого в сродниках и друзьях усопшего, как не чувство глубо­кой благодарности ко всеблагой деснице Божией, которая ущедрила его осо­бенными способностями, соблюла его непреткновенным в самых темных и трудных путях его жизни и венчала постоянным успехом дела и предприятия его? Усопший сам вполне чувствовал это и от души любил повторять святые слова Псалмопевца: Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зижду­щий (Пс. 126; 1). Господь создал дом, им теперь оставляемый, и живущие в нем и пользующиеся плодами трудов его ничего не могут сделать лучше, как взирать на свое состояние теми же очами, которыми взирал усопший, то есть как [на] последствие не столько трудов и благоразумия человеческого, сколько особенного благословения свыше.

Почивший не только говорил таким образом, но и действовал сообразно тому. Если каких главных недостатков можно было опасаться у него на его поприще, то преимущественно двух: неразборчивости в средствах к достиже­нию своих целей и горделивого надмения по достижении последних. Апостол не без причины, конечно, заметил, что хотящии богатитися впадают в... по­хоти многи несмысленны и вреждающия, яже погружают человеки во всегубителство и погибель (1 Тим. 6; 9). Но усопший умел благодатью Божией со­хранить себя от этих похотей несмысленных. Умеренность в желаниях, сте­пенность в действиях, удаление от всего мечтательного, шествие одним и тем же путем были всегдашними отличительными его качествами. Приобретенное несправедливостью казалось ему не столько приобретением, сколько потерей. Потому он скорее готов был уступить свое собственное, нежели иметь какую-либо выгоду с огорчением для ближних. Отсюда-то, без сомнения, происходи­ло то всеобщее доверие, по которому слово, им данное, почиталось не слабее обязательств законных, так что отдающий ему свое достояние почитал его столько же безопасным, как бы оно находилось в собственных руках.

Такое доверие при огромности средств, которыми мог располагать усоп­ший, еще более подвергало его другой опасности от духа кичения, столь срод­ного всем временам, особенно нашему, всем людям, особенно тем, которые взошли на высоту из низкой доли и, как говорится, составили себе имя и сча­стье сами. Но чувство веры и преданности Промыслу, стоя на страже, спаса­ли почившего и от этого душевного недуга. Пастырям Церкви не было нуж­ды исполнять в отношении к нему совет Апостола: Богатым в нынешнем веце запрещай не высокомудрствовати, ниже уповати на богатство поги­бающее (1 Тим. 6; 17). Ибо он сам весьма часто повторял за них для себя эту святую заповедь и старался исполнять ее во всей силе. Кому в собрании не готов был он уступить своего места? Как далек был он от всяких личных распрей и споров! Как кроток и прост в обращении с низшими себя! Когда другие почитают за долг сокрывать свое малое и простое происхождение и не воспоминать о прежнем стесненном состоянии, усопший, казалось, находил особенное удовольствие в том, чтобы поведать и открывать все это в отноше­нии к себе. И чем обыкновенно заключалось у него воспоминание о прежнем убожестве и безвестности? - Смирением и исповеданием над собою особен­ной милости Божией, благоговейным сознанием долга благодарить за нее Господа, употреблением благ земных в Его славу и на пользу ближних. От­сюда-то, без сомнения, брала в нем начало та расположенность к открытию способным, но недостаточным людям благоприятного поприща к трудам и употреблению своих способностей. И сколько таковых, которые обязаны ему всем, что имеют теперь от своего труда! - а паче тем, что угнетаемые обстоя­тельствами не потеряли того, что имели от природы. Отсюда-то истекала в почившем и готовность являться с усердной помощью везде, где того требо­вала нужда ближних. В доказательство этого довольно указать на ту жертву, которую принес он к воссозданию из пепла града Тулы, и которая самой огромностью своей показала, что усопший трудами своими стяжал себе бла­городство не имени токмо, но и духа.

При таком благонастроении мыслей и чувств могла ли быть забыта усоп­шим Святая Церкви с ее нуждами? Неожиданная еще, судя по состоянию здо­ровья и сил, кончина не допустила его привести в исполнение всех благих помыслов на пользу Церкви и ее служителей; но и то, что сделано, ясно показы­вает, как много дорожил он званием истинного сына Церкви, как близко к сердцу принимал он все, что относится к благоустройству храмов Божиих. Здесь опять, вместо всех других доказательств, довольно указать на храм, недавно воздвиг­нутый над почившими братиями нашими, под сень которого грядет теперь и главный строитель его. Частных благотворении не исчисляем: они явятся там, где не будет забыта чаша студеной воды, поданной во имя Спасителя.

После всего этого что остается сродникам и друзьям усопшего, как, отер­ши слезы горести, [не] возблагодарить Господа за те благословения, которы­ми ущедрена была вся жизнь его? Возблагодарить за те способности, кото­рыми отличен и украшен он был от самого рождения; возблагодарить за те успехи, которыми знаменовались все благие предприятия и дела его; возбла­годарить за сохранение сердца и души его от множества соблазнов и искуше­ний, которыми окружено было его поприще; возблагодарить за то чувство веры, смирения и преданности в волю Божию, которые сопровождали его до самой кончины! Ищет ли еще способа скорбящее над этим гробом сердце выразить свое усердие к лицу почившего? - Да обратится к молитвам о успо­коении души его и к благотворениям в память его. Се жертва, которую одну он может теперь принять от нас и в которой имеет немалую нужду. Ибо кто поживет и не согрешит? Тем паче о ком из ущедренных дарами счастья зем­ного можно сказать, что он никогда не увлекался суетой мира, не предпочи­тал тленного вечному, не позволял в себе плоти и крови брать верх над духом и совестью? Увы, от начала мира замечено и до конца мира пребудет верным, что дары счастья земного суть самое опасное искушение для чистоты духа и сердца, что они если не совращают земного странника с пути истины и дол­га, то много отъемлют у него тех совершенств, которые необходимы, дабы войти непостыдно в светлый чертог Отца Небесного.

Имея в виду это, соединим, братие мои, с молением Святой Церкви и нашу молитву об усопшем рабе Божием, да благодать Господня, немощных врачу­ющая и восполняющая оскудевающее, восполнит от богатства своего то, чего не окажется из жизни и деяний его на весах правды Божией, и в возмездие за те кровы, которые он созидал здесь для неимущих, введет его в светлый чертог свой. А мы, препровождая его теперь молитвенно ко Престолу Небесного Мздовоздаятеля, почитаем за долг, по примеру Апостола, обратиться у этого гроба к тем, которые ущедрены дарами счастья, и сказать им: смотрите, что остается человеку от всего труда его, имже... труждаюся под солнцем (Еккл. 2; 18)! Нагими приходим мы в мир сей; едва не нагими и отходим из него. Чем бы сродники и друзья ни окружили бренные останки наши на земле, все то с про­должением времени вместе с нами должно обратиться в прах. За первым бога­чом, как и за последним нищим, идут в вечность одни дела его, благие или злые. Блюдитесь убо, по надежде на богатство тленное, забывать Бога живого и вечного. Да не презрится вами ни един из тех лазарей, которые обыкли при­метаться у врат ваших, и которые одни, может быть, останутся некогда друга-ми вашими и будут в состоянии принять вас в вечныя кровы свои (Лк. 16; 9). Обладая многим, не порабощайте духа и не прилепляйте сердца своего ни к чему на земле, дабы в противном случае, как предостерегает Евангелие, не осталось там и сердце, где будет его сокровище (Лк. 12; 34). Аминь.

Дата добавления: 2015-07-16