Песня дурака в пустыне

Третий день без воды всё идут верблюды; да поможет Аллах им найти водопой!

А вы меня спросите: откуда ты, погонщик? А я отвечу: из го­рода дураков. Другие сюда не забредают! А вы меня спросите: а что ж ты там делал? А я вам скажу: цветную дрянь по полкам рас­кладывал! А платили? Платили - по двадцать пять неприятностей на день. И что ж ты не сбежал? Так ведь сбежал! А, ну молодец!

И то молодец: третий день без воды идем, про жратву дав­ным-давно забыли. Надо думать, скоро сдохнем! Оно звучит весе-

ло, а на сердце как-то пожестче. Прости Господь, я же еще и про­водник этих людей! И этих верблюдов-губошлепов! Я владелец этого каравана!

Надо собраться с мыслями, все вспомнить, причаститься. Надо, черт возьми, всё сделать правильно, хоть бы даже и сдох­нуть в пустыне. Белой рубахи здесь мне уже не надеть, пошли мне Господь хоть пару чистых мыслей, чтоб понял хорошенько Тебя и себя...

Я из города дураков, мне не в первый раз помирать!

* * *

Вот мы идем по пескам и видим дорожный знак. Это же сча­стье! Подходим и видим: на белом фоне два черных полукруга, а посередине колечко. Что это значит, господа? Не надо быть поли­глотом, чтобы понять этот знак: мы в жопе! Давайте чуток отдох­нем здесь, мне надо подумать, в каком направлении нам идти.

Итак, я жил в городе дураков. У меня был свой магазинчик, господа, не смейтесь! Ой, магазинчик - это же сплошные пробле­мы, недочеты, пересчеты, латание дырок и повод сильно выпить! И всегда есть что!

А потом от меня ушла жена. Нет, она потом вернулась. Ей просто было скучно, господа. Я ее понимаю. Страстей много, но все как-то бестолковых. Женщины себя развлекают.

Братан мой, братан - вот кто во всем виноват. У меня време­ни мало, а я болтаю. А ведь знаю, что все началось с того, как при­ехал мой чокнутый братец. Откуда он приехал? Типа с юга. По-моему, с юга. Он был одет как попугай, нет, как идиот. На нем были навешаны колокольчики, чтоб вам было понятно. Он стал возле моей лавки и начал петь и пританцовывать.

Это было как раз то, чего мне не хватало в торговле. Я вышел с ним ругаться. Он со мной ругаться не стал. Он сказал, чтобы я бросал это дурное дело и шел вместе с ним. Потому что якобы ему было видение - он летал над городом и увидел, что у нас двести тысяч торговцев и только пять человек, искренне поющих. Это совсем плохое взаимоотношение, дескать. Господь такого не хочет. Господь хочет песен.

Может, Господь вправду хочет песен; но при чем тут я? Тоже, конечно, слабый аргумент, воля Господа - не фуфло собачье. Од­нако же почему это именно через моего братца сияет его воля?

Может, она сияет через увеличение товарооборота? А? Может? Конечно, вряд ли. Я и сам понимаю.

А я ведь всё понимал с самого начала! Я такой умный! М-м-м, сколько ума! Я же знал, что это звонит мой колокольчик! Но так не хотелось! Ай-ай-ай, как зябко было выйти вместе с этим при­дурком на улицу!

И что я сделал? Я сказал ему - и себе - ага, хорошо. Это, ко­нечно, правда. Я понимаю. Я иду с тобой петь на улицу, не вопрос. Только вначале делаю пару успешных торговых дел. Чтобы хвати­ло денежек моей дорогой жене и моим возлюбленным крошкам, и нам с тобой тоже не помешает пара дублонов. Ведь так?

И я не стал слушать его ответа - я же не идиот! Я принялся считать цены на товары, откуда что везут, куда что везти выгод­нее и подобное. Я хорошо считаю. Я кое-что продал, кое-что ку­пил. Я задумал отличную торговую операцию. Надо было сгонять с караваном в Дамаск.

Извините, вы не скажете, где тут проходит дорога на Дамаск? Нет? А вы? Простите, я не дразнюсь, я чуть-чуть не в себе. Набить мне морду вы всегда успеете. И даже скушать меня. Все-все, я шучу. Мы скоро продолжим путь.

Как быстро всё происходит! Еще пару недель назад ты гру­зишь товар на центральном рынке, и ты вроде на одном свете, а теперь ты стоишь посреди пустыни, твои верблюды измотаны, а спутники убили бы тебя, если бы в этом был какой-то смысл. Мы все очень устали. Бог знает, где мы сбились с дороги. Хотя я-то знаю, где я сбился. А это уже кое-что!

Но, Боже мой, как не хочется!

Почему же мне так не хочется петь для Тебя? Ты завел меня в пустыню, ты ослепил мои глаза песком, порвал бурдюки с водой. Ты заставил меня дрожать.

А я же кайфую сейчас, на полную катушку! Чем яснее для меня эта история (а сейчас она уже совсем мне ясна!), тем слыш­нее мне Твой голос! Вот как весело я разыграл перед Тобой полно­го дурака! И не побоялся рискнуть своими деньгами! И жизнью, Господи! Вот как я проверил Твою волю! Ну очень по-дурацки!

Внимание, люди! Наш караван никуда не пойдет! Этот вол­шебный знак и есть цель нашего путешествия! Я не знаю дороги дальше! Кто хочет, может идти куда хочет, но я вам не советую. Я советую вам удобно расположиться и наблюдать за представлени­ем, которое я сейчас вам устрою!

• * •

И господин начальник каравана принялся танцевать вокруг воображаемого шеста и петь:

Вот стоим мы в жопе, В милой и прекрасной! Боже удостоил Меня и тебя! Возлюбил велико, Обнял потеснее, И своею волей Нас вдохновил! Меня и тебя! Меня и тебя!

* * *

Какой-то военный отряд обнаружил несчастную экспедицию с ее свихнувшимся предводителем и доставил в Дамаск. По та­мошним жестким порядкам за спасение от смерти у них забрали весь товар, а верблюдов и людей продали на рынке. Всех, кроме совсем сумасшедшего бывшего владельца каравана. Умом он так и не поправился. Он пел и танцевал на улицах еще много лет.

«Третий день без воды всё идут верблюды...». Сюжет «Исто­щения» говорит сам за себя: силы на пределе, энергия около нуля. Название гексаграммы можно перевести как усталость, исчерпан­ные ресурсы, бедность, нищета, поражение болезнью. Иероглиф изображает растущее дерево, огороженное со всех сторон. Ком­ментарии И Цзин в основном соответствующие: «Войдешь в сум­рачную долину, три года не будешь ничего видеть... Будешь дер­жаться в терниях и шипах...» и так далее.

Почему и как человек попадает в такую ситуацию? Триграм­мы воды и водоема связаны идеей ограничения (если их переста-

вить местами, получится гексаграмма «Ограничение», № 60): вода, заключенная в границы, становится водоемом. Но ограничение может быть мудрым и благотворным (как в 60-м сюжете), а может быть искусственным и мертвящим. Берег водоема, обустроенный самой природой, может сотни и тысячи лет сдерживать воды; но искусственная дамба, врезанная человеком, может как загубить сам водоем, так и быть быстро разрушенной. Огороженное со всех сто­рон дерево, символизирующее данную ситуацию, относится ко вто­рому варианту дамбы, давящей природу и вызывающей истощение. Так на многих людей моей культуры действуют интериори­зированные социальные рамки, наподобие запрета на секс или по­лигамию, творчество, природный ритм времени и так далее. Чело­век, внешне и внутренне «встроенный в систему» искусственно организованной жизни, у которого вокруг и внутри - одни рамки, попадает в сюжет «истощения» («синдром сгорания», стресс, деп­рессия, язва, сердечное кровоизлияние) предсказуемо и планомер­но. (Сердечное кровоизлияние, кстати, может как раз и являться материализовавшимся «прорывом плотины».)

* * *

Истощение может появляться из-за нарушенного ритма при­ема - отдачи. Оно может развиться из-за того, что человек идет не туда, куда ему следует идти, не по своей дороге. Это и описано в нашей сказке. Сказка о том, что у отдельного человека может быть своя, отдельная, предписанная ему лично Господом Богом доро­га - тоже, конечно, своеобразный сюжет, у которого не может быть никакого окончательного доказательства его правильности или неправильности, основываться приходится на личном опыте или (что хуже) на вере. И тем не менее, ситуаций, когда человек идет уж слишком явно по чужому пути и потому идет плохо, -вокруг хватает. Любимая моя сказка про тигра, которого выкорми­ли козы и который считал себя козой, - яркая иллюстрация. Так вот, козой он был плохой и блеял он с жутким акцентом. Не по­пади молодой тигр в сюжет осознавания своей истинной природы, истощение было бы его участью.

* * *

«Вот, помню, когда мне стукнуло двадцать лет - тогда я был невозможно одинок. И день рождения был уныл. Пришел ко

мне Юрий Петрович, пришла Нина Васильевна, принесли мне бутылку столичной и банку овощных голубцов - и таким оди­ноким, таким невозможно одиноким показался я сам себе от этих голубцов, от этой столичной - что, не желая плакать, заплакал...

А когда стукнуло тридцать, минувшей осенью? А когда стукнуло тридцать - день был уныл, как день двадцатилетия. Пришел ко мне Боря с какой-то полоумной поэтессою, пришли Водя с Лидой, Ледик с Володей. И принесли мне - что принес­ли? - две бутылки столичной и две банки фаршированных то­матов. И такое отчаяние, такая мука мной овладели от этих томатов, что хотел я заплакать - и уже не мог...»

(Веничка Ерофеев, «Москва-Петушки»)

* * *

«Истощение» знаменует собой конец цикла «Домохозяин». «...Скончался б посреди детей, плаксивых баб и лекарей...» Зем­ные дела, построение «ячейки общества» и вправду часто конча­ются усталостью и истощением сил. «Не ищите себе благ на зем­ле, где вор крадет и ржа уничтожает». Земные дела бесконечны, человеческая жадность бесконечна, и ни то, ни другое не переде­лать. В тот момент, когда предводитель каравана отбрасывает дела земные и принимается петь и танцевать, ситуация начинает ме­няться. Герой выходит из круговорота земных дел «на контакт» с высшими силами. Он «выходит из игры», что подчеркивается в сказке тем, что его уже не продают на рынке вместе с остальными. Он вышел из мира, он не нужен миру, а мир (в виде материаль­ных благ и выгодного социального статуса) не нужен ему. Его пес­ни и пляски знаменуют участие в другом спектакле. И вместе с ним мы переходим к новому циклу сюжетов.

Часть 4

МУДРЕЦ

48. Колодец

КОЛОДЕЦ И МАЯТНИК

Две и три человеческие жизни - ничто для странствующего монаха. Он разрывает грудью заросли колючего кустарника, он пьет реки и повторяет молитвы вслед за шепотом деревьев. Счас­тье идущему! Он открыл основной закон - закон маятника. Он знает, что грусть уравновешивает радость, как маятник отходит на равные расстояния от беспечной и пустой середины. Маятник ле­тит, перенося внимание со зла на добро и дальше.

Самая радостная для него мысль - о неминуемой смерти.

И вот представьте себе, как он сидит ночью у костра и поме­шивает ложкой будущий суп. В какой-то момент из кустов вы­скальзывает лисица и садится обок.

- Ты весь - комок нервов, - говорит она ему. - Расслабься.

- Что же тогда будет с миром? - спрашивает он.

Лиса начинает смеяться, всё ее тело колышется - или это огонь меняет позу.

- Милый человек, - говорит она, - не на тебе держится мир.

- А на ком? - спрашивает он. Он хочет показать заинтересо­ванность, а не тревогу.

- Мир держится на маятнике...
Он кивает: это давно известно,
—...и колодце, - заканчивает лисица.

Монах хмурит брови, тщетно пытаясь высечь искру пони­мания.

- Что такое колодец? - спрашивает он.

- Это нечто, чего почти не существует, — отвечает лиса. - Это нечто, чего нет на карте. Его можно заметить, только если ты очень близко.

- Ты знаешь, я тебя не понимаю, - говорит монах и встает. -Пока мы говорили, наступило утро. Давай поклонимся восходя­щему солнцу и продолжим нашу беседу в живой реальности. Я буду божеством маятника. Попробуй быть тем таинственным ко­лодцем.

- Хорошо, - лисица скользит по поляне. - Начинай.

- Я великий маятник, - возвещает монах, надув щеки и на­бычив шею. - Я раскалываю мир на противоположности.

- Ну, твори же свой мир, - торопит его лисица.

- Здесь будет суша, а здесь - океан, - размечает монах взма­хами рук. - Горы здесь, а там - впадины. Здесь прольются вели­кие дожди, а вот тут будет полная сушь и пустыня.

- Минуточку, - впрыгивает лиса. - И идущие по пустыне умрут от жажды?

- Да, - разводит руками монах, - если колебания маятника достигнут такого размаха...

- Тогда смотри: я стою в середине пустыни. Я беру лопату, это просто палка с железным набалдашником. Я сгребаю песок. Утрамбовываю стенки. Я копаю вглубь... Этого не запрещает маят­ник?

-Нет.

- Я копаю вглубь. Вокруг меня пустыня. Но - смотри, мо­
нах! - там есть вода. Ее нет вокруг, ее нет на карте, но идущий
здесь путник напьется и пойдет дальше. Мы очень маленькие, и
вся наша жизнь может пройти, пока маятник летит в одну сторо­
ну... Подойди, напейся.

Образ колодца достаточно однозначно описывает некое бо­гатство, источник которого находится глубоко под землей, внизу,

И монах, бродяга и неудачник, долго и жадно пьет. Глаза лисы сверкают, как капли этой удивительной воды...

внутри. Колодец - это самый что ни на есть «внутренний ресурс», аналогичный тем бессознательным психическим ресурсам, к кото­рым обращаются медитации, гипнотизеры и сотни современных психотехник.

Герой, проходящий сюжеты «Домохозяина», искал и находил свои ресурсы вовне: подругу, общественное одобрение, советы, чёрта и так далее. «Мудрец» основывает свое благоденствие гораз­до больше на внутренних ресурсах. В дальнейших сюжетах мы познакомимся с такими «источниками», как концентрация, твор­чество, постоянство, радость, внутренняя правда, и прочими. Из какого колодца можно черпать всё это? Мудрецы этого мира в один голос говорят: из собственной души, из собственных глубин, либо от бога. Находящийся «наверху», на поверхности засушли­вой земли, верит в это с трудом, как и монах из нашей сказки. Но это только значит, что обыденный, привычный опыт такого героя далек от глубин. Так что ему нужно брать лопату и копать... в пси­хологическом смысле - садиться, например, в лотос и медитиро­вать; или анализировать свои сны и исполнять то, что они говорят ему; и так далее, техник много, но все они вращаются вокруг од­ной идеи: животворящее сокровище внутри, оно уже есть, велико­лепное и неизменное. Как говорит основной комментарий И Цзин, «меняют города, но не меняют колодец. Уйдешь и придешь, но колодец останется колодцем».

* * *

Колодец не возникает одним махом, как и доступ к собствен­ным ресурсам в зрелом возрасте дается уже не так легко, как в юности. «Если почти достанешь воду, но еще не хватает веревки, или если разобьешь бадью - несчастье», как говорит коммента­рий. Вообще же комментарий описывает не копание нового колод­ца, но скорее очистку старого и заброшенного. Вначале «в колод­це ил», потом «бадья ветхая, и она течет», потом «колодец очищен, но из него не пьют». Это очень соответствует описываемой нами ситуации - кризиса на стыке «зрелости» и «старости». Контакт с внутренними мирами, конечно, уже знаком человеку; но за время забот «домохозяйства» он очень заброшен. Многим трудно пове­рить, что он вообще возможен. И тем не менее, вода есть. Ее надо искать, потом копать колодец, потом облицовывать его черепи­цей - и вот «колодец чист, как холодный ключ; из него пьют. Не закрывайте его!»

Важно, что использовать колодец можно только «смиренно», хотя бы потому, что для этого нужно нагибаться. Юнг любил рас­сказывать хасидскую притчу о реббе, которого спросили: «А поче­му раньше люди видели бога и ангелов, а теперь ничего такого не происходит?», а тот ответил: «Потому что теперь никто не хочет нагибаться так низко».

* * *

В нашей сказке «маятник», вероятно, означает какие-то об­щие мировые законы, вроде кармы, или экономических подъемов и кризисов, или вот череды сюжетных перемен, описанных в дан­ной книге; они неизменны и не «приручаются». Жизнь отдельно­го человека довольно-таки бессмысленна в проекции на них. «Ко­лодец» же обозначает нечто маленькое и локальное, но важное для человека и питательное для его души. Для «домохозяина» это были дом, семья и место в обществе, а для «мудреца» может быть и это, и иное - круг расширяется.

49. Трансформация

---

Дата добавления: 2015-07-15